Увеличить |
Глава четвертая.
Волнения былых времен
Нет ничего более изумительного, чем первые часы закипающего
мятежа. Все вспыхивает всюду и сразу. Было ли это предвидено? Да. Было ли
подготовлено? Нет. Откуда это исходит? От уличных мостовых. Откуда это падает?
С облаков. Здесь восстание имеет характер заговора, там – внезапного порыва
гнева. Первый прохожий завладевает потоком толпы и направляет его куда хочет.
Начало, исполненное ужаса, к которому примешивается какая-то зловещая
веселость. Сперва раздаются крики, магазины запираются, мигом исчезают выставки
товаров; потом слышатся одиночные выстрелы; люди бегут; удары прикладов
сотрясают ворота; слышно, как во дворах хохочут служанки, приговаривая: «Ну,
началась потеха!»
Не прошло и четверти часа, как в двадцати местах Парижа
почти одновременно произошло следующее:
На улице Сент-Круа-де-ла-Бретоннери десятка два молодых
людей, длинноволосых и бородатых, вошли в кабачок и минуту спустя вышли оттуда,
неся горизонтально трехцветное, обернутое крепом знамя, предшествуемые тремя
вооруженными людьми, – один из них держал саблю, другой ружье, третий
пику.
На улице Нонендьер хорошо одетый буржуа, лысый, с брюшком, с
высоким лбом, черной бородой и жесткими торчащими усами, зычным голосом
предлагал прохожим патроны.
На улице Сен-Пьер-Монмартр люди с засученными рукавами несли
черное знамя; на нем белыми буквами начертаны были слова: Республика или
смерть! На улицах Постников, Часовой, Монторгейль, Мандар появились люди сo
знаменами, на которых блестели написанные золотыми буквами слово секция и
номер. Одно из этих знамен было красное с синим и с чуть заметной промежуточной
белой полоской.
На бульваре Сен-Мартен разгромили оружейную мастерскую и три
лавки оружейников, – одну на улице Бобур, вторую на улице Мишел-Конт,
третью на улице Тампль. В течение нескольких минут тысячерукая толпа расхватала
и унесла двести тридцать ружей, – почти все двуствольные, –
шестьдесят четыре сабли, восемьдесят три пистолета. Один брал ружье, другой –
штык; таким образом можно было вооружить больше народа.
Напротив Гревской набережной молодые люди, вооруженные
карабинами, располагались для стрельбы в квартирах, где остались только
женщины. У одного из них было кремневое ружье. Эти люди звонили у дверей,
входили и принимались делать патроны. Одна из женщин рассказывала: «Я и не
знала, что это такое – патроны, мой муж потом сказал мне».
Толпа людей на улице Вьей-Одриет взломала двери лавки
редкостей и унесла ятаганы и турецкое оружие.
Труп каменщика, убитого ружейным выстрелом, валялся на
Жемчужной улице.
И всюду – на левом берегу, на правом берегу, на всех
набережных, на бульварах, в Латинском квартале, в квартале рынков –
запыхавшиеся мужчины, рабочие, студенты, члены секций читали прокламации и
кричали «К оружию!», били фонари, распрягали повозки, разбирали мостовые,
взламывали двери домов, вырывали с корнем деревья, шарили в погребах,
выкатывали бочки, громоздили булыжник, бут, мебель, доски, строили баррикады.
Они заставляли буржуа помогать им. Заходили к женщинам,
требовали у них сабли и ружья отсутствовавших мужей, потом испанскими белилами
писали на дверях: Оружие сдано. Некоторые ставили «собственное имя» на расписке
в получении ружья или сабли и говорили: Завтра пошлите за ними в мэрию. На
улицах разоружали часовых-одиночек и национальных гвардейцев, шедших в
муниципалитет. С офицеров срывали эполеты. На улице Кладбище Сен-Никола офицеру
национальной гвардии, которого преследовала толпа, вооруженная палками и
рапирами, с большим трудом удалось укрыться в доме, откуда он мог выйти только
ночью и переодетый.
В квартале Сен-Жак студенты роями вылетали из меблированных
комнат и поднимались по улице Сен-Иасент к кафе «Прогресс» или спускались вниз
к кафе «Семь бильярдов» на улице Матюринцев. Там молодые люди, стоя на каменных
тумбах у подъездов, распределяли оружие. На улице Транснонен, чтобы построить
баррикады, разобрали лесной склад. Только в одном месте – на углу улиц
Сент-Авуа и Симон-де-Фран – жители оказали сопротивление и разрушили баррикаду.
И только в одном месте повстанцы отступили: обстреляв отряд национальной
гвардии, они оставили баррикаду, которую начали возводить на улице Тампль, и
бежали по Канатной улице. Отряд подобрал на баррикаде красное знамя, пакет с
патронами и триста пистолетных пуль. Гвардейцы разорвали знамя и унесли клочья
на своих штыках.
То, что мы рассказываем здесь медленно и в определенной
последовательности, происходило сразу во всем городе, в невероятной суматохе;
это было как бы множество молний и один раскат грома.
Меньше чем за час двадцать семь баррикад выросли точно
из-под земли в одном только квартале рынков. Средоточием их был знаменитый дом
э 50, который служил крепостью Жанну и его ста шести соратникам; защищенный с
одной стороны баррикадой Сен-Мерри, с другой – баррикадой на улице Мобюэ, он
господствовал над улицами Арси, Сен-Мартен и улицей Обри-ле-Буше, являвшейся
его фронтом. Две баррикады заходили под прямым углом: одна – с улицы
Монторгейль на Большую Бродяжную, другая – с улицы Жофруа-Ланжевен на
Сент-Авуа. Это не считая бесчисленных баррикад в двадцати других кварталах
Парижа, в Маре, на горе Сент-Женевьев; не считая еще одной – на улице
Менильмонтан, где виднелись ворота, сорванные с петель, и другой – возле
маленького моста Отель-Дье, сооруженной из опрокинутой двуколки, в трехстах
шагах от полицейской префектуры.
У баррикад на улице Гудочников какой-то хорошо одетый
человек раздавал деньги ее строителям. У баррикады на улице Гренета появился
всадник и вручил тому, кто был начальником над баррикадой, сверток, похожий на
сверток с монетами. «Вот, – сказал он, – на расходы, на вино и
прочее». Молодой блондин, без галстука, переходил от баррикады к баррикаде,
сообщая пароль. Другой, в синей полицейской фуражке, с обнаженной саблей,
расставлял часовых. Кабачки и помещения привратников внутри, за баррикадами,
были превращены в караульные посты.
Мятеж действовал по всем законам искуснейшей военной
тактики. Узкие, неровные, извилистые улицы, с бесчисленными углами и поворотами
были выбраны превосходно, в особенности окрестности рынков, представляющие
собой сеть улиц, более запутанную и беспорядочною, чем лес. Говорили, что
общество Друзей народа взяло на себя руководство восстанием в квартале
Сент-Авуа. У человека, убитого на улице Понсо, как установили, обыскав его, был
план Парижа.
В действительности мятежом правила какая-то неведомая
стремительная сила, носившаяся в воздухе. Восстание, мгновенно построив
баррикады одною рукою, другою захватило почти все сторожевые посты гарнизона.
Меньше чем в три часа, подобно вспыхнувшей пороховой дорожке, повстанцы отбили
и заняли на правом берегу Арсенал, мэрию на Королевской площади, все Маре,
оружейный завод Попенкур, Галиот, Шато-д'О, все улицы возле рынков; на левом
берегу – казармы Ветеранов, Сент-Пелажи, площадь Мобер, пороховой погреб Двух
мельниц, все заставы. К пяти часам вечера они уже были хозяевами Бастилии,
Ленжери, квартала Белые мантии; их разведчики вошли в соприкосновение с
площадью Победы и угрожали Французскому банку, казарме Пти-Пер, Почтамту. Треть
Парижа была в руках повстанцев.
Битва завязалась всюду с гигантским размахом; разоружения,
обыски, быстрый захват оружейных лавок свидетельствовали о том, что сражение,
начатое градом камней, продолжалось ливнем оружейных выстрелов.
К шести часам вечера пассаж Сомон стал полем боя. Мятежники
заняли один его конец, войска – другой, противоположный. Перестрелка шла от
решетки к решетке. Наблюдатель, мечтатель, автор этой книги, отправившись
взглянуть на вулкан поближе, оказался между двух огней. Он мог укрыться от
пуль, только спрятавшись за полуколоннами, разделявшими лавки; почти полчаса
провел он в этом затруднительном положении. Тем временем пробили сбор, национальные
гвардейцы торопливо одевались и вооружались, отряды выходили из мэрий, полки из
казарм. Против Якорного пассажа барабанщику нанесли удар кинжалом. Другой барабанщик,
на Лебяжьей улице, был окружен тридцатью молодыми людьми; они прорвали барабан
и отобрали у него саблю. Третий был убит на улице Гренье-Сен-Лазар. На улице
Мишель-ле-Конт были убиты, один за другим, три офицера. Многие муниципальные
гвардейцы, раненные на Ломбардской улице, отступили.
Перед Батавским подворьем отряд национальной гвардии
обнаружил красное знамя с надписью: Республиканская революция. э 127. Была ли
это революция на самом деле?
Восстание превратило центр Парижа в недоступную, в извилинах
его улиц, огромную цитадель.
Здесь находился очаг восстания; очевидно, все дело было в
нем. Остальное представляло собою лишь мелкие стычки. В центре до сих пор еще
не дрались – это и доказывало, что вопрос решался именно здесь.
В некоторых полках солдаты колебались, и от этого
неизвестность исхода представлялась еще ужаснее. Солдаты вспоминали народное
ликование, с которым был встречен в июне 1830 года нейтралитет 53-го линейного
полка. Два человека, бесстрашные и испытанные в больших войнах, маршал Лобо и
генерал Бюжо, командовали войсками, – Бюжо под началом Лобо. Многочисленные
отряды, состоявшие из пехотных батальонов, окруженные ротами национальной
гвардии и предшествуемые полицейскими приставами в шарфах, производили разведку
занятых повстанцами улиц. А повстанцы ставили дозоры на перекрестках и дерзко
высылали патрули за линию баррикад. Обе стороны наблюдали. Правительство,
располагавшее целой армией, все же было в нерешительности; близилась ночь,
послышался набат в монастыре Сен-Мерри. Тогдашний военный министр, маршал
Сульт, помнивший Аустерлиц, смотрел на вещи мрачно.
Старые морские волки, привыкшие к правильным военным приемам
и обладавшие в качестве источника силы и сведений о руководстве только знанием
тактики – этого компаса сражений, совершенно растерялись при виде необозримой
бурлящей стихии, которая зовется народным гневом. Ветром революции управлять
нельзя.
Второпях прибежали национальные гвардейцы предместья.
Батальон 12-го легкого полка прибыл па рысях из Сен-Дени, 14-й линейный пришел из
Курбвуа, батареи военной школы заняли позиции на площади Карусель; из
Венсенского леса спустились пушки.
В Тюильри становилось пустынно, но Луи-Филипп сохранял
полнейшее спокойствие.
|