Глава пятая.
Конец стихам Жана Прувера
Все окружили Мариуса. Курфейрак бросился ему на шею.
– Ты здесь?
– Какое счастье! – воскликнул Комбефер.
– Ты пришел кстати! – заметил Боссюэ.
– Без тебя меня бы уже не было на свете! – вставил
Курфейрак.
– Без вас меня бы ухлопали! – прибавил Гаврош.
– Кто тут начальник? – спросил Мариус.
– Ты, – ответил Анжольрас.
Весь этот день мозг Мариуса был подобен пылающему горнилу,
теперь же его мысли превратились в вихрь. Ему казалось, что этот вихрь,
заключенный в нем самом, бушует вокруг и уносит его с собой. Ему
представлялось, что он уже отдалился от жизни на бесконечное расстояние. Два
светлых месяца радости и любви, внезапно оборвавшиеся у этой ужасной пропасти,
потерянная для него Козетта, баррикада, Мабеф, умерший за Республику, он сам во
главе повстанцев – все это казалось ему чудовищным кошмаром. Он должен был
напрячь весь свой разум и память, чтобы все происходившее вокруг стало для него
действительностью. Мариус слишком мало жил, он еще не постиг, что нет ничего
неотвратимее, чем невозможное, и что нужно всегда предвидеть непредвиденное.
Словно непонятная для зрителя пьеса, пред ним развертывалась драма его собственной
жизни.
В тумане, заволакивавшем его мысль, он не узнал привязанного
к столбу Жавера, который не повернул головы во время штурма баррикады и смотрел
на разгоравшееся вокруг него восстание с покорностью жертвы и величием судьи.
Мариус даже не заметил его.
Между тем нападавшие больше не появлялись; слышно было, как
они топчутся и копошатся в конце улицы, однако они не отваживались снова
обрушиться на неприступный редут, быть может, ожидая приказа, быть может,
подкрепления. Повстанцы выставили часовых; студенты медицинского факультета
перевязывали раненых.
Из кабачка выставили все столы, за исключением двух,
оставленных для корпии и патронов, и стола, на котором лежал папаша Мабеф;
вынесенные столы добавили к баррикаде, а в нижней зале заменили их тюфяками
вдовы Гюшлу и служанок. На тюфяки положили раненых, что касается трех бедных
созданий, живших в «Коринфе», то никто не знал, что с ними сталось. Потом их
нашли в погребе.
Горестное событие омрачило радость освобождения баррикады.
Когда сделали перекличку, одного из повстанцев не оказалось.
И кого же? Одного из самых любимых, самых мужественных – Жана Прувера. Поискали
среди раненых – его не было. Поискали среди убитых – его не было. Очевидно, он
попал в плен.
Комбефер сказал Анжольрасу:
– Они взяли в плен нашего друга; зато у нас их агент.
Тебе очень нужна смерть этого сыщика?
– Да, – ответил Анжольрас, – но меньше, чем
жизнь Жана Прувера.
Все это происходило в нижней зале возле столба Жавера.
– Отлично, – произнес Комбефер, – я привяжу
носовой платок к моей трости и пойду в качестве парламентера предложить им
обмен пленными.
– Слушай? – положив руку на плечо Комбефера,
сказал Анжольрас.
В конце улицы раздалось многозначительное бряцание оружия.
Послышался звонкий голос:
– Да здравствует Франция! Да здравствует будущее!
То был голос Прувера.
Мелькнула молния, и грянул залп.
Снова наступила тишина.
– Они его убили! – воскликнул Комбефер.
Анжольрас взглянул на Жавера и сказал:
– Твои же друзья тебя расстреляли.
|
