Глава 29. ГОСПОЖА ДЕ
БЕАРН
Графиня
де Беарн, бывшая причиной страстных споров при дворе, камнем преткновения
умышленных или невольных скандалов, быстро продвигалась к Парижу, о чем Жан Дю
Барри узнал от своей сестры.
Этим
путешествием г-жа де Беарн была обязана богатому воображению виконта Жана, которое
всегда приходило ему на помощь в трудную минуту.
Ему
никак не удавалось найти среди придворных дам поручительницу, без которой было
невозможно представление ко двору г-жи Дю Барри. Тогда он обратился взором к
провинции, оценил создавшееся положение, пошарил в отдаленных городах и нашел
то, что искал.
В
готическом замке на берегу реки Мез жила старая дама, которая с давних пор вела
тяжбу.
Эту
старую сутягу звали графиня де Беарн.
Затянувшийся
процесс представлял собой дело, от которого зависело все ее состояние. Дело
оказалось всецело в руках г-на де Монеу. А г-н де Монеу стал с недавних пор
сторонником г-жи Дю Барри, установив доселе никому не известные родственные
отношения, в результате чего называл ее кузиной. В надежде получить в ближайшее
время портфель канцлера, г-н де Монеу испытывал к фаворитке самые что ни на
есть дружеские чувства. Этой-то Дружбе он и был обязан тем, что король уже
назначил его вице-канцлером.
Госпожа
де Беарн была любительницей судебных разбирательств: она обожала судиться и
сильно смахивала на графиню д'Эскарбань и г-жу Пимбеш, типичнейших
представительниц той эпохи, и отличалась от них, должно быть, только
аристократическим именем.
Проворная,
худощавая, угловатая, державшаяся всегда настороженно, с бегающими глазками под
седыми бровями, г-жа де Беарн к тому же одевалась так, как это было принято в
ее молодости. Как бы капризна ни была мода, она иногда пытается образумиться;
вот почему платье, которое графиня де Беарн носила в 1740-м, будучи юной девицей,
оказалось вполне подходящим в 1770 году для старой дамы. Широкая гипюровая
юбка, короткая кружевная накидка, огромный чепец, глубокие карманы, огромных
размеров сак и шейный шелковый платок в мелкий цветочек – такой предстала
графиня де Беарн взору Шон, любимой сестры и доверенного лица г-жи Дю Барри,
когда Шон в первый раз приехала к графине де Беарн, представившись дочерью ее
адвоката мэтра Флажо.
Старая
графиня одевалась так не столько из любви к моде прежних лет, сколько из экономии.
Она была не из тех кто стыдится бедности, потому что была бедна не по своей
вине. Она сожалела лишь о том, что не могла оставить после себя приличного для
своего имени состояния сыну, юному, застенчивому, словно девушка, провинциалу,
предпочитавшему материальные удовольствия тем льготам, которые могло ему дать
доброе имя.
Графиня
де Беарн тешила самолюбие тем, что называла своими те земли, которые ее адвокат
отсуживал у Салюсов. Однако, обладая здравым смыслом, она хорошо понимала, что
если бы ей понадобилось заложить земли ростовщику – а в описываемое нами время
этих ловкачей во Франции было более чем достаточно, – то ни один прокурор,
каким бы пройдохой он ни был, не взялся бы ни обеспечить ей гарантию, ни
авансировать ее в надежде на возвращение ей земель.
Итак,
г-жа де Беарн ограничивалась доходами лишь с тех земель, которые не
фигурировали в процессе, да была еще обязана вносить арендную плату. Она
получала всего около тысячи экю ренты, что вынуждало ее избегать двора, где
надо было выбрасывать деньги на ветер, платя по двенадцать ливров в день только
за наем кареты, на которой просительница обычно разъезжала от судей к адвокатам
и обратно.
В
особенности же она избегала двора потому, что справедливо полагала, что до ее
тяжбы дело дойдет не раньше, чем лет через пять. Еще и сегодня бывают долгие
процессы, но им далеко до судебных разбирательств тех лет: процесс мог пережить
два-три поколения, он расцветал, подобно сказочному растению из «Тысячи и одной
ночи», раз в двести или даже триста лет.
Госпоже
де Беарн не хотелось истратить последнее свое достояние, пытаясь получить обратно
несколько десятин спорных земель; как мы уже сказали, она была дамой старой
закалки, то есть проницательной, осторожной, энергичной и скупой.
Вне
всякого сомнения, она смогла бы лучше любого прокурора, адвоката и судебного
исполнителя вести тяжбу, вызывать в суд, защищать, привести приговор в
исполнение. Но она была урожденная Беарн, и это имя во многом служило ей
препятствием. Из-за него она страдала и томилась, подобно Ахиллу, укрывшемуся в
своей палатке и терзавшемуся при звуках боевого рожка, делая вид, что не слышит
его; нацепив на нос очки, графиня де Беарн весь день напролет просиживала над
старыми грамотами, а по ночам, завернувшись в халат из персидского шелка,
произносила речи, расхаживая с развевавшимися по ветру седыми волосами перед
своей подушкой, и отстаивала свое право на спорное наследство с таким
красноречием, которого только и могла желать своему адвокату.
Нетрудно
догадаться, что приезд Шон, представившейся м-ль Флажо, приятно взволновал до
Беарн.
Молодой
граф де Беарн был в это время в армии. Обычно охотно веришь в то, чего страстно
желаешь. Вполне понятно поэтому, что г-жа де Беарн поверила рассказу молодой
дамы.
Впрочем,
в сердце графини закралось некоторое сомнение: графиня лет двадцать была знакома
с Флажо, сто раз была у него дома на улице Пти-Лион-Сен-Север, но никогда не
замечала, чтобы с квадратного ковра, казавшегося ей слишком маленьким для
просторного адвокатского кабинета, на нее смотрели глазки какого-нибудь
постреленка, выбежавшего клянчить конфеты.
В конце
концов можно было сколько угодно напрягать память, пытаясь припомнить адвокатский
ковер, представить себе ребенка, который мог играть, сидя на этом ковре, однако
м-ль Флажо была перед ней, вот и все.
Кроме
того, м-ль Флажо сказала, что она была замужем, и, наконец, что рассеивало
последнее подозрение г-жи де Беарн в том, что девица нарочно приехала в
Верден, – она сообщила, что направляется к мужу в Страсбург.
Вероятно,
графине де Беарн следовало бы попросить у м-ль Флажо рекомендательное письмо;
однако если допустить, что отец не может отправить с поручением родную дочь без
такого письма, то кому тогда он вообще мог бы доверить дело? И потом к чему
были эти опасения? К чему могли привести подобные подозрения? С какой целью
надо было проделывать шестьдесят миль: чтобы рассказывать графине сказки?
Если бы
графиня была богата, как, скажем, жена банкира или откупщика, если бы она, отправляясь
в путь, брала с собой дорогую посуду и драгоценности, она могла бы заподозрить
заговор с целью обокрасть ее в дороге. Но графиня де Беарн от души веселилась,
когда представляла себе разочарование разбойников, которые вздумали бы на нее
напасть.
Поэтому
когда Шон, переодетая мещанкой, уехала от нее в плохоньком кабриолете, запряженном
одной-единственной лошадью, в который она предусмотрительно пересела на предпоследней
почтовой станции, оставив там свою роскошную карету, графиня де Беарн,
убежденная в том, что настал ее час, села в старинный экипаж и отправилась в
Париж. Она все время подгоняла кучеров и миновала Ла Шоссе часом раньше ее
высочества, а у заставы Сен-Дени оказалась всего часов шесть спустя после того,
как через нее проехала г-жа Дю Барри.
Так как
у путешественницы был весьма скудный багаж – а важнее всего на свете были для
нее тогда сведения о тяжбе, – то г-жа де Беарн поехала прямиком на улицу
Пти-Лион и приказала остановить карету у двери Флажо.
Понятно,
дело не обошлось без любопытных – а все парижане очень любопытны, – окруживших
громоздкий экипаж, выехавший, казалось, из конюшен Генриха IV: такой он был
надежный, крепкий, с покоробившимися от времени кожаными занавесками,
двигавшимися с ужасным скрежетом на медном позеленевшем карнизе.
Улица
Пти-Лион – неширокая, поэтому величественный экипаж г-жи де Беарн совершенно ее
загородил. Уплатив кучерам прогонные, путешественница приказала отвезти карету
на постоялый двор, где она обыкновенно останавливалась в Париже, то есть в
«Поющий петух» на улице Сен-Жермен-де-Пре.
Держась
за сальную веревку, она поднялась по темной лестнице к Флажо; на лестнице было
прохладно – к удовольствию графини, утомленной быстрой ездой и летним зноем.
Когда
служанка Флажо по имени Маргарита доложила о графине де Беарн, он наскоро подтянул
короткие штаны, которые были спущены из-за жары, натянул на голову парик,
всегда лежавший у его под рукой, и надел полосатый шлафрок из бумазеи.
Одевшись,
он пошел к двери с улыбкой, в которой сквозило столь сильное удивление, что
графиня сочла своим долгом объявить:
– Да,
дорогой мой господин Флажо, это я!
– Вижу,
вижу, ваше сиятельство, – отвечал г-н Флажо. Стыдливо запахнув полы
шлафрока, адвокат проводил графиню к кожаному креслу, стоявшему в самом светлом
углу кабинета, и усадил ее на всякий случай подальше от бумаг на столе, памятуя
о том, что графиня до крайности любопытна.
– А
теперь, ваше сиятельство, – учтиво обратился к ней Флажо, – позвольте
узнать, чему я обязан столь приятной неожиданностью?
Удобно
устроившись в кресле, графиня де Беарн в эту минуту приподняла ноги, обутые в сатиновые
туфли, давая возможность Маргарите подложить под них кожаную подушку. Услыхав
слова Флажо, она быстро встала. Достав из футляра очки, она нацепи их на нос,
желая получше рассмотреть Флажо, и спросила:
– То
есть как неожиданность?
– А
как же? Я думал, вы сейчас в своем имении, ваше сиятельство, – отвечал
адвокат, в надежде польстить графине де Беарн, называя имением три арпана
земли, распаханных под огород.
– Как
вы верно заключили, я там и была, но по первому вашему сигналу я все бросила и
примчалась.
– По
первому моему сигналу? – удивленно переспросил адвокат.
– По
первому вашему слову, намеку, совету – называйте, как хотите.
Глаза
Флажо округлились и стали размером с очки графини.
– Надеюсь,
вы довольны, что я не заставила себя ждать?
– Я
как всегда рад вас видеть, ваше сиятельство, однако позвольте вам заметить, что
я не совсем понимаю, при чем здесь я?
– Как? –
вскричала графиня. – Как это при чем здесь вы?.. Ведь я приехала из-за
вас!
– Из-за
меня?
– Ну
да, из-за вас. Так что у нас нового?
– О
ваше сиятельство! Говорят, король замышляет переворот в парламенте… Не желаете
ли выпить чего-нибудь?
– При
чем здесь король? Разве речь идет о перевороте?
– А
о чем же, ваше сиятельство?
– Речь
идет о моем процессе. Я говорила о своем деле, когда спросила, нет ли
чего-нибудь нового.
– О,
что касается вашего дела, – грустно качая головой, отвечал г-н
Флажо, – увы, нового ничего нет…
– То
есть совсем ничего?
– Ничего.
– Ничего
с тех пор, как ваша дочь со мной говорила? Но так как мы с ней разговаривали третьего
дня, ничего и не могло еще за это время произойти…
– Моя
дочь, вы сказали?
– Ну
да!
– Вы
говорите, моя дочь?
– Ну
конечно, ваша дочь, та самая, которую вы ко мне послали.
– Простите,
сударыня, – сказал г-н Флажо, – я не мог послать к вам дочь.
– Почему
не могли?
– Да
просто потому, что у меня нет дочери!
– Вы
в этом уверены? – спросила графиня.
– Ваше
сиятельство! Имею честь сообщить вам, что я холостяк.
– Вот
тебе раз! – воскликнула графиня.
Обеспокоенный
Флажо позвал Маргариту и приказал принести графине выпить чего-нибудь холодного;
кроме того, он знаком велел за ней приглядывать.
«Бедная
женщина! – подумал он. – Должно быть, у нее плохо с головой».
– Ничего
не понимаю! – продолжала графиня. – Так у вас нет дочери?
– Нет,
ваше сиятельство.
– Ну,
у нее еще муж в Страсбурге…
– Ничего
похожего, ваше сиятельство.
– И
вы не поручали своей дочери, – продолжала графиня, не в силах освободиться
от обуревавших ее мыслей, – сообщить мне, что мой процесс готов вот-вот
начаться?
– Нет.
Графиня
так и подпрыгнула в кресле, хватив кулаком по колену.
– Выпейте
чего-нибудь, ваше сиятельство, – предложил Флажо, – вам станет легче.
Он подал
знак Маргарите – та приблизилась, держа на подносе два стакана с пивом, однако
старой графине было не до этого: она оттолкнула поднос так резко, что м-ль
Маргарита, пользовавшаяся, по-видимому, в доме некоторыми привилегиями,
почувствовала себя задетой.
– Та-а-ак…
– глянув поверх очков на Флажо, заговорила графиня, – не угодно ли будет
вам объясниться?
– С
удовольствием, – отвечал Флажо. – Останьтесь, Маргарита. Возможно, ее
сиятельство еще захочет пить. Итак, давайте объяснимся!
– Да,
объяснимся, раз это необходимо. Я вас что-то не понимаю, господин Флажо. Можно
подумать, что у вас голова плохо соображает из-за жары!
– Не
надо волноваться, ваше сиятельство, – проговорил адвокат, пытаясь
отодвинуться вместе с креслом подальше от графини, – не волнуйтесь,
давайте побеседуем спокойно.
– Да,
давайте побеседуем. Так вы говорите, у вас нет дочери, господин Флажо?
– Нет,
ваше сиятельство. Я искренне об этом сожалею, потому что, мне кажется, это было
бы вам приятно, хотя…
– Хотя?.. –
переспросила графиня.
– Хотя
я предпочел бы сына: мальчику легче устроиться в жизни, вернее, мальчикам проще
живется в наше время.
Графиня
де Беарн нетерпеливо скрестила руки на груди.
– Послушайте!
А вы не вызывали меня в Париж через сестру, племянницу, какую-нибудь
родственницу?
– У
меня и в мыслях этого не было, ваше сиятельство, ведь жизнь в Париже не дешева…
– А
как же мое дело?
– Как
только его затребуют в суд, я сейчас же дам вам знать.
– Как
только его затребуют в суд?
– Так
точно.
– Значит,
оно еще не в суде?
– Насколько
мне известно, еще нет, ваше сиятельство.
– Так
мой процесс еще и не начинался?
– Нет.
– Можно
ли надеяться, что его в скором времени затребуют?
– Нет,
ваше сиятельство! Да нет же, Господи!
– Значит,
со мной сыграли шутку!.. – воскликнула, поднимаясь, старая графиня. –
Надо мной недостойно подшутили!
Флажо
сдвинул парик на затылок.
– Боюсь,
что так, ваше сиятельство, – пробормотал он.
– Господин
Флажо! – вскричала графиня. Адвокат вскочил со стула и подал знак
Маргарите, чтобы она приготовилась в случае чего вступиться за хозяина.
– Господин
Флажо! – повторила графиня. – Я не намерена терпеть подобного
унижения, я буду жаловаться начальнику полиции. Он найдет эту дуру, осмелившуюся
так меня оскорбить.
– Ну,
это маловероятно, – заметил Флажо.
– А
когда ее найдут, – продолжала разъяренная графиня, – я подам на нее в
суд.
– Что,
еще один процесс? – уныло спросил адвокат. Его слова заставили старуху
спуститься с небес на бренную землю.
– Да,
увы… – пробормотала она. – Ах, в каком прекрасном расположении духа я сюда
ехала!..
– Что
же вам сказала та дама, ваше сиятельство?
– Прежде
всего, что прибыла по вашему поручению.
– Мерзкая
интриганка!
– И
от вашего имени она мне сообщила, что мое дело затребовал суд, что вот-вот
должно начаться слушание, поэтому я должна поторопиться, иначе могу опоздать.
– Увы! –
воскликнул г-н Флажо. – Никто нашего дела не затребовал.
– О
нас забыли, не так ли?
– Забыли,
ваше сиятельство, на веки вечные забыли. Остается только надеяться на чудо, а
вы знаете, что чудес не бывает…
– О
да! – тяжело вздохнув, согласилась графиня. Флажо отвечал графине таким же
вздохом.
– Послушайте,
господин Флажо, – не унималась графиня де Беарн, – я вам сейчас
кое-что скажу… – Слушаю, ваше сиятельство.
– Я
этого не переживу.
– Ну,
ну, успокойтесь, зачем же так волноваться? – Боже мой, Боже мой! –
вскричала несчастная графиня. – У меня больше нет сил!
– Мужайтесь,
ваше сиятельство, мужайтесь! – попытался приободрить ее Флажо.
– Посоветуйте,
что мне делать?
– С
удовольствием! Возвращайтесь в свое имение и никогда больше не доверяйтесь тем,
кто приедет от моего имени без письменного подтверждения.
– Да,
надо возвращаться…
– Это
было бы разумнее всего.
– Поверьте
мне, господин Флажо, – простонала графиня, – мы больше никогда не
увидимся – по крайней мере на этом свете.
– Какое
коварство! А не кажется ли вам, что это происки моих врагов? – продолжала
графиня.
– Могу
поклясться, что это дело рук Салюсов.
– Как
все это пошло!
– Да,
мелко все это, – согласился Флажо.
– А
ваша справедливость – не более, чем пещера Какуса.
– А
почему, спрошу я вас? Да потому, что справедливость перестала быть
справедливостью, потому что кое-кто подстрекает членов парламента, потому что
господину де Монеу захотелось вдруг стать канцлером вместо того, чтобы
оставаться президентом.
– Господин
Флажо! Я бы, пожалуй, теперь чего-нибудь выпила.
– Маргарита! –
крикнул адвокат.
Маргарита,
вышедшая из кабинета тотчас, как заметила, что беседа приняла мирный оборот, вернулась
на зов хозяина.
Она
внесла тот же поднос с двумя стаканами. Чокнувшись с адвокатом, графиня де
Беарн сделала несколько неторопливых глотков, а затем стала прощаться.
Флажо
проводил ее до дверей, зажав в руке свой парик. Графиня де Беарн была уже на
лестнице, безуспешно пытаясь нащупать в темноте веревку, служившую перилами,
как вдруг чья-то рука легла на ее запястье и кто-то уперся ей в грудь головой.
Это был
клерк, летевший, как сумасшедший, вверх по крутой лестнице, перескакивая через
ступеньки.
Обругав
его, старая графиня одернула юбки и пошла вниз, а клерк взбежал на площадку,
толкнул дверь, крикнул звонко и радостно, как во все времена кричат все
судейские:
– Господин
Флажо! По делу Беарн!
И
протянул Флажо бумагу.
Прежде
чем клерк успел получить от Маргариты пару оплеух в ответ на его поцелуи,
старая графиня, услышав свое имя, взлетела назад по лестнице, оттолкнула
клерка, бросилась на Флажо, вырвала у него из рук бумагу и втолкнула его в
кабинет.
– Так
о чем же говорится в этой бумаге, господин Флажо? – крикнула старуха.
– Клянусь
честью, понятия не имею, ваше сиятельство. Позвольте мне бумагу – тогда я вам
отвечу.
– Вы
правы, дорогой господин Флажо, читайте, читайте скорее!
Тот
взглянул сначала на подпись.
– Это
от нашего прокурора Гильду, – сообщил он.
– О,
Господи!
– Он
уведомляет меня о том, – со все возраставшим изумлением продолжал
Флажо, – что во вторник я должен быть готов к защите, так как наше дело
передано в суд.
– Передано
в суд! – подскочив, вскрикнула графиня. – Передано в суд! Должна вас
предупредить, господин Флажо, чтобы вы так больше не шутили, в другой раз я
этого не перенесу.
– Ваше
сиятельство! – опешив от известий, сказал Флажо. – Если кто и шутит,
то это, должно быть, господин Гильду; правда, до сих пор за ним этого не водилось.
– Письмо
в самом деле от него?
– На
нем подпись Гильду, – вот взгляните.
– Верно!..
Передано в суд сегодня утром, слушается во вторник… Господин Флажо! Так,
значит, дама, которая ко мне приезжала, не интриганка?
– По-видимому,
нет.
– Но
вы же говорите, что не посылали ее ко мне… Вы уверены, что не вы ее ко мне
послали?
– Черт
побери! Конечно, уверен!
– Так
кто же ее послал?
– Да,
в самом деле, кто?
– Ведь
кто-то же должен был ее послать?
– Я
просто теряюсь в догадках.
– И
я ума не приложу. Дайте-ка еще раз взглянуть на письмо, дорогой господин Флажо.
Что здесь написано? Вот! Передано в суд, слушается… Так и написано: слушается
под председательством господина президента Монеу.
– Черт
возьми! Так и написано?
– Да.
– Это
ужасно!
– Почему?
– Потому
что господин президент Монеу – большой друг Салюсов.
– Вам
это точно известно?
– Еще
бы! Он у них днюет и ночует.
– Ну
вот, час от часу не легче! Как же мне не везет!
– Тем
не менее делать нечего: придется вам к нему непременно сходить.
– Да
он мне устроит ужасный прием!
– Вполне
вероятно.
– Ах,
господин Флажо, что вы говорите?
– Правду,
ваше сиятельство.
– Благодарю
вас за такую правду! Мало того, что сами струсили, вы и у меня отнимаете последнее
мужество.
– Это
потому, что я сам не жду и вам не советую надеяться на благополучный исход.
– Неужели
вы до такой степени малодушны, дорогой Цицерон?
– Цицерон
проиграл бы дело Лигария, если бы ему пришлось говорить свою речь перед Верресом,
а не перед Цезарем, – отвечал Флажо, робко пытаясь возражать своей
клиентке, столь лестно о нем отозвавшейся.
– Так
вы мне советуете не ходить к господину де Монеу?
– Боже
меня сохрани давать вам столь неразумные советы! Я лишь искренне сожалею, что
вам предстоит визит к господину де Монеу.
– Вы,
господин Флажо, напоминаете мне солдата, готового покинуть свой пост. Можно подумать,
что вы боитесь браться за это дело.
– Ваше
сиятельство! – сказал адвокат. – Мне за всю жизнь пришлось проиграть
несколько дел. Поверьте, у них было больше шансов на успех, чем у вашей тяжбы.
Графиня
горестно вздохнула, потом, собравшись с духом, заговорила.
– Я
намерена идти до конца, – объявила она с достоинством, не совсем уместным
в таких обстоятельствах, – не может быть и речи о том, чтобы я отступила
перед этим заговором, так как правда на моей стороне. Пусть я проиграю процесс,
зато покажу подлецам, что такое настоящая благородная дама, каких уж не
встретишь при дворе. Могу ли я рассчитывать на вашу руку, господин Флажо, и
просить вас проводить меня к вице-канцлеру?
– Ваше
сиятельство! – сказал Флажо, в свою очередь, призывая на помощь чувство собственного
достоинства – Мы, члены оппозиции парижского Парламента, дали клятву не иметь
больше никаких сношений с теми, кто не поддержал решения Парламента по делу
господина д'Эгийона Сила союза – в единстве. Раз господин де Монеу не занял в
этом деле определенного положения, то мы имеем основание быть им недовольными и
собираемся бойкотировать его до тех пор, пока он не объявит, на чьей он
стороне.
– Не
вовремя начинается мой процесс, как я вижу, – со вздохом заметила графиня –
Адвокаты ссорятся с судьями, судьи – с клиентами. А, все едино! Я готова
бороться до конца.
– Бог
в помощь, ваше сиятельство, – проговорил адвокат, перекинув полы шлафрока
через левую руку, словно это была тога римского сенатора.
«Ну что
это за адвокат!.. – подумала графиня де Беарн. – Боюсь, что он будет
иметь еще меньший успех перед Парламентом, чем я – перед своей подушкой».
Постаравшись
замаскировать улыбкой свое беспокойство, она сказала:
– Прощайте,
господин Флажо! Прошу вас изучить дело. Кто знает, какие неожиданности могут
нас поджидать!
– Ваше
сиятельство! – сказал Флажо. – Меня смущает не моя речь – она будет
великолепна, тем более что я собираюсь воспользоваться ею, чтобы провести
потрясающие аналогии…
– Между
чем, сударь?
– Я
собираюсь сравнить коррупцию в Иерусалиме с проклятыми городами, на которые я
призову огнь небесный Вы понимаете, ваше сиятельство, что ни у кого не
останется сомнений в том, что Иерусалим – это Версаль – Господин Флажо, –
вскричала старая графиня, – вы же себя скомпрометируете – вернее, не себя,
а мое дело!
– Ах,
сударыня, его и так можно считать проигранным, раз его будет слушать господин
де Монеу! И речи быть не может о том, чтобы выиграть его в глазах
современников. А раз нам не добиться справедливости, давайте устроим скандал!
– Господин
Флажо…
– Ваше
сиятельство! Давайте смотреть философски. Мы поднимем такой шум! – Черт бы
тебя побрал! – проворчала про себя графиня – Жалкий адвокатишка, только
ищешь сличая завернуться в свои лохмотья и пофилософствовать! Пойду-ка я к
господину де Монеу – уж он-то, поди, далек от философии! С ним-то я скорее
сговорюсь, чем с тобой!
Старая
графиня оставила Флажо на улице Пти-Лион-Сен-Совер. В эти два дня ей довелось
испытать после взлета пленительных надежд всю горечь разочарования и боль
падения.
|
