 Увеличить |
Глава пятая.
Козетта после письма
Читая, Козетта мало-помалу погружалась в мечтательную
задумчивость. Как раз в ту минуту, когда она подняла глаза от последней строки,
красивый офицер, – это было время его обычного появления, –
победоносно прошествовал мимо решетки. Козетта нашла, что он отвратителен.
Она снова углубилась в чтение. Почерк показался Козетте
восхитительным; записи были сделаны одной и той же рукой, но разными чернилами,
иногда бледноватыми, иногда густо-черными, как бывает, когда в чернильницу
подливают чернил, – следовательно, они сделаны были в разные дни. Значит,
это была мысль, изливавшаяся вздох за вздохом, беспорядочно, неровно, без
отбора, без цели, случайно. Козетта никогда не читала ничего подобного. Эта
рукопись, в которой для нее было больше сияния, чем тьмы, действовала на нее,
как приоткрывшееся перед ней святилище. Ей казалось, что каждая из этих
таинственных строк сверкает, заливая ее сердце странным светом. Полученное ею
воспитание всегда твердило ей о душе и никогда – о любви; так можно говорить о
костре, не упоминая о пламени. Рукопись в пятнадцать страниц внезапно и ласково
открыла ей всю любовь, скорбь, судьбу, жизнь, вечность, начало, конец. Словно
чья-то рука разжалась и бросила ей пригоршню лучей. Она почувствовала в этих
строках страстную, пылкую, великодушную, честную натуру, твердую волю,
бесконечную скорбь и бесконечную надежду, страдающее сердце, пылкий восторг.
Что собой представляла эта рукопись? Письмо. Письмо без адреса, без имени, без
числа, без подписи, настойчивое и ничего не требующее, загадка, составленная из
истин, весть любви, достойная быть принесенной ангелом и прочитанной девственницей,
свидание, состоявшееся вне земных пределов, любовная записка от призрака к
тени. Это был некто отсутствующий, изнемогший и смиренный. Казалось, готовый
скрыться в обитель смерти и посылавший той, которая ушла, тайну судьбы, ключ к
жизни, любовь. Это было написано на краю могилы, со взором, поднятым к небу.
Эти строки, оброненные одна за другой на бумагу, могли быть названы каплями
души.
Но от кого могли быть эти страницы? Кто мог их написать?
Козетта не колебалась ни одного мгновения. Только один
человек.
Он!
Душа ее вновь озарилась светом. Все ожило в ней. Она
испытывала небывалую радость и глубокую тревогу. То был он! Он писал ей! Он был
здесь! Его рука проникла сквозь решетку! Она уже стала забывать о нем, а он
снова разыскал ее! Но разве она его забыла? Нет! Она сошла с ума, если могла на
мгновение этому поверить. Она всегда любила его, всегда обожала. Огонь в ней подернулся
пеплом и некоторое время тлел внутри, но – она ясно это видела – он успел
пробраться еще глубже и теперь, вспыхнув снова, охватил ее всю целиком. Эта
тетрадь была как бы искрой, упавшей из другой души в ее душу. Она чувствовала,
как разгорается пожар. Она впитывала в себя каждое слово рукописи. «О
да! – говорила она. – Как мне знакомо все это! Я уже раньше все
прочитала в его глазах».
Когда она в третий раз кончала чтение тетради, лейтенант
Теодюль снова возник перед решеткой, позванивая шпорами по мостовой. Это
заставило Козетту взглянуть на него. Она нашла его бесцветным, нелепым, глупым,
никчемным, пошлым, отталкивающим, наглым и безобразным. Офицер счел долгом
улыбнуться. Она отвернулась, устыженная и негодующая. С удовольствием швырнула
бы она ему чем-нибудь в голову.
Она убежала и, войдя в дом, заперлась в своей комнате, чтобы
еще раз прочитать рукопись, выучить ее наизусть и помечтать. Перечитав тетрадь,
она поцеловала ее и спрятала у себя на груди.
Итак, свершилось. Козетта снова предалась глубокой
ангельски-чистой любви. Райская бездна снова открылась перед ней.
Весь день Козетта провела в каком-то чаду. Она почти не в
состоянии была думать, ее мысли походили на спутанный клубок, она терялась в
догадках; объятая трепетом, она таила надежду. На что? На что-то неясное. Она
не осмеливалась ничего обещать себе и не хотела ни от чего отказываться. От ее
лица то и дело отливала краска, по телу пробегала дрожь. Временами ей казалось,
что она бредит; она спрашивала себя: «Неужели это правда?» И тогда она
дотрагивалась до скрытой под платьем драгоценной тетради, прижимала ее к
сердцу, чувствовала ее прикосновение к телу, и если бы Жан Вальжан видел ее
сейчас, он содрогнулся бы, глядя на непостижимую лучезарную радость,
изливавшуюся из ее глаз. «О да, – думала она, – это наверное он! Это
он написал для меня»
И она твердила себе, что он возвращен ей благодаря
вмешательству ангелов, благодаря божественной случайности.
О превращения любви! О мечты! Этой божественной
случайностью, этим вмешательством ангелов был хлебный шарик, переброшенный
одним вором другому со двора Шарлемань во Львиный ров через крыши тюрьмы Форс.
|
