 Увеличить |
Глава седьмая.
Фошлеван становится садовником в Париже
Фошлеван при падении вывихнул себе коленную чашку. Дядюшка
Мадлен велел отвезти его в больницу, устроенную им для рабочих в здании его
фабрики; уход за больными был там поручен двум сестрам милосердия. На следующее
утро старик нашел на тумбочке возле кровати тысячефранковый билет и записку,
написанную рукой дядюшки Мадлена: «Я покупаю у вас телегу и лошадь». Телега
была сломана, а лошадь околела. Фошлеван выздоровел, но его колено перестало
сгибаться. Заручившись рекомендациями монахинь и местного священника, Мадлен
устроил старика садовником при женском монастыре в квартале Сент – Антуан в
Париже.
Вскоре после этого случая Мадлен был назначен мэром. Когда
Жавер впервые увидел Мадлена, опоясанного шарфом, дававшим ему власть над всем
городом, он ощутил такой трепет, какой мог бы ощутить пес, который под одеждой
хозяина почуял волка. С этой минуты он стал всячески избегать встречи с ним. Но
когда служебные обязанности принуждали его являться к мэру и уклониться от
этого было невозможно, он выказывал ему глубочайшее почтение.
На благоденствие, созданное дядюшкой Мадленом в Монрейле –
Приморском, кроме видимых признаков, о которых мы уже упоминали, указывал и
другой признак, который, не будучи видимым, казался, однако, не менее
показательным. Признак этот безошибочен. Когда население нуждается, когда
работы не хватает, когда торговля идет плохо, налогоплательщик, вынужденный к
тому безденежьем, невольно уклоняется от уплаты, пропускает все сроки, и
государству приходится расходовать большие деньги на принудительные меры по
сбору податей. Когда же работы вдоволь, когда край счастлив и богат, налоги
выплачиваются легко, и взыскание их обходится государству дешево. Можно
сказать, что для определения степени общественной нищеты и общественного
богатства есть один непогрешимый барометр: это расходы по взиманию налогов. За
семь лет расходы по взиманию налогов сократились в Монрейльском округе на три
четверти, – тогдашний министр финансов де Виллель часто приводил этот
округ в пример другим.
Таково было состояние края, когда Фантина вернулась на
родину. Все давно забыли ее. К счастью, двери фабрики Мадлена были гостеприимно
раскрыты для всех желающих. Она явилась туда, и ее приняли в женскую
мастерскую. Ремесло было для Фантины совершенно новым, она не могла проявить
особого мастерства и зарабатывала очень мало, но ей хватало и этого; главная
задача была разрешена: она жила своим трудом.
Глава восьмая.
Госпожа Виктюрньен тратит тридцать пять франков во имя нравственности
Когда Фантина увидела, что может жить самостоятельно, она
воспряла духом. Жить честным трудом – какая это милость неба! В самом деле, к
ней вернулась любовь к труду. Она купила зеркало, радовалась, глядя на свою
молодость, на свои красивые волосы и красивые зубы, о многом забыла, стала
думать теперь только о Козетте и возможном будущем и зажила почти счастливо.
Она сняла комнатку и омеблировала ее в кредит, в расчете на будущий заработок;
в этом сказались привычки ее прежней беспорядочной жизни.
Не решаясь выдавать себя за замужнюю женщину, она, как мы
уже упоминали, всячески избегала говорить кому-нибудь о своей дочурке.
В первое время она, как известно читателю, аккуратно платила
Тенардье. Но писать она не умела, а научилась только подписывать свое имя, и ей
приходилось для переписки с ними обращаться к писцу.
Писала она часто. Это было замечено. В женской мастерской
начали поговаривать о том, что Фантина «пишет письма» и что она «завела шашни».
Никто не следит за поступками других так ревниво, как те,
кого эти поступки касаются меньше всего. «Почему этот господин выходит только в
сумерки? Почему по четвергам господин такой-то никогда не вешает на гвоздь ключ
от своей комнаты? Почему он всегда ходит переулками? Почему та дама всегда
выходит из фиакра, не доезжая до дому. Почему она посылает за почтовой бумагой,
когда дома у нее „полным-полно“ этой бумаги?» и т. п., и т. п. Есть
особы, которые, ради того чтобы отыскать разгадку этих загадок, в сущности
говоря, совершенно им безразличных, расходуют больше денег, тратят больше
времени, делают больше усилий, чем могло бы понадобиться на десяток добрых дел;
и все это бескорыстно, из любви к искусству, получая в награду за свое
любопытство только удовлетворение этого самого любопытства и ничего больше. Они
готовы следить за такой-то женщиной или за таким-то мужчиной по целым дням,
часами простаивать на перекрестках, в подъездах, ночью, в холод и в дождь,
подкупать посыльных, подпаивать извозчиков и лакеев, задаривать горничную,
давать на чай привратнику. Для чего? Да просто так. Из страстного желания
увидеть, узнать, раскопать. Из непреодолимой потребности разболтать. А ведь
часто эти разоблаченные секреты, эти обнародованные тайны, эти разгаданные
загадки влекут за собой катастрофы, дуэли, банкротства, разоряют целые
семейства, разбивают жизни, к великой радости того, кто «раскрыл все» без
всякой выгоды для себя, повинуясь одному лишь инстинкту. И это очень печально.
Некоторые особы бывают злыми единственно из-за того, что им
хочется поговорить. Их беседы, болтовня в гостиной, пересуды в прихожей
напоминают камины, быстро пожирающие дрова; они требуют много топлива, а
топливо – это ближний.
Итак, за Фантиной стали наблюдать.
Многие завидовали ее белокурым волосам и белым зубам.
Заметили, что в мастерской ей часто случалось отвернуться и
смахнуть слезу. Это бывало в те минуты, когда она думала о своем ребенке, а
возможно, и о человеке, которого любила когда-то.
Рвать таинственные нити, привязывающие нас к
прошлому, – мучительный и трудный процесс.
Было установлено, что она пишет письма не реже двух раз в
месяц, всегда по одному и тому же адресу, и оплачивает их почтовым сбором.
Ухитрились узнать и адрес: «Милостивому государю, господину Тенардье,
трактирщику в Монфермейле». Выпытали все в кабачке у писца, простодушного
старика, который не мог влить в себя бутылочку красного вина без того, чтобы не
выложить при этом весь свой запас чужих секретов. Словом, стало известно, что у
Фантины есть ребенок. «Судя по всему, это шлюха». Нашлась кумушка, которая
совершила путешествие в Монфермейль, повидалась с Тенардье и, вернувшись,
сказала: «Я истратила тридцать пять франков, зато все узнала. Я видела
ребенка!»
Эта кумушка была мегера по имени г-жа Виктюрньен,
блюстительница и опекунша всеобщей добродетели. Г-же Виктюрньен было пятьдесят
шесть лет, и старость удваивала ее природное безобразие. Голос у нее был
дребезжащий, а характер брюзжащий. Как ни странно, когда-то эта женщина была
молода. В молодости, в самый разгар 93-го года, она вышла замуж за монаха,
который, надев красный колпак, сбежал из монастыря и из бернардинца стал
якобинцем. Она была худющая, злющая, скупая, упорная, вздорная, ядовитая, но
все же не могла забыть покойного монаха, который сумел подчинить ее и согнуть.
Во время Реставрации она стала святошей, столь ревностной, что священники
простили ей ее монаха. У нее сохранилась землица, которую она собиралась
отказать какой-то духовной общине, о чем кричала на всех перекрестках. Она была
на очень хорошем счету в Аррасском епископстве. Вот эта-то самая г-жа
Виктюрньен съездила в Монфермейль и вернулась со словами: «Я видела ребенка».
На все это ушло немало времени. Фантина уже больше года
работала на фабрике, как вдруг, однажды утром, надзирательница мастерской
вручила ей от имени мэра пятьдесят франков и, заявив, что она уволена,
посоветовала ей, также от имени мэра, уехать из города.
Это случилось в тот месяц, когда супруги Тенардье, которые
уже получали двенадцать франков вместо первоначальных шести, только что
потребовали пятнадцать франков вместо двенадцати.
Фантина была сражена этим ударом. Уехать из города она не
могла, так как задолжала за квартиру и за мебель. Пятидесяти франков не могло
хватить на то, чтобы покрыть долг. Она пробормотала несколько умоляющих слов.
Надзирательница объявила ей, что она должна немедленно покинуть мастерскую.
Фантина к тому же была посредственной работницей. Подавленная отчаянием и еще
более стыдом, она покинула мастерскую и пошла домой. Итак, теперь ее проступок
был известен всем.
Фантина чувствовала, что она не в силах защищаться. Кто-то
посоветовал ей обратиться к мэру; она не посмела. Мэр дал ей пятьдесят франков,
потому что был добр, и выгнал ее, потому что был справедлив. Она покорилась
этому приговору.
|
