Книга шестая
Маленький Гаврош
Глава первая.
Злая шалость ветра
С 1823 года, пока монфермейльская харчевня приходила в
упадок и погружалась мало-помалу не столько в пучину разорения, сколько в
помойную яму мелких долгов, супруги Тенардье обзавелись еще двумя детьми, двумя
мальчиками. Всего их теперь было пятеро: две девочки и три мальчика. Это было
много.
Тетка Тенардье отделалась от двух последних, совсем еще
младенцев, с особым удовольствием.
Отделалась – подходящее слово. В этой женщине осталась лишь
частица человеческой природы. Подобный феномен, впрочем, встречается не так
редко. Как жена маршала де ла Мот-Гуданкур, Тенардье была матерью только для
дочерей. Ее материнского чувства хватало лишь на них. С мальчиков же начиналась
ее ненависть к человеческому роду. По отношению к сыновьям ее злоба достигала
предела, ее сердце вставало перед ними зловещей крутизной. Как мы уже видели,
она питала отвращение к старшему и ненависть к обоим младшим. Почему? Потому.
Самый страшный повод и самый неоспоримый ответ – «потому». «Мне не нужна такая куча
пискунов», – говорила мамаша.
Объясним, каким образом супругам Тенардье удалось избавиться
от двух младших детей и даже извлечь из этого пользу.
Маньон – о ней речь шла выше – была та самая девица, которой
удалось предоставить попечению добряка Жильнормана своих двух детей. Она жила
на набережной Целестинцев, на углу старинной улицы Малая Кабарга, которая
сделала все возможное, чтобы доброй славой перебить исходивший от нее дурной
запах. Все помнят сильную эпидемию крупа, опустошившую тридцать пять лет назад
прибрежные кварталы Парижа; наука широко воспользовалась ею, чтобы проверить
полезность вдувания квасцов, столь целесообразно замененного теперь наружным
смазыванием йодом. Во время этой эпидемии Маньон потеряла в один день – одного
утром, другого вечером – своих двух мальчиков, еще совсем малюток. То был удар.
Дети были очень дороги своей матери; они представляли собой восемьдесят франков
ежемесячного дохода. Эти восемьдесят франков аккуратно выплачивались от имени
«г-на Жильнормана его управляющим г-ном Баржем, отставным судебным приставом,
проживавшим на улице Сицилийского короля. Со смертью детей на доходе надо было
поставить крест. Маньон искала выхода из положения. В том темном братстве зла,
членом которого она состояла, все знают обо всем, взаимно хранят тайны и
помогают друг другу. Маньон нужно было найти двух детей. У Тенардье они
оказались, – того же пола, того же возраста. Выгодное дело для одной,
выгодное помещение капитала для другой. Маленькие Тенардье стали маленькими
Маньон. Маньон покинула набережную Целестинцев и переехала на улицу Клошперс В
Париже, при переезде с одной улицы на другую, тождественность личности самой
себе исчезает.
Гражданская власть, не будучи ни о чем извещена, не
возражала, и подмен детей был произведен легче легкого. Но Тенардье потребовал
за своих детей, отданных на подержание, десять франков в месяц, которые Маньон
обещала платить и даже выплачивала. Само собой разумеется, г-н Жильнорман
продолжал выполнять свои обязательства. Каждые полгода он навещал малышей. Он
не заметил никакой перемены. «Как они похожи на вас, сударь!» – твердила ему
Маньон.
Тенардье, для которого перевоплощения были делом привычным,
воспользовался этим случаем, чтобы стать Жондретом. Обе его дочери и Гаврош
едва успели заметить, что у них два маленьких братца. На известной ступени
нищеты человеком овладевает равнодушие призрака, и он смотрит на живые
существа, как на выходцев с того света. Самые близкие люди часто оказываются
формами мрака, едва различимыми на туманном фоне жизни, и легко сливаются с
невидимым.
Вечером того дня, когда тетка Тенардье доставила Маньон двух
своих малюток, с нескрываемым желанием отказаться от них навсегда, она испытала
или притворилась, что испытывает угрызения совести. Она сказала мужу: «Но ведь
это значит покинуть своих детей!» Тенардье, самоуверенный и бесстрастный,
излечил эту недомогающую совесть словами: «Жан-Жак Руссо делал еще почище!» От
угрызений совести мать перешла к беспокойству. «А что если полиция возьмется за
нас? Скажи, Тенардье: то, что мы сделали, это разрешается?» Тенардье ответил:
«Все разрешается. Никто ни черта не узнает. А кроме того, кому охота
интересоваться ребятами, у которых нет ни гроша?»
Маньон была модницей в преступном мире. Она любила
наряжаться. У нее на квартире, обставленной убого, но с претензиями на роскошь,
проживала опытная воровка – офранцузившаяся англичанка. Эта англичанка, ставшая
парижанкой и пользовавшаяся доверием благодаря обширным связям, имела близкое
отношение к краже медалей библиотеки и бриллиантов м-ль Марс и впоследствии
стала знаменитостью в судейских летописях. Ее называли «мамзель Мисс».
Двум детям, попавшим к Маньон, не на что было жаловаться.
Препорученные ей восемьюдесятью франками, они были ухожены, как все, что
приносит выгоду, недурно одеты, неплохо накормлены, они находились почти на
положении «барчуков»; им было лучше с подставной матерью, чем с настоящей.
Маньон разыгрывала «даму» и не говорила на арго в их присутствии.
Так прошло несколько лет. Тетка Тенардье увидела в этом
хорошее предзнаменование. Как-то раз она даже сказала Маньон, вручавшей ей
ежемесячную мзду в десять франков: «Хорошо, если б отец дал им образование».
И вдруг эти дети, до сих пор опекаемые даже своей злой
судьбой, были грубо брошены в жизнь и принуждены начинать ее самостоятельно.
Арест целой шайки злодеев, что имело место в притоне
Жондрета, и неизбежно следующие за этим обыски и тюремное заключение –
настоящее бедствие для этих отвратительных противообщественных тайных сил,
гнездящихся под узаконенной общественной формацией; событие подобного рода
влечет за собой всяческие крушения в этом темном мире. Катастрофа с Тенардье
вызвала катастрофу с Маньон.
Однажды, вскоре после того как Маньон передала Эпонине
записку относительно улицы Плюме, полиция произвела облаву на улице Клошперс;
Маньон была схвачена, мамзель Мисс также, и все подозрительное население дома
попало в расставленные сети. Оба мальчика играли на заднем дворе и не видели
полицейского налета. Когда им захотелось вернуться домой, дверь оказалась
запертой, а дом пустым. Башмачник, державший мастерскую напротив, позвал их и сунул
им бумажку, оставленную для них «матерью». На бумажке был адрес: «Г-н Барж,
управляющий, улица Сицилийского короля, э 8». «Вы больше здесь не
живете, – сказал им башмачник. – Идите туда. Это совсем близко.
Первая улица налево. Спрашивайте дорогу по этой бумажке».
Дети двинулись в путь; старший вел младшего, держа в руке
бумажку, которая должна была указывать им дорогу. Было холодно, плохо
сгибавшиеся окоченевшие пальчики едва удерживали бумажку. На повороте улицы
Клошперс порыв ветра вырвал ее, а так как время близилось к ночи, ребенок не
мог ее найти.
Они пустились блуждать по улицам наугад.
|
