Глава семнадцатая.
Mortuus pater filium moriturum expectat[140]
Мариус, не раздумывая, соскочил с баррикады на улицу
Комбефер бросился за ним. Но было уже поздно. Гаврош был мертв. Комбефер принес
на баррикаду корзинку с патронами. Мариус принес ребенка.
«Увы! – думал он. – Я для сына сделал то же, что
его отец сделал для моего отца: я возвращаю ему долг. Но Тенардье вынес моего
отца с поля битвы живым, а я принес его мальчика мертвым».
Когда Мариус взошел в редут с Гаврошем на руках, его лицо
было залито кровью, как и лицо ребенка.
Пуля оцарапала ему голову в ту минуту, как он нагибался,
чтобы поднять Гавроша, но он даже не заметил этого.
Курфейрак сорвал с себя галстук и перевязал Мариусу лоб.
Гавроша положили на стол рядом с Мабефом и накрыли оба трупа
черной шалью. Ее хватило и на старика и на ребенка.
Комбефер разделил между всеми патроны из принесенной им
корзинки.
На каждого пришлось по пятнадцати зарядов.
Жан Вальжан по-прежнему неподвижно сидел на тумбе. Когда
Комбефер протянул ему пятнадцать патронов, он покачал головой.
– Вот чудак! – шепнул Комбефер Анжольрасу. –
Быть на баррикаде и не сражаться!
– Это не мешает ему защищать баррикаду, – возразил
Анжольрас.
– Среди героев тоже попадаются оригиналы, –
заметил Комбефер.
– Этот совсем в другом роде, чем старик Мабеф, –
прибавил Курфейрак, услышав их разговор.
Надо заметить, что обстрел баррикады не вызывал особого
волнения среди ее защитников. Кто сам не побывал в водовороте уличных боев, тот
не может себе представить, как странно чередуются там минуты затишья с бурей.
Внутри баррикады люди бродят взад и вперед, беседуют, шутят. Один мой знакомый
слышал от бойца баррикады в самый разгар картечных залпов: «Мы здесь точно на
холостой пирушке». Повторяем: редут на улице Шанврери казался внутри довольно
спокойным. Все перипетии и все фазы испытания были уже или скоро должны были
быть позади. Из критического их положения стало угрожающим, а из угрожающего,
по всей вероятности, безнадежным. По мере того как горизонт омрачался, ореол
героизма все ярче озарял баррикаду. Суровый Анжольрас возвышался над ней, стоя
в позе юного спартанца, посвятившего свой меч мрачному гению Эпидота.
Комбефер, надев фартук, перевязывал раненых; Боссюэ и Фейи
набивали патроны из пороховницы, снятой Гаврошем с убитого капрала, и Боссюэ
говорил Фейи: «Скоро нам придется нанять дилижанс для переезда на другую
планету». Курфейрак, с аккуратностью молодой девушки, приводящей в порядок свои
безделушки, раскладывал на нескольких булыжниках, облюбованных им возле
Анжольраса, весь свой арсенал – трость со шпагой, ружье, два седельных пистолета
и маленький карманный. Жан Вальжан молча смотрел прямо перед собой. Один из
рабочих укреплял на голове при помощи шнурка большую соломенную шляпу тетушки
Гюшлу. «Чтобы не хватил солнечный удар», – пояснял он. Юноши из
Кугурд-Экса весело болтали, как будто торопились вдоволь наговориться
напоследок на своем родном наречии. Жоли, сняв со стены зеркало вдовы Гюшлу,
разглядывал свой язык. Несколько повстанцев с жадностью грызли найденные в
шкафу заплесневелые корки. А Мариус был озадачен тем, что скажет ему отец,
встретясь с ним в ином мире.
|