Глава седьмая.
Человек, завербованный на Щепной улице
Наступила ночь, а все оставалось по-прежнему. Слышался
только смутный гул, порой ружейная стрельба, но редкая, прерывистая и
отдаленная. Затянувшаяся передышка свидетельствовала о том, что правительство
стягивает свои силы. На баррикаде пятьдесят человек ожидали шестидесяти тысяч.
Анжольрасом овладело нетерпение, испытываемое сильными
душами на пороге опасных событий. Он пошел за Гаврошем, – тот занялся
изготовлением патронов в нижней зале при неверном свете двух свечей,
поставленных из предосторожности на прилавок, так как на столах был рассыпан
порох. На улицу от этих двух свечей не проникало ни одного луча. Повстанцы
позаботились также о том, чтобы не зажигали огня в верхних этажах.
В эту минуту Гаврош был очень занят, и отнюдь не одними
своими патронами.
Только что в нижнюю залу вошел человек со Щепной улицы и сел
за наименее освещенный стол. При распределении оружия ему досталось солдатское
ружье крупного калибра, которое он поставил между колен. До сих пор Гаврош,
отвлеченный множеством «занятных» вещей, не замечал этого человека.
Когда он вошел, Гаврош, восхитившись его ружьем, машинально
взглянул на него, потом, когда человек сел, мальчишка опять вскочил. Тот, кто
проследил бы за ним до этого мгновения, заметил бы, что человек со Щепной улицы
внимательно наблюдал решительно за всем происходившим на баррикаде и в отряде
повстанцев; но, едва войдя в залу, он погрузился в сосредоточенную задумчивость
и, казалось, перестал замечать окружающее. Мальчик подошел к задумавшемуся
человеку и начал вертеться вокруг него па цыпочках, как это делают, когда
боятся кого-нибудь разбудить. В то же время на его детском лице, дерзком и
рассудительном, легкомысленном и серьезном, веселом и скорбном, замелькали
издавна известные гримасы, которые обозначают: «Вздор! Не может быть! Мне
померещилось! Разве это не… Нет, не он! Конечно, он! Да нет же!» и т. д.
Гаврош раскачивался па пятках, сжимал кулаки в карманах, вытягивал шею, как
птица, и выпячивал нижнюю губу-свидетельство того, что он пустил в ход всю свою
проницательность. Он был озадачен, нерешителен, неуверен, убежден, поражен.
Ужимками своими он напоминал начальника евнухов, отыскавшего на невольничьем
рынке среди дебелых бабищ Венеру, или знатока, распознавшего среди бездарной
мазни картину Рафаэля. Все в нем пришло в движение: инстинкт его что-то учуял,
ум его что-то сопоставлял. Было очевидно, что Гаврош сделал важное открытие.
В самый разгар его усиленных размышлений к нему подошел
Анжольрас.
– Ты маленький, – сказал Анжольрас, – тебя не
заметят. Выйди за баррикаду, прошмыгни вдоль домов, пошатайся немножко по
улицам, потом вернешься и расскажешь мне, что там происходит.
Гаврош выпрямился.
– Значит, и маленькие на что-нибудь годятся! Очень
приятно! Иду. А покамест доверяйте маленьким и не доверяйте большим…
Подняв голову и понизив голос, Гаврош прибавил, показав на
человека со Щепной улицы:
– Вы хорошо видите этого верзилу?
– Ну и что же?
– Это сыщик.
– Ты уверен?
– Не прошло и двух недель, как он стащил меня за ухо с
карниза Королевского моста, где я уселся подышать свежим воздухом.
Анжольрас быстро отошел от мальчика и тихо прошептал
несколько слов оказавшемуся здесь портовому рабочему. Тот вышел из залы и почти
тотчас вернулся обратно в сопровождении трех товарищей. Четверо мужчин, четыре
широкоплечих грузчика, незаметно встали за столом, на который облокотился
человек со Щепной улицы, явно готовые броситься на него.
Анжольрас подошел к нему и спросил:
– Кто вы такой?
При этом неожиданном вопросе человек вздрогнул. –
Пристально взглянув в ясные глаза Анжольраса, он в их глубине, казалось, прочел
его мысль. Он улыбнулся самой презрительной, самой смелой и решительной
улыбкой, какую только можно себе представить, и с высокомерным видом ответил:
– Я вижу, что… Ну да!
– Вы сыщик?
– Я представитель власти.
– Ваше имя?
– Жавер.
Анжольрас сделал знак четырем рабочим. В мгновение ока,
прежде чем Жавер успел обернуться, он был схвачен за шиворот, опрокинут на
землю, связан, обыскан.
У него нашли круглую карточку, вделанную между двух стекол,
с гербом Франции, с оттиснутой вокруг надписью «Надзор и Бдительность» на одной
стороне, а на другой – «ЖАВЕР, полицейский надзиратель, Пятидесяти двух лет» и
с подписью тогдашнего префекта полиции Жиске.
Кроме того, у него были обнаружены часы и кошелек с
несколькими золотыми монетами. Кошелек и часы ему оставили. Под часами, в
глубине жилетного кармана, нащупали и извлекли вложенный в конверт листок
бумаги. Развернув его, Анжольрас прочел пять строк, написанных рукой того же
префекта полиции:
«Выполнив свою политическую задачу, полицейский надзиратель
Жавер должен удостовериться путем особого розыска, действительно ли замечены
следы злоумышленников на откосе правого берега Сены, возле Иенского моста».
Окончив обыск, Жавера поставили на ноги и, скрутив ему руки
за спиной, привязали к тому знаменитому столбу, стоявшему посредине нижней
залы, который некогда дал название кабачку.
Гаврош, присутствовавший при этой сцене, вынес всему свое
молчаливое одобрение кивком головы, потом подошел к Жаверу и сказал:
– Вот мышь и поймала кота.
Рабочие действовали так проворно, что когда о поимке сыщика
узнали люди, толпившиеся возле кабачка, дело было кончено. Жавер ни разу не
крикнул. Услышав, что Жавер привязан к столбу, Курфейрак, Боссюэ, Жоли,
Комбефер и повстанцы с обеих баррикад сбежались в нижнюю залу.
Жавер, стоявший у столба и так опутанный веревками, что не
мог пошевельнуться, поднял голову с неустрашимым спокойствием никогда не
лгавшего человека.
– Это сыщик, – сказал Анжольрас.
И, обернувшись к Жаверу, добавил:
– Вас расстреляют за десять минут до того, как
баррикада будет взята.
Жавер с высокомерным видом спросил:
– Почему же не сейчас?
– Мы бережем порох.
– В таком случае прикончите меня ударом ножа.
– Шпион! – сказал красавец Анжольрас – Мы судьи, а
не убийцы.
Затем он позвал Гавроша:
– Ну, а ты отправляйся по своим делам! Выполни, что я
тебе сказал.
– Иду! – крикнул Гаврош.
Уже на пороге он сказал:
– Кстати, вы мне отдадите его ружье!
И прибавил:
– Я оставляю вам музыканта, но хочу получить кларнет.
Мальчик с сияющим лицом отдал честь по-военному и юркнул в
проход большой баррикады.
|
