Глава пятая.
Прогресс в настоящем
В наше время клоака опрятна, строга, выпрямлена,
благопристойна. Она почти олицетворяет идеал, обозначаемый в Англии словом
«респектабельный». У нее приличный вид, она сероватого цвета, вытянута в
струнку и, если можно так выразиться, одета с иголочки. Она похожа на человека,
который из купцов вдруг вышел в тайные советники. Там почти совсем светло. Там
даже грязь держится чинно. На первый взгляд клоаку легко принять за один из
подземных ходов, столь распространенных встарь и столь удобных для бегства
монархов и принцев в доброе старое время, «когда народ так обожал своих
государей». Нынешняя клоака, пожалуй, даже красива: там царит чистота стиля.
Классический прямолинейный александрийский стиль, изгнанный из поэзии и как
будто нашедший прибежище в архитектуре, заметен там в каждом камне длинного,
мрачного, белесоватого свода; каждый сточный канал кажется аркадой –
архитектура улицы Риволи наложила отпечаток даже на недра клоаки. К тому же
если геометрические линии где-нибудь и уместны, то именно в каналах, выводящих
нечистоты большого города. Там все должно быть подчинено соображениям
кратчайшего расстояния. Клоака наших дней приобрела официальный вид. Даже в полицейских
отчетах, где она зачастую упоминается, о ней говорится с оттенком уважения. Административный
язык применяет к ней выражения возвышенные и благопристойные. То, что
называлось когда-то кишкой, именуется галереей, что называлось дырой, зовется
смотровым колодцем. Вийон не узнал бы своего бывшего ночного пристанища.
Правда, эта запутанная сеть подземелий по-прежнему и более чем когда-либо
заселена грызунами, кишащими там с незапамятных времен, и теперь еще иной раз
почтенная усатая крыса, отважившись высунуть голову в отдушину клоаки,
разглядывает парижан; но даже эти гады мало-помалу становятся ручными,
настолько они довольны своим подземным дворцом. Клоака совершенно потеряла
первобытный дикий облик былых времен. Дождь, некогда загрязнявший водостоки,
теперь промывает их. Не слишком доверяйте им, однако. Не забывайте о вредных испарениях.
Клоака скорее ханжа, чем праведник. Напрасно стараются префектура полиции и
санитарные комиссии. Вопреки всем ухищрениям ассенизации, клоака издает
какой-то подозрительный запах, точно Тартюф после исповеди.
Как бы то ни было, выметая сор, клоака оказывает услугу
цивилизации, а так как с этой точки зрения совесть Тартюфа – большой прогресс в
сравнении с Авгиевыми конюшнями, то нельзя не признать, что клоака Парижа,
несомненно, усовершенствовалась.
Это больше чем прогресс: это превращение древней клоаки в
клоаку нашего времени. В ее истории произошел переворот. Kто же произвел этот
переворот?
Человек, которого все позабыли и которого мы только что
назвали: Брюнзо.
Глава шестая.
|
