Глава шестая.
Провал
Перед Жаном Вальжаном был провал.
Подобного рода разрушения в то время часто происходили в
подпочве Елисейских полей, где грунт неудобен для гидравлических работ и
недостаточно прочен для подземных сооружений из-за необычайной плывучести. Этот
грунт превосходит плывучестью даже рыхлые пески квартала Сен-Жорж, где с ними
удалось справиться лишь при помощи бетонного фундамента, даже пропитанные газом
глинистые пласты квартала Мучеников, настолько разжиженные, что подземную
галерею под улицей Мучеников пришлось заключить в чугунную трубу. Когда в 1836
году под предместьем Сент-Оноре разрушили для перестройки древний каменный
водосток, куда сейчас углубился Жан Вальжан, то зыбучие пески – основная
подпочва Елисейеких полей до самой Сены – оказались столь серьезным
препятствием, что работы затянулись почти на полгода, к величайшему огорчению
прибрежных жителей, в особенности владельцев особняков и роскошных карет.
Земляные работы были там не только трудными: они были опасными. Правда, надо
принять во внимание, что в том году дожди лили непрерывно четыре с половиной
месяца и Сена три раза выступала из берегов.
Провал, который встретился на пути Жана Вальжана, был вызван
вчерашним ливнем. Из-за оседания каменного настила, плохо укрепленного на
песчаной подпочве, там образовалось большое скопление дождевых вод. Вода
просочилась под настил, после чего произошел обвал. Прогнувшийся фундамент
опустился в трясину. На каком протяжении? Установить невозможно. Мрак в этом
месте был непрогляднее, чем где бы то ни было. Это был омут грязи в пещере
ночи.
Жан Вальжан почувствовал, что мостовая ускользает у него
из-под ног. Он ступил в яму. На поверхности была вода, на дне – тина. Все равно
надо было пройти. Возвращаться назад немыслимо. Мариус, казалось, был при
последнем издыхании, и сам он изнемогал. Да и куда ему идти? Жан Вальжан
двинулся вперед. К тому же на первых порах яма показалась ему неглубокой. Но
чем дальше он продвигался, тем глубже увязали ноги. Вскоре тина дошла ему до
икр, а вода выше колен. Он шагал, поднимая Мариуса обеими руками как можно выше
над водой. Тина доходила ему теперь уже до колен, а вода до пояса. Он уже не
мог вернуться назад. Его затягивало все глубже и глубже. Ил, достаточно
плотный, чтобы выдержать тяжесть одного человека, не мог, очевидно, выдержать
двоих. Мариусу и Жану Вальжану удалось бы выбраться только поодиночке. Но Жан
Вальжан продолжал идти вперед, неся на себе умирающего, а может быть, –
кто знает? – мертвеца.
Вода доходила ему до подмышек, он чувствовал, что тонет; он
– едва-едва передвигал ноги в этой глубокой тине. Толща грязи, служившая
опорой, была в то же время и препятствием. Он по-прежнему приподнимал Мариуса
над поверхностью и с нечеловеческим напряжением сил двигался вперед, погружаясь
все глубже. Над водой оставалась только голова и две руки, державшие Мариуса.
Где-то на старинной картине всемирного потопа изображена мать, которая вот так
поднимает над головой своего ребенка.
Он погрузился еще глубже, он запрокинул голову, чтобы не
захлебнуться, тот, кто увидел бы это лицо во тьме, принял бы его за маску,
всплывшую над водой. Жан Вальжан смутно различал над собой свесившуюся голову и
посинелое лицо Мариуса. Он сделал последнее отчаянное усилие и шагнул вперед;
вдруг нога его наткнулась на что-то твердое, нашла точку опоры. Еще миг, и было
бы поздно!
Он выпрямился, в каком-то исступлении рванулся вперед и
словно прирос к этой точке опоры. Она показалась ему первой ступенькой
лестницы, ведущей к жизни.
Опора, обретенная им в трясине в последний предсмертный миг,
оказалась началом каменного настила, который не обрушился, а только осел и
прогнулся под водой, подобно доске. Хорошо выложенный настил в таких случаях
выгибается дугой и держится прочно. Эта часть мощеного дна водостока,
наполовину затопленная, но устойчивая, представляла собою своего рода лестницу,
и, попав на эту лестницу, человек был спасен. Жан Вальжан поднялся по наклонной
плоскости и достиг другого края провала.
Выходя из воды, он споткнулся о камень и упал на колени.
Приняв это за указание свыше, он так и остался коленопреклоненным, от всей души
вознося безмолвную молитву богу.
Потом он встал, весь дрожа, закоченев от холода, задыхаясь
от смрада, сгибаясь под тяжестью раненого, которого тащил на себе, с него
струились потоки грязи, но душа была полна неизъяснимым светом.
|
