Глава 7. КОРОЛЬ ЛЮДОВИК
XV И ЕГО МИНИСТР ЗАНИМАЮТСЯ ДЕЛОМ
На
следующий день Версаль был в большем волнении. Люди подавали друг другу таинственные
знаки, выразительно пожимали руки или же, напротив, скрестив руки на груди,
поднимали глаза к небу, что свидетельствовало об их скорби или удивлении.
Де
Ришелье в окружении многочисленных сторонников находился в приемной короля в Трианоне.
Было около десяти часов.
Разодетый
граф Жан Дю Барри беседовал со старым маршалом, и говорил он весело, если
судить по его цветущему виду.
Около
одиннадцати король торопливо прошел в свой кабинет, ни с кем не заговорив.
В пять
минут двенадцатого де Шуазель вышел из кареты и прошел через галерею, зажав под
мышкой портфель.
Это
вызвало большое движение: придворные отворачивались, делая вид, что оживленно беседуют,
только бы не пришлось здороваться с министром.
Герцог
не обратил внимания на этот маневр. Он прошел в кабинет, где король листал
досье, попивая шоколад.
– Здравствуйте,
герцог, – дружелюбно проговорил король. – Как вы себя чувствуете?
– Сир!
Господин де Шуазель чувствует себя хорошо, а вот министр тяжело болен. Он
явился просить ваше величество, не дожидаясь, пока вы сами об этом заговорите,
принять его отставку. Я благодарю ваше величество за то, что вы позволили мне
самому сказать об этом. Я весьма признателен за эту последнюю милость.
– Какая
отставка, герцог? Что это значит?
– Сир!
Ваше величество подписали вчера поданный госпожой Дю Барри приказ о моем смещении.
Эта новость облетела весь Париж и весь Версаль. Зло восторжествовало. Однако я
решил не оставлять службу у вашего величества, не получив на то приказа и
дозволения. Я был назначен официально и могу считать себя смещенным только на
основании официального документа.
– Как,
герцог? – со смехом вскричал король: строгая и достойная манера держаться
де Шуазеля пугала его – Как вы, умнейший человек, формалист, этому поверили?
– Сир,
да ведь вы подписали… – с удивлением начал было министр.
– Что?
– Письмо,
которое находится у графини Дю Барри.
– Ах,
герцог, неужели вам никогда не приходилось добиваться мира? Счастливый вы человек!..
Впрочем, госпожа де Шуазель – образцовая супруга.
Герцог
нахмурился: сравнение было оскорбительным.
– Ваше
величество обладает достаточно твердым и хорошим характером, чтобы не впутывать
в государственные дела то, что вы изволите называть семейными делами.
– Шуазель,
я должен вам об этом рассказать: это ужасно забавно. Знаете ли вы, что там вас
очень боятся?
– – Это
означает, что меня ненавидят, сир.
– Если
угодно, да. Так вот эта сумасбродная графиня поставила меня перед выбором: отправить
ее в Бастилию или поблагодарить вас за ваши услуги.
– Так
что же, сир?
– Признайтесь,
герцог, что было бы обидно пропустить зрелище, которое Версаль представлял
собою сегодня утром. Я еще со вчерашнего дня забавляюсь, наблюдая за тем, как
по дорогам мчатся гонцы, как вытягиваются лица… Третья королевская шлюха со вчерашнего
дня – королева Франции. Это презабавно!
– Но
каков конец, сир?
– Конец,
дорогой мой герцог, будет все тот же, – отвечал Людовик XV, снова
становясь серьезным. – Вы меня знаете: я делаю вид, что сдаюсь, но никогда
не уступаю. Пусть женщины делят медовый пряник, который я им время от времени
подбрасываю, что когда-то проделывали с Цербером. А мы будем жить спокойно,
дружно, всегда вместе. И раз уж мы взялись выяснять отношения, прошу вас иметь
в виду: какие бы слухи ни ходили, какое бы письмо я ни написал.., непременно
приезжайте в Версаль… Пока я говорю с вами так, как теперь, герцог, мы будем добрыми
друзьями.
Король
протянул министру руку, тот поклонился, не выказывая ни признательности, ни обиды.
– А
теперь примемся за дело, если ничего не имеете против, дорогой герцог.
– Я
к услугам вашего величества, – сказал Шуазель, раскрывая портфель.
– Для
начала – несколько слов о фейерверке.
– Это
было большое бедствие, сир.
– По
чьей вине?
– По
вине судьи Биньона.
– Много
было крику?
– Да,
много.
– Так
надо было, может быть, отстранить от должности Биньона.
– Одного
из членов Парламента едва не раздавили в толпе, поэтому Парламент принял это
дело близко к сердцу. Однако генеральный адвокат Сегье произнес блистательную
речь и доказал, что причина этого несчастья – роковое стечение обстоятельств.
Ему долго аплодировали, и теперь дело улажено.
– Тем
лучше! Перейдем к Парламенту, герцог… Вот в чем нас упрекают!..
– Меня,
сир, упрекают в том, что я поддержал д'Эгийона, а не де ла Шалоте, но кто меня
упрекает? Те самые люди, которые радостно распространили слухи о письме вашего
величества. Вы только подумайте, сир: д'Эгийон превысил свои полномочия в
Англии; иезуиты действительно были изгнаны; де ла Шалоте был прав; ваше
величество сами открыто признали невиновность генерального прокурора. Нельзя
так просто опровергать слова короля! В присутствии его министра – куда ни шло,
но только не всенародно!
– А
пока Парламент считает себя сильным…
– Он
в самом деле силен. Еще бы! Членов Парламента бранят, сажают в тюрьму, оскорбляют,
объявляют невиновными – еще бы им не быть сильными! Я не обвинял д'Эгийона в
том, что он начал дело ла Шалоте, но я никогда не прощу ему того, что он
оказался не прав.
– Герцог!
Герцог! Зло восторжествовало. Давайте подумаем, как облегчить положение… Как
обуздать этик наглецов?..
– Как
только прекратятся интриги канцлера, как только д'Эгийон лишится поддержки, волнение
Парламента уляжется само собой.
– Но
ведь это означало бы, что я уступил, герцог!
– Разве
вас, ваше величество, представляет д'Эгийон.., а не я?
Довод
был убедительный, и король это понял.
– Вам
известно, – сказал он, – что я не люблю вызывать неудовольствие у
своих слуг, даже если они допустили оплошность… Однако оставим это дело, хотя
оно меня и огорчает: время покажет, кто был прав… Поговорим теперь о внешней
политике… Говорят, я собираюсь воевать?
– Сир,
если бы вам и пришлось воевать, это была бы война справедливая и необходимая.
– С
англичанами… Дьявольщина!
– Уж
не боится ли ваше величество англичан?
– На
море…
– Будьте
покойны, ваше величество: герцог де Праслен, мой кузен и ваш морской министр,
вам подтвердит, что располагает шестидесятые четырьмя кораблями, не считая тех,
которые строятся на верфях, и строительных материалов еще на дюжину, их можно
построить за год… Наконец, пятьдесят фрегатов первого класса, что весьма
внушительно для войны на море. А для сухопутной войны мы подготовлены еще
лучше, у нас есть Фонтенуа.
– Очень
хорошо. Но чего ради я должен воевать с англичанами, дорогой герцог? Правительство
аббата Дюбуа было гораздо менее удачным, нежели ваше, однако ему всегда
удавалось избегать войны с Англией.
– Еще
бы, сир! Аббат Дюбуа получал от англичан шесть тысяч ливров в месяц. –
Герцог!..
– У
меня есть тому доказательство, сир.
– Пусть
так. Однако в чем вы видите причину войны?
– Англия
хочет захватить всю Индию: я был вынужден отдать вашим офицерам самые строгие,
самые жесткие приказания. Первая же стычка там повлечет за собой протест
Англии. Я твердо убежден, что мы его не примем. Необходимо заставить уважать
правительство вашего величества силой, как когда-то его уважали благодаря
подкупу.
– Не
будем горячиться. Кто знает, что там будет, в этой Индии? Это так далеко!
Герцог с
досады стал кусать себе губы.
– Есть
еще более вероятный casus belli для нас, сир, – заметил он.
– Что
еще?
– Испанцы
претендуют на право владения Малуинскими и Фолклендскими островами… Порт Эгмон
незаконно был захвачен англичанами, и испанцы выгнали их; отсюда – ярость Англии:
она предупреждает испанцев, что готова пойти на крайние меры, если ее
требования не будут удовлетворены.
– Ну,
раз испанцы не правы, дайте им возможность объясниться.
– Сир,
а семейный пакт? Зачем вы настаивали на подписании этого пакта? Ведь он тесно
связывает всех европейских Бурбонов и объединяет их против Англии.
Король
опустил голову.
– Не
беспокойтесь, сир, – продолжал Шуазель, – у вас великолепная армия,
внушительные морские силы, у вас есть деньги, наконец. Я сумею добыть денег
так, чтобы не возмущать народ. Если нам придется воевать, война принесет славу
вашему величеству, и я предполагаю такое расширение территории, для которого
найдется и повод, и объяснение.
– Знаете,
герцог, сначала надо навести порядок внутри страны, а уж потом воевать со всем
светом.
– Но
внутри страны все спокойно, сир, – возразил герцог, делая вид, что не
понимает короля.
– Нет,
нет, вы сами понимаете, что это не так. Вы меня любите и хорошо мне служите.
Есть и другие люди, уверяющие меня в своей любви, однако ведут себя совсем
иначе, нежели вы. Надо привести всех к согласию. Видите ли, дорогой герцог, я
хочу жить счастливо и спокойно.
– Не
от меня зависит, чтобы ваше счастье было полным, сир.
– Прекрасно
сказано. В таком случае приглашаю вас со мною сегодня отобедать.
– В
Версале, сир?
– Нет,
в замке Люсьенн.
– От
души сожалею, сир, но моя семья очень обеспокоена распространенной вчера
новостью. Все думают, что я впал у вашего величества в немилость. Я не могу
заставить их долго страдать в неведении.
– А
разве те, о ком я вам рассказываю, не страдают, герцог? Вспомните, как мы
дружно жили, когда с нами была бедная маркиза.
Герцог
наклонил голову, глаза его подернулись слезой, и он не смог подавить вздох.
– Маркиза
де Помпадур радела о славе вашего величества, – произнес он. – Она
хорошо разбиралась в политике. Должен признаться, что ее гений отвечал моему
характеру. Нам частенько случалось бок о бок заниматься делами, которые она
затевала. Да, мы прекрасно ладили.
– Но
ведь она вмешивалась в политику, герцог, весь мир упрекал ее в этом.
– Это
верно.
– А
нынешняя, напротив, безропотна, как агнец. Она не подписала еще ни одного
приказа о заключении в тюрьму без суда и следствия, она сносит даже насмешки
памфлетистов и рифмоплетов. Ее упрекают в чужих грехах. Ах, герцог, все это
делается для того, чтобы нарушить согласие! Приезжайте в Люсьенн и заключите
мир…
– Сир,
соблаговолите передать ее сиятельству Дю Барри, что я считаю ее очаровательной
женщиной, вполне достойной любви короля, но…
– Опять
«но», герцог…
– Но, –
продолжал де Шуазель, – я совершенно убежден, что если ваше величество
необходимы Франция, то сегодня хороший министр больше нужен вашему величеству,
нежели очаровательная любовница.
– Не
будем больше об этом говорить и останемся добрыми друзьями. Попросите госпожу
де Граммон, чтобы она ничего больше не замышляла против графини; женщины могут
нас поссорить.
– У
госпожи де Граммон, сир, слишком большое желание понравиться вашему величеству.
Вот в чем ее ошибка.
– Мне
не нравится, что она старается навредить графине, герцог.
– Госпожа
де Граммон уезжает, сир, и ее больше не увидят: одним врагом станет меньше.
– Я
не считаю ее врагом, вы зашли слишком далеко. Впрочем, у меня голова идет
кругом, герцог, мы сегодня с вами поработали, словно Людовик XIV с Кольбером;
это был «большой век», как говорят философы. Кстати, герцог, вы – философ?
– Я
– слуга вашего величества, – возразил де Шуазель.
– Вы
меня восхищаете, вы – бесценный человек! Дайте вашу руку, я так устал!
Герцог
поспешно предложил руку его величеству. Он сообразил, что сейчас двери широко
распахнутся и весь двор, собравшийся в галерее, увидит герцога во всем блеске.
Он столько пережил накануне, что теперь не прочь был доставить неприятность
своим врагам.
Лакей
распахнул дверь и доложил о короле в галерее. Продолжая беседовать с де
Шуазелем, по-прежнему ему улыбаясь и опираясь на его руку, Людовик XV прошел
сквозь толпу придворных, не желая замечать, как побледнел Жан Дю Барри и как
покраснел де Ришелье.
Зато де
Шуазель сразу заметил эту игру оттенков. Не поворачивая головы, он, сверкая
глазами, важно прошел мимо придворных; те, что утром старались от него
удалиться, теперь пытались оказаться как можно ближе к нему.
– Подождите
меня здесь, герцог, я приглашаю вас в Трианон. Помните обо всем, что я вам
сказал.
– Я
храню это в своей душе, – отвечал министр, отлично понимая, что этой
тонкой фразой он пронзит сердца всех своих врагов.
Король
вернулся к себе.
Де
Ришелье нарушил строй и, подойдя к министру, взял его руку в свои худые руки и
сказал:
– Я
давно знаю одного Шуазеля, живучего, как кошка.
– Благодарю, –
ответил герцог, знавший, как к этому отнестись.
– Но
что это был за нелепый слух?.. – продолжал маршал.
– Этот
слух развеселил короля, – заметил Шуазель.
– Рассказывали
о каком-то письме…
– Это
была мистификация со стороны короля, – отвечал министр, взглянув в сторону
едва сдерживавшегося Жана.
– Чудесно!
Чудесно! – повторил маршал, повернувшись к графу, как только герцог де Шуазель
скрылся и не мог больше его видеть.
Спускаясь
по лестнице, король позвал герцога, и тот быстро его нагнал.
– Эге!
С нами сшутили шутку, – проговорил маршал, обращаясь к Жану.
– Куда
они направляются?
– В
Малый Трианон, чтобы там над нами посмеяться.
– Тысяча
чертей! – пробормотал Жан. – Ах, простите, господин маршал.
– Теперь
моя очередь, – сказал тот. – Посмотрим, не окажется ли мое средство
более действенным, чем средство графини.
|
