Глава 4. ПРОВИДЕНИЕ
Оставшись
в одиночестве, Андре мало-помалу оправилась от охватившего ее смятения, и в то
время, когда Николь уезжала, пристроившись на коне позади де Босира, ее
хозяйка, стоя на коленях, горячо молилась за Филиппа – единственное существо на
всей земле, которое она глубоко и искренне любила.
Молитва
Андре состояла обыкновенно из не связанных между собою слов; она представляла
собою нечто вроде восторженного обращения, в котором девичья душа воспаряла к
Богу и сливалась с ним.
В этих
страстных мольбах Андре забывала о себе, подобно терпящему кораблекрушение, потерявшему
надежду и молящемуся уже не за себя, а за жену и детей, которым суждено
остаться сиротами.
Боль
закралась в сердце Андре со времени отъезда ее брата, к ней примешивалось
какое-то неясное для самой девушки чувство.
Это было
похоже на предчувствие скорого несчастья. Ее ощущения напоминали покалывание в
заживающей ране. Сильная боль уже прошла, однако воспоминание о ней еще надолго
остается и не дает забыть о боли, мучая не меньше, чем еще недавно сама рана.
Андре
даже не пыталась понять, что с ней происходит. Отдавшись воспоминаниям о Филиппе,
она приписывала свое возбуждение тому, что постоянно думала о любимом брате.
Наконец
она встала, выбрала себе книгу из скромной библиотеки, подвинула свечу поближе
к изголовью и легла в постель.
Книга,
которую она выбрала, вернее, взяла наугад, оказалась словарем по ботанике.
Книга эта, как нетрудно догадаться, была не из тех, которые могли бы ее
заинтересовать; напротив, она ее скоро утомила. Вскоре пелена, вначале
прозрачная, а затем становившаяся все более плотной и мутной, опустилась ей на
глаза. Девушка пыталась некоторое время бороться со сном, удерживая упрямо
ускользавшую мысль, потом, не в силах продолжать борьбу, наклонила голову,
чтобы задуть свечу, и тут взгляд ее упал на стакан с водой, приготовленной
Николь. Она протянула руку, взяла стакан, и, зажав в другой руке ложечку,
размешала наполовину растаявший сахар. Уже засыпая, она поднесла стакан к
губам.
Как
только губы Андре коснулись воды, рука ее заходила ходуном и Андре
почувствовала в голове тяжесть. Андре с ужасом испытала уже знакомое сильнейшее
возбуждение, и, в то же время, ее словно сковала чужая воля, которая уже не раз
опустошала ее душу и подавляла разум.
Едва она
успела поставить стакан на тарелку, как почти в ту же секунду из ее приоткрытых
губ вырвался вздох, и ей перестали повиноваться голос, зрение, разум. Она, как
подкошенная, рухнула на подушку, оказавшись во власти почти смертельного
оцепенения.
Впрочем,
это подобие обморока оказалось минутным и было лишь переходом из одного состояния
в другое.
Только
что она лежала, как мертвая, словно навсегда закрыв прекрасные глаза, и вдруг
поднялась, открыла глаза, поражавшие неподвижностью взгляда, и, будто мраморная
статуя, выходящая из могилы, спустилась с постели.
Сомнений
больше быть не могло: Андре спала тем самым волшебным сном, который уже
несколько раз словно приостанавливал ее жизнь.
Она
прошла через всю комнату, распахнула застекленную дверь и вышла в коридор, на негнущихся
ногах, словно ожившая статуя.
Она не
раздумывая стала спускаться по лестнице, машинально переставляя ноги; скоро Андре
очутилась на крыльце.
В ту
минуту, когда Андре занесла ногу над верхней ступенькой крыльца, Жильбер
собирался подняться по той же лестнице.
Когда
Жильбер увидел девушку, двигавшуюся величавой поступью в развевающихся белых
одеждах, ему почудилось, что она идет прямо на него.
Он
попятился и отступил в высокую траву.
Он
вспомнил, что видел однажды Андре в таком же состоянии, в замке Таверне.
Андре
прошла мимо Жильбера, задев его платьем, но так и не заметила юношу.
Молодой
человек был раздавлен, он совершенно потерялся, ноги у него подкосились от
страха, он осел.
Не зная,
чему приписать странное поведение Андре, он провожал ее взглядом. Мысли его
путались, кровь стучала в висках, он был близок к помешательству.
Он
сидел, скорчившись в траве, и продолжал наблюдать за Андре. Это было его
привычное занятие с тех самых пор, как в его сердце вспыхнула роковая страсть.
Внезапно
таинственное появление Андре получило разгадку; девушка не сошла с ума, как он
было подумал, – Андре шла на свидание.
В эту
минуту в небе сверкнула молния.
В
голубоватом свете вспышки Жильбер увидел мужчину, скрывавшегося в темной тополевой
аллее. Жильбер успел заметить, что у него было бледное лицо и что одет он
небрежно.
Андре
шла к этому господину – он протянул руку, словно притягивая ее к себе.
В это
время другая вспышка вспорола темноту.
Жильбер
узнал Бальзамо, он увидел, что тот взмок от пота и с ног до головы покрыт
пылью. Бальзамо какой-то хитростью проник в Трианон. Словно птаха, завороженная
взглядом змеи, Андре двигалась навстречу Бальзамо.
В двух
шагах от него Андре замерла.
Он взял
ее за руку. Андре вздрогнула.
– Вы
видите? – спросил он.
– Да, –
отвечала Андре. – Однако должна вам заметить, что, вызывая меня таким
образом, вы едва меня не погубили.
– Простите,
простите! – молвил Бальзамо. – Но у меня просто голова идет кругом, я
сам не свой, я теряю рассудок, умираю!
– Вы
в самом деле страдаете, – проговорила Андре, угадывая по его
прикосновению, в каком состоянии он находится – Да, да, я страдаю и пришел к
вам за утешением. Только вы можете меня спасти.
– Спрашивайте
меня.
– Во
второй раз, вы заметили?
– Да.
– Идите,
пожалуйста, ко мне домой. Вы можете это сделать?
– Могу,
если вы мысленно будете меня направлять.
– Идите.
– Вот
мы входим в Париж, – сказала Андре, – идем по бульвару, спускаемся по
темной улице, освещенной одним-единственным фонарем.
– Да,
да. Входите же!
– Мы
– в передней. Справа лестница, но вы подводите меня к стене: она отворяется,
впереди – ступеньки.
– Поднимайтесь!
Поднимайтесь! – вскричал Бальзамо. – Мы на верном пути!
– Ну,
вот мы и в комнате. Повсюду львиные шкуры, оружие. Ого! Каминная доска отворяется!
– Давайте
пройдем! Где вы сейчас?
– В
необычной комнате: в ней нет двери, окна зарешечены… Какой здесь беспорядок!
– Но
в ней ведь никого нет, правда?
– Никого.
– Вы
можете увидеть женщину, которая здесь жила?
– Да,
если у меня будет какой-нибудь предмет, к которому она прикасалась или который
ей принадлежит.
– Держите:
это ее волосы.
Андре
взяла волосы и прижала их к себе.
– Я
ее узнаю, – сказала она. – Я уже видела эту женщину, когда она
убегала от вас в Париж.
– Верно,
верно. Вы можете сказать, что она делала последние два часа и как она сбежала?
– Погодите,
погодите… Да… Она лежит на софе, у нее полуобнажена грудь, в груди – рана…
– Смотрите,
Андре, смотрите, не теряйте ее из виду.
– Она
спала… Теперь проснулась… Озирается, достает носовой платок, взбирается на
стул, привязывает платок к решетке на окне… О Господи! – Так она в самом
деле жаждет смерти?
– Да,
она решилась. Но ее пугает такая смерть. Она оставляет платок… Спускается… Ах,
бедняжка!..
– Что?
– Как
она плачет!.. Как она страдает! Ломает руки… Выбирает угол, чтобы разбить себе
об него голову.
– Боже,
Боже! – пробормотал Бальзамо.
– Бросается
на камин. По обеим сторонам камина Два мраморных льва. Она собирается разбить
голову об одного из них.
– Дальше?
Что дальше? Смотрите, Андре, смотрите!
Я вам
приказываю!
– Останавливается…
Бальзамо облегченно вздохнул.
– Смотрит…
– Куда?
– Она
заметила кровь в глазу у льва.
– Господи
Боже! – прошептал Бальзамо.
– Да,
видит кровь, но не удивляется. Странно: это не ее кровь, а ваша.
– Эта
кровь – моя? – воскликнул Бальзамо.
– Да,
ваша, ваша! Вы поранили руку ножом, вернее – кинжалом, и выпачканным в крови
пальцем нажали на глаз льва. Я вас вижу.
– Вы
правы, правы. Но как же она убежала?
– Погодите,
погодите! Вот она разглядывает кровь, задумалась, потом нажимает пальцем туда
же, куда и вы. Ага, львиный глаз поддается, распрямляется пружина. Каминная
доска отворяется.
– Как
я неосторожен! – вскричал Бальзамо. – Какая неосмотрительность!
Несчастный! Какой же я глупец! Я сам во всем виноват… А она выходит? Убегает?
– Надо
простить ее, бедняжку! Она была так несчастна!
– Где
она? Куда направляется? Идите за ней, Андре, я вам приказываю!
– Подождите!
Она задерживается в комнате с оружием и шкурами. Один из шкапов не заперт.
Шкатулка, которая обыкновенно бывает спрятана в этом шкапчике, теперь лежит на
столе Она узнает шкатулку и прихватывает ее с собой.
– Что
в шкатулке?
– Ваши
бумаги, я полагаю.
– Как
она выглядит?
– Обтянута
синим бархатом, обита серебряными гвоздиками, с серебряными застежками и
серебряным же замком.
– Да! –
проговорил Бальзамо, в сердцах топнув ногой. – Значит, это она взяла
шкатулку?
– Да,
да, она. Она спускается по лестнице, ведущей в переднюю, отворяет дверь,
дергает за цепочку, и входная дверь тоже поддается; она выходит на улицу.
– В
котором часу?
– Должно
быть, поздно: на улице темно.
– Тем
лучше: по всей вероятности, она ушла незадолго до моего возвращения, я еще
успею ее догнать. Идите, идите за ней, Андре!
– Выйдя
из Дому, она бежит, как сумасшедшая, выбегает на бульвар… Бежит, бежит, не
останавливаясь.
– В
какую сторону?
– В
сторону Бастилии.
– Вы
все еще видите ее?
– Да,
она будто лишилась рассудка, натыкается на прохожих. Наконец останавливается, пытается
узнать, где она… Спрашивает…
– Что
она говорит? Слушайте, Андре, слушайте. Небом вас заклинаю: не упустите ни единого
слова. Вы говорили, что она спрашивает..?
– Да,
у господина, одетого в черное.
– О
чем она его спрашивает?
– Она
спрашивает, где живет начальник полиции.
– Так,
значит, это была не пустая угроза… Он ей отвечает?
– Да,
называет адрес.
– Что
она делает?
– Возвращается,
идет по другой улочке, проходит через площадь…
– Через
Королевскую площадь, верно… Вы можете узнать, каковы ее намерения?
– Бегите
скорее, не медлите! Она собирается на вас донести. Если она вас опередит, если
она встретится с господином де Сартином – вы пропали!
Бальзамо
громко вскрикнул, бросился в кусты, выскочил через небольшую калитку, которую
отворила и затворила какая-то тень, и одним махом вскочил на своего коня
Джерида, рывшего копытом землю возле калитки.
Конь,
подстегнутый голосом и шпорами, взвился и полетел стрелой по направлению к Парижу,
и был слышен лишь стремительно удалявшийся стук его копыт.
Бледная
Андре некоторое время стояла, не двигаясь. Бальзамо словно унес с собой ее
жизнь: скоро она обессилела и рухнула наземь.
В погоне
за Лоренцой Бальзамо действительно забыл разбудить Андре.
|
