Глава пятая.
Спокойствие
Пожелав сестре спокойной ночи, монсеньор Бьенвеню взял со
стола один из серебряных подсвечников, другой отдал своему гостю и сказал:
– Пойдемте, сударь, я провожу вас в вашу комнату.
Путник последовал за ним.
Как известно, расположение комнат в доме было таково, что
войти в молельню, где находился альков, или же выйти из нее можно было только
через спальню епископа.
В ту минуту, когда они проходили через спальню, Маглуар
убирала столовое серебро в шкафчик, висевший над изголовьем кровати. Она каждый
вечер заканчивала этим свои хозяйственные дела, перед тем как лечь спать.
Епископ проводил гостя до самого алькова. Там его ожидала
постель с чистым и свежим бельем. Путник поставил подсвечник на столик.
– Ну, желаю вам спокойной ночи, – сказал
епископ. – Завтра утром, перед уходом, вы выпьете чашку парного молока от
наших коров, совсем еще теплого.
– Спасибо, господин аббат, – сказал путник.
Не успел он произнести эти миролюбивые слова, как вдруг, без
всякого перехода, в нем произошла странная перемена, которая привела бы в ужас
обеих достойных женщин, если бы они присутствовали при этом. Даже и сейчас нам
трудно отдать себе отчет, какое именно чувство руководило им в ту минуту. Что
это было – предостережение или угроза? Или он просто повиновался безотчетному
побуждению, которое не было понятно и ему самому? Он живо обернулся к старику,
скрестил руки на груди и, устремив на своего хозяина дикий взгляд, хрипло
закричал:
– Вот оно что! Так вы, значит, укладываете меня в доме,
вот здесь, рядом с собой!
Помолчав, он прибавил с усмешкой, в которой таилось что-то
страшное:
– Подумали ли вы о том, что делаете? Почем вы знаете,
может быть, мне случалось на своем веку убить человека?
– Про то ведает милосердный бог, – ответил
епископ.
Торжественно подняв руку со сложенными для крестного
знаменья пальцами и шевеля губами, словно молясь или разговаривая сам с собой,
он благословил путника, даже не наклонившего головы, и, не оглядываясь, пошел к
себе.
Когда в алькове кто-нибудь спал, широкая саржевая занавеска,
протянутая в молельне от стены к стене, закрывала престол. Проходя мимо этой
занавески, епископ встал на колени и сотворил краткую молитву.
Минуту спустя он был уже в саду и шагал по дорожкам,
размышляя, созерцая, отдаваясь душой и мыслью великой тайне, которую бог
открывает ночью очам тех, кто бодрствует.
А путник так сильно устал, что даже не порадовался
прекрасным чистым простыням. Зажав одну ноздрю и сильно дунув из другой, он
погасил свечу, как это обычно делают каторжники, потом, одетый, бросился на
кровать и тотчас же заснул крепким сном.
Когда епископ возвращался из сада в спальню, пробило
полночь.
Через несколько минут все в домике спало.
|
