 Увеличить |
Глава двенадцатая.
Гвардия
Остальное известно: вступление в бой третьей армии,
дислокация сражения, восемьдесят шесть внезапно загрохотавших пушечных жерл,
появление вместе с Бюловым Пирха 1-го, предводительствуемая самим Блюхером
кавалерия Цитена, оттесненные французы, сброшенный с оэнского плато Марконье,
выбитый из Папелота Дюрют, отступающие Донзело и Кио, окруженный Лобо,
стремительно разворачивающаяся к ночи новая битва, наши беззащитные полки,
переходящая в наступление и двинувшаяся вперед вся английская пехота, огромная
брешь во французской армии, дружные усилия английской и прусской картечи,
истребление, разгром фронта, разгром флангов, и среди этого ужасного развала –
вступающая в бой гвардия.
Идя навстречу неминуемой смерти, гвардия кричала: «Да
здравствует император!» История не знает ничего более волнующего, чем эта
агония, исторгающая приветственные клики.
Весь день небо было пасмурно. Вдруг, в тот самый
момент, – а было восемь часов вечера, – тучи на горизонте разорвались
и пропустили сквозь ветви вязов, росших вдоль нивельской дороги, зловещий
багровый отблеск заходящего солнца. Под Аустерлицем оно всходило.
Каждый гвардейский батальон к развязке этой драмы был под
началом генерала. Фриан, Мишель, Роге, Гарле, Мале, Поре де Морван – все были
тут! Когда высокие шапки гренадеров с изображением орла на широких бляхах
показались во мгле этой сечи стройными, ровными, невозмутимыми,
величественно-гордыми рядами, неприятель почувствовал уважение к Франции.
Казалось, двадцать богинь победы с развернутыми крылами вступили на поле боя, и
те, что были победителями, считая себя побежденными, отступили, но Веллингтон крикнул:
«Ни с места, гвардейцы, целься вернее!» Полк красных английских гвардейцев,
залегших за плетнями, поднялся, туча картечи пробила трехцветное знамя, реявшее
над нашими орлами, солдаты сшиблись друг с другом, и кровопролитная битва
началась. В темноте императорская гвардия почувствовала, как дрогнули вокруг
нее войска, как всколыхнулась огромная волна беспорядочного отступления,
услышала крики: «Спасайся, кто может!» – вместо прежнего: «Да здравствует
император!» и, зная, что за ее спиной бегут, все же продолжала наступать,
осыпаемая все возраставшим градом снарядов, с каждым шагом теряя все больше
людей. Тут не было ни робких, ни нерешительных, Всякий солдат в этом полку был
героем, равно как и генерал. Ни один человек не уклонился от самоубийства.
Ней, вне себя, величественный в своей решимости принять
смерть, подставлял грудь всем ударам этого шквала. Под ним убили пятую лошадь.
Весь в поту, с пылающим взором, с пеной на губах, в расстегнутом мундире, с
одной эполетой, полуотсеченной сабельным ударом английского конногвардейца, со
сплющенным крестом Большого орла, окровавленный, забрызганный грязью,
великолепный, со сломанной шпагой в руке, он восклицал: «Смотрите, как умирает
маршал Франции на поле битвы!» Но тщетно: он не умер. Он был растерян и возмущен.
«А ты? Неужели ты не хочешь, чтобы тебя убили?» – крикнул он Друэ д'Эрлону. Под
сокрушительным артиллерийским огнем, направленным против горсточки людей, он
кричал: «Значит, на мою долю ничего? О, я хоте т бы, чтобы меня пробили все эти
английские ядра!» Несчастный, ты уцелел, чтобы пасть от французских пуль!
|
