Книга четвертая
Помощь снизу может быть помощью свыше
Глава первая.
Рана снаружи, исцеление внутри
Так, день за днем, омрачалась их жизнь.
У них осталось только одно развлечение, некогда бывшее
счастьем, – оделять хлебом голодных и одеждой страдавших от холода.
Навещая бедняков, Жан Вальжан и Козетта, которая часто сопровождала его,
чувствовали, как вновь оживает в них что-то от былой задушевной их близости;
иногда, если случался хороший день и удавалось помочь многим страдальцам,
согреть и порадовать многих малышей, Козетта вечером была несколько веселее.
Именно в эту пору их жизни они и посетили конуру Жондрета.
На следующее же утро после этого посещения Жан Вальжан
появился в доме спокойный, как всегда, но с широкой раной на левой руке,
воспалившейся, злокачественной и похожей на ожог; о причине ее он сказал
уклончиво. Из-за этой раны его целый месяц лихорадило, и он сидел дома.
Обращаться к врачу он не хотел. Когда Козетта настаивала, он отвечал. «Позови
ветеринара».
Козетта перевязывала рану утром и вечером с такой
божественной кротостью, с таким выражением ангельского счастья быть ему
полезной, что Жан Вальжан чувствовал, как к нему возвращается прежняя радость,
как рассеиваются его опасения и тревоги. Глядя на Козетту, он твердил: «О
целебная рана! О целебная болезнь!»
Пока отец был болен, Козетта покинула особняк: она снова
полюбила флигелек и дворик. Почти весь день она проводила с Жаном Вальжаном и
читала ему книги по его выбору, главным образом путешествия. Жан Вальжан
воскресал; его счастье вновь расцветало, сияя неизъяснимым светом;
Люксембургский сад, молодой неизвестный бродяга, охлаждение Козетты – все эти
тучи не застилали больше его души. Он даже сказал себе: «Я все это выдумал. Я
старый сумасброд».
Его счастье было так велико, что страшная и столь
неожиданная встреча с семейством Тенардье в конуре Жондрета почти не затронула
его. Он успел ускользнуть, его след был потерян. Что ему до остального! Если он
и вспоминал о ней, то лишь с чувством жалости к этим несчастным. «Теперь они в
тюрьме, – думал он, – и уже не в состоянии мне вредить, но какая
жалкая, несчастная семья!»
Об отвратительном видении на Менской заставе Козетта больше
не заговаривала.
В монастыре сестра Мехтильда преподавала Козетте музыку. У
Козетты был голос малиновки, наделенной душой, и порой, вечерами, в скромном
жилище раненого, она пела печальные песенки, радовавшие Жана Вальжана.
Наступила весна; сад в это время года был так прекрасен, что
Жан Вальжан сказал Козетте: «Ты никогда не гуляешь в саду, поди
прогуляйся». – «Хорошо, отец», – сказала Козетта.
Исполняя его желание, она снова начала гулять в саду,
большею частью одна, потому что, как мы уже упоминали, Жан Вальжан, по всей
вероятности боясь быть замеченным через решетку, почти никогда не ходил в сад.
Его рана дала другое направление мыслям обоих.
Козетта, увидев, что отцу стало легче, что он выздоравливает
и кажется счастливым, испытывала удовлетворение, которого она даже не приметила
сама, настолько естественно и незаметно оно пришло. Кроме того, был март, дни
становились длиннее, зима проходила, а она всегда уносит с собой что-то от
наших горестей; потом наступил апрель-этот рассвет лета, свежий, как заря, веселый,
как детство, иногда плаксивый, как новорожденный. Природа в этом месяце полна
пленительного мерцающего света, льющегося с неба, из облаков, от деревьев,
лугов и цветов в человеческое сердце.
Козетта была еще слишком молода, чтобы не проникнуться этой
радостью апреля, который был сам похож на нее. Нечувствительно и незаметно для
нее мрачные мысли исчезали. Весной в опечаленной душе становится светлее, как в
ясный полдень в подвале. Да Козетта особенно и не печалилась уж так сильно. Это
было очевидно, хотя она и не отдавала себе в том отчета. Утром, часов около
десяти, после завтрака, когда ей удавалось увлечь отца на четверть часа в сад и
погулять с ним на солнышке возле крылечка, поддерживая его больную руку, она
сама не замечала, что то и дело смеялась и была счастлива.
Жан Вальжан с радостью убеждался, что она снова становится свежей
и румяной.
– О целебная рана! – тихонько повторял он.
И он был благодарен Тенардье.
Как только рана зажила, он возобновил свои одинокие вечерние
прогулки.
Но было бы заблуждением думать, что можно без всяких
приключений гулять одному вечерами по малонаселенным окраинам Парижа.
|
