 Увеличить |
Глава двенадцатая.
Одиночество монсеньора Бьенвеню
Подобно тому, как вокруг генерала почти всегда толпится
целый выводок молодых офицеров, вокруг каждого епископа вьется стая аббатов.
Именно этих аббатов очаровательный св. Франциск Сальский и назвал где-то
«желторотыми священниками». Всякое поприще имеет своих искателей фортуны,
которые составляют свиту того, кто уже преуспел на нем. Нет власть имущего, у
которого не было бы своих приближенных; нет баловня фортуны, у которого не было
бы своих придворных. Искатели будущего вихрем кружатся вокруг великолепного
настоящего. Всякая епархия имеет свой штаб. Каждый сколько-нибудь влиятельный
епископ окружен стражей херувимчиков-семинаристов, которые обходят дозором
епископский дворец, следят за порядком и караулят улыбку его преосвященства.
Угодить епископу – значит стать на первую ступень, ведущую к иподьяконству.
Надо же пробить себе дорогу, – апостольское звание не брезгует доходным
местечком. Как в миру, так и в церкви есть свои тузы. Это епископы в милости,
богатые, с крупными доходами, ловкие, принятые в высшем обществе, несомненно,
умеющие молиться, но умеющие также домогаться того, что им нужно; епископы,
которые, олицетворяя собой целую епархию, заставляют ждать себя в передней и
являются соединительным звеном между ризницей и дипломатией, – скорее
аббаты, нежели священники, скорее прелаты, нежели епископы. Счастлив тот, кто
сумеет приблизиться к ним! Люди влиятельные, они щедро раздают своим
приспешникам, фаворитам и всей этой умеющей подделаться к ним молодежи богатые
приходы, каноникаты, места архидиаконов, попечителей и другие выгодные
должности, постепенно ведущие к епископскому сану. Продвигаясь сами, эти
планеты движут вперед и своих спутников, – настоящая солнечная система в
движении! Их сияние бросает пурпурный отсвет и на их свиту. С их пиршественного
стола перепадают крохи и их приближенным в виде теплых местечек. Чем больше епархия
покровителя, тем богаче приход фаворита. А Рим так близко! Епископ, сумевший
сделаться архиепископом, архиепископ, сумевший сделаться кардиналом, берет вас
с собой в качестве кардинальского служки в конклав, вы входите в римское
судилище, вы получаете омофор, и вот вы уже сами член судилища, вы камерарий,
вы монсеньор, а от преосвященства до эминенции только один шаг, а эминенцию и
святейшество разделяет лишь дымок сжигаемого избирательного листка. Каждая
скуфья может мечтать превратиться в тиару. В наши дни священник – это
единственный человек, который может законным путем взойти на престол, и на
какой престол! Престол державнейшего из владык! Зато каким питомником упований
является семинария! Сколько краснеющих певчих, сколько юных аббатов ходят с кувшином
Перетты на голове! Как охотно честолюбие именует себя призванием, и – кто
знает? – быть может, даже искренне, поддаваясь самообману. Блажен
надеющийся!
Монсеньор Бьенвеню, скромный, бедный, чудаковатый, не был
причислен к «значительным особам». На это указывало полное отсутствие вокруг
него молодых священников. Все видели, что в Париже он «не принялся». Ни одно
будущее не стремилось привиться к этому одинокому старику. Ни одно незрелое
честолюбие не было столь безрассудно, чтобы пустить ростки под его сенью. Его
каноники и старшие викарии были добрые старики, грубоватые, как и он сам, так
же как он, замуровавшие себя в этой епархии, которая не имела никакого общения
с кардинальским двоpoм, и похожие на своего епископа, с той лишь разницей, что
они были люди конченые, а он был человеком завершенным. Невозможность расцвести
возле монсеньора Бьенвеню была так очевидна, что, едва закончив семинарию,
молодые люди, рукоположенные им в священники, запасались рекомендациями к
архиепископам Экса или Оша и немедленно уезжали. Повторяем: люди хотят, чтобы
им помогли пустить ростки. Праведник, чья жизнь полна самоотречения, –
опасное соседство: он может заразить вас неизлечимой бедностью, параличом
сочленений, необходимых, чтобы продвигаться вперед, к успеху, и вообще слишком
большой любовью к самопожертвованию; от этой чумной добродетели все бегут. Этим
и объясняется одиночество монсеньора Бьенвеню. Мы живем в обществе, окутанном
мраком. Преуспевать – вот высшая мудрость, которая капля за каплей падает из
черной тучи корыстных интересов, нависшей над человечеством.
Заметим мимоходом, какая, в сущности, гнусная вещь – успех.
Его мнимое сходство с заслугой вводит людей в заблуждение. Удача – это для
толпы почти то же, что превосходство. У успеха, этого близнеца таланта, есть
одна жертва обмана – история. Только Ювенал и Тацит немного брюзжат на его
счет. В наши дни всякая более или менее официальная философия поступает в
услужение к успеху, носит его ливрею и лакействует у него в передней.
Преуспевайте – такова теория! Благосостояние предполагает способности.
Выиграйте в лотерее, и вы умница. Кто победил, тому почет. Родитесь в сорочке –
в этом вся штука! Будьте удачливы – все остальное приложится; будьте баловнем
счастья – вас сочтут великим человеком. Не считая пяти-шести грандиозных
исключений, которые придают блеск целому столетию, все восторги современников
объясняются только близорукостью. Позолота сходит за золото. Будь ты – хоть
первым встречным – это не помеха, лишь бы удача шла тебе навстречу. Пошлость –
это состарившийся Нарцисс, влюбленный в самого себя и рукоплещущий пошлости. То
огромное дарование, благодаря которому человек рождается Моисеем, Эсхилом,
Данте, Микеланджело или Наполеоном, немедленно и единодушно присуждается толпой
любому, кто достиг своей цели, в чем бы она ни состояла. Пусть какой-нибудь
нотариус стал депутатом; пусть лже – Корнель написал Тиридата; пусть евнуху
удалось обзавестись гаремом; пусть какой-нибудь военный Прюдом случайно выиграл
битву, имеющую решающее значение для эпохи; пусть аптекарь изобрел картонные
подошвы для армии департамента Самбр – и – Маас и, выдав картон за кожу, нажил
капитал, дающий четыреста тысяч ливров дохода; пусть уличный разносчик женился
на ростовщице и от этого брака родилось семь или восемь миллионов, отцом
которых является он, а матерью она; пусть проповедник за свою гнусавую болтовню
получил епископский сан; пусть управляющий торговым домом оказался по
увольнении таким богатым человеком, что его назначили министром
финансов, – во всем этом люди видят Гениальность, так же как они видят
Красоту в наружности Мушкетона и Величие в шее Клавдия. Звездообразные следы
утиных лапок на мягкой грязи болота они принимают за созвездия в бездонной
глубине неба.
|
