Глава восьмая.
Лоскут от разорванного сюртука
Вдруг чья-то рука, тронув его за плечо, вывела из забытья, и
чей-то голос проговорил шепотом:
– Добычу пополам!
Что это? Здесь кто-то есть. Ничто так не напоминает бреда,
как отчаяние. Жан Вальжан подумал, что бредит. Он не слышал шагов. Что же это
такое? Он поднял глаза.
Перед ним стоял человек.
Человек был одет в блузу; он стоял босиком, держа башмаки в
левой руке; очевидно, он снял их, чтобы неслышно подкрасться к Жану Вальжану.
Как ни неожиданна была встреча, Жан Вальжан не сомневался ни
минуты; он сразу узнал человека. Это был Тенардье.
Жан Вальжан привык к опасностям и умел быстро отражать
внезапное нападение; даже захваченный врасплох, он сразу овладел собой. Притом,
его положение не могло стать хуже, чем было: отчаяние, достигшее крайних
пределов, уже ничем нельзя усугубить, и даже сам Тенардье неспособен был
сгустить мрак этой ночи.
С минуту оба выжидали.
Приложив правую ладонь козырьком ко лбу, Тенардье нахмурил
брови и прищурился, слегка сжав губы, стараясь хорошенько разглядеть
незнакомца. Ему это не удалось. Жан Вальжан, как мы уже сказали, сидел спиной к
свету и вдобавок был так обезображен, так залит кровью и запачкан грязью, что
даже в яркий день его невозможно было бы узнать. Напротив, освещенный спереди,
со стороны решетки, белесоватым, но, при всей его мертвенности, отчетливым
светом подземелья, Тенардье, согласно избитому, но меткому выражению, «сразу
бросился в глаза» Жану Вальжану. Этого неравенства условий оказалось
достаточно, чтобы Жан Вальжан получил некоторое преимущество в той таинственной
дуэли, какая должна была завязаться между двумя людьми в разных положениях.
Жан Вальжан выступал на поединке с закрытым лицом, а
Тенардье – без маски.
Жан Вальжан сразу понял, что Тенардье не узнал его.
Несколько мгновений они разглядывали друг друга в полусвете,
как бы примеряясь один к другому, Первым нарушил молчание Тенардье:
– Как ты думаешь выбраться отсюда?
Жан Вальжан не ответил.
Тенардье продолжал:
– Отмычка здесь не поможет А выйти тебе отсюда надо.
– Это верно, – сказал Жан Вальжан.
– Так вот, добычу пополам.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты пришил человека. Дело твое. Но ключ-то у меня.
Тенардье указал пальцем на Мариуса.
– Я тебя не знаю, – продолжал он, – но хочу
тебе помочь. Ты, я вижу, свой парень.
Жан Вальжан начал догадываться: Тенардье принимал его за
убийцу.
Тенардье заговорил снова:
– Слушай, приятель. Коли ты прикончил молодца, так уж,
верно, обшарил его карманы. Давай мне половину. А я отомкну тебе дверь.
Вытащив наполовину из-под дырявой блузы тяжелый ключ, он
добавил:
– Хочешь поглядеть, каков из себя ключ от воли? Вот он,
полюбуйся.
Жан Вальжан был до такой степени ошарашен, что не верил
собственным глазам. Неужели само провидение явилось ему в столь отвратительном
обличье, неужели светлый ангел вырос из-под земли под видом Тенардье?
Тенардье засунул руку за пазуху, вытащил из объемистого
внутреннего кармана веревку и протянул Жану Вальжану.
– Держи-ка, – сказал он, – вот тебе еще
веревка в придачу.
– Зачем мне веревка?
– Надо бы еще и камень, да их много снаружи. Там целая
куча щебня.
– Зачем мне камень?
– Вот болван! Придется же бросить в реку эту падаль,
стало быть, нужны и веревка и камень. А то всплывет наверх.
Жан Вальжан взял веревку. В иные минуты человек машинально
соглашается на все.
Тенардье прищелкнул пальцами, как будто его поразила
внезапная мысль:
– Скажи-ка, приятель, как это ты ухитрился выбраться из
трясины? Я не мог на это решиться… Фу, как от тебя воняет!
Помолчав, он заговорил снова:
– Я задаю тебе вопросы, ты не отвечаешь – дело твое!
Готовишься к допросу у следователя? Поганая минутка! Конечно, коли вовсе не
говорить, не рискуешь проговориться. А все-таки, хоть я тебя не вижу и по имени
не знаю, мне все ясно – кто ты и чего тебе надо. Видали мы таких. Ты легонько
подшиб этого молодца, а теперь хочешь его сплавить. Тебе нужна река, –
чтобы концы в воду. Вот я и помогу тебе выпутаться. Выручить славного малого из
беды – это по мне.
Хваля Жана Вальжана за молчание, он тем не менее явно
старался вызвать его на разговор. Он хватил его по плечу, пытаясь разглядеть
лицо сбоку, и воскликнул, не особенно, впрочем, повышая голос:
– Кстати, насчет трясины. Экий болван! Почему ты не
сбросил его туда?
Жан Вальжан хранил молчание.
Тенардье, жестом положительного, солидного человека подтянув
к самому кадыку тряпку, заменявшую ему галстук, продолжал:
– А, пожалуй, ты поступил неглупо. Завтра рабочие
пришли бы затыкать дыру и уж, верно, нашли бы там этого подкидыша. А тогда шаг
за шагом, потихоньку-полегоньку напали бы на твой след и добрались до тебя
самого. Ага, скажут, кто-то ходил по клоаке! Кто такой? Откуда он вышел? Не
видал ли кто, когда он выходил? Легавым ума не занимать стать. Водосток –
доносчик, непременно выдаст. Ведь такая находка тут – редкость: в клоаку мало
кто заходит по делу, а река – для всех. Река – что могила. Ну, пускай через
месяц выудят утопленника из сеток Сен-Клу. А на черта он годится? Падаль, и
больше ничего. Кто убил человека? Париж. Суд даже и следствия не начнет. Ты
ловкий пройдоха.
Чем больше болтал Тенардье, тем упорнее молчал Жан Вальжан.
Тенардье снова тряхнул его за плечо.
– А теперь давай по рукам. Поделимся. Я показал тебе ключ,
покажи свои деньги.
Вид у Тенардье был беспокойный, дикий, недоверчивый,
угрожающий и вместе с тем дружелюбный.
Странное дело, в повадках Тенардье чувствовалось что-то
неестественное, ему словно было не по себе; хоть он и не напускал на себя
таинственности, однако говорил тихо и время от времени, приложив палец к губам,
шептал: «Тсс!» Трудно было угадать почему. Кроме них двоих, тут никого не было.
Жану Вальжану пришло в голову, что где-нибудь неподалеку, в закоулке, скрываются
другие бродяги и у Тенардье нет особой охоты делиться с ними добычей.
Тенардье опять заговорил:
– Давай кончать. Сколько ты наскреб в ширманах у этого
разини?
Жан Вальжан порылся у себя в карманах.
Как мы помним, у него была привычка всегда иметь при себе
деньги. В тяжелой, полной опасностей жизни, на которую он был обречен, это
стало для него законом. На сей раз, однако, он был застигнут врасплох. Накануне
вечером, находясь в подавленном, мрачном состоянии, он забыл, переодеваясь в
мундир национальной гвардии, захватить с собой бумажник. Только в жилетном
кармане у него нашлось несколько монет. Он вывернул пропитанные грязью карманы
и выложил на выступ стены один золотой, две пятифранковых монеты и пять или
шесть медяков по два су.
Тенардье выпятил нижнюю губу, выразительно покрутив головой.
– Да ты же его придушил задаром! – сказал он. С
полной бесцеремонностью он принялся обшаривать карманы Жана Вальжана и карманы
Мариуса. Жан Вальжан не мешал ему, стараясь, однако, не поворачиваться лицом к
свету. Ощупывая одежду Мариуса, Тенардье, с ловкостью опытного карманника,
ухитрился оторвать лоскут от его сюртука и незаметно спрятать за пазуху,
вероятно рассчитывая, что этот кусок материи может когда-нибудь ему
пригодиться, чтобы опознать убитого или выследить убийцу. Но, кроме упомянутых тридцати
франков, он не нашел ничего.
– Что верно, то верно, – пробормотал он, –
один на другом верхом, и у обоих ни шиша.
И, позабыв свое условие «добычу пополам», забрал все.
Глядя на медяки, он было заколебался, но, подумав, тоже
сгреб их в ладонь, ворча:
– Все равно! Можно сказать, без пользы пришил человека.
После этого он опять вытащил из-под блузы ключ.
– А теперь, приятель, выходи. Здесь, как на ярмарке,
плату берут при выходе. Заплатил – убирайся вон.
Может ли быть, чтобы, выручив незнакомца при помощи ключа и
выпустив на волю вместо себя другого, он руководился чистым и бескорыстным
намерением спасти убийцу? В этом мы позволим себе усомниться.
Тенардье помог Жану Вальжану снова взвалить Мариуса на
плечи, затем на цыпочках подкрался к решетке и, подав Жану Вальжану знак
следовать за ним, выглянул наружу, приложил палец к губам и застыл на
мгновение, как бы выжидая; наконец, осмотревшись по сторонам, вложил ключ в
замок. Язычок замка скользнул в сторону, и дверь отворилась. Не было слышно ни
скрипа, ни стука. Все произошло в полной тишине. Было ясно, что решетка и
дверные петли заботливо смазывались маслом и отворялись гораздо чаще, чем можно
было подумать. Эта тишина казалась зловещей; за ней чудились тайные появления и
исчезновения, молчаливый приход и уход людей ночного промысла, волчий неслышный
шаг преступления. Клоака, очевидно, укрывала какую-то таинственную шайку.
Безмолвная решетка была их сообщницей.
Тенардье приотворил дверцу ровно на столько, чтобы
пропустить Жана Вальжана, запер решетку, дважды повернул ключ в замке и скрылся
во мгле. Будто прошел на бархатных лапах тигр. Минуту спустя это провидение в
отвратительном обличье сгинуло среди непроницаемой тьмы.
Жан Вальжан очутился на воле.
|
