Глава 22. ДОКТОР ЛУИ
В
нескольких шагах от того места, где Андре лишилась чувств, работали два
помощника садовника; они и прибежали на крики Жильбера. По приказанию де Жюсье
они понесли Андре в ее комнату, в то время как Жильбер, опустив голову,
издалека смотрел на недвижное тело девушки, словно убийца, провожавший свою
жертву в последний путь.
Когда
процессия подошла к службам, де Жюсье отпустил садовников; Андре раскрыла
глаза.
Барон де
Таверне вышел из комнаты, заслышав голоса и шум, сопровождающий обыкновенно
любой несчастный случай: Таверне увидел дочь, еще нетвердо стоявшую на ногах и
пытавшуюся собраться с духом и подняться по ступенькам, опираясь на руку де
Жюсье.
Барон
подбежал с тем же вопросом, что и король!
– Что
случилось? Что случилось?
– Ничего,
отец, – тихо отвечала Андре, – мне нехорошо, голова болит.
– Мадмуазель
– ваша дочь, сударь? – спросил де Жюсье, поклонившись барону.
– Да.
– Я
очень рад, что оставляю ее в надежных руках, но умоляю вас пригласить доктора.
– Все
это сущие пустяки!.. – молвила Андре.
– Разумеется,
пустяки! – подтвердил Таверне.
– Я
от души надеюсь, что это так, – отвечал де Жюсье, – однако,
признаться, мадмуазель была очень бледна.
Проводив
Андре до двери, де Жюсье откланялся. Отец и дочь остались вдвоем.
Пока
Андре не было. Таверне обо всем поразмыслил. Он подал руку стоявшей на пороге Андре,
подвел ее к софе, усадил ее и сел сам.
– Простите,
отец, – обратилась к нему Андре, – будьте добры отворить окно, я
задыхаюсь.
– Я
собирался серьезно с тобой поговорить, Андре; а из клетки, которую тебе
определили под жилье, отлично слышен малейший вздох. Ну хорошо, я постараюсь
говорите тихо.
И он
отворил окно, Он возвратился к дочери и, качая головой, снова сел на софу.
– Должен
признать, – начал он, – что король, проявивший к нам поначалу немалый
интерес, не очень-то любезен, позволяя тебе жить в этой хибаре.
– Отец!
В Трианоне не хватает места, – возразила Андре, – вы сами знаете, что
в этом большой недостаток дворца, – Что места не хватает кому-нибудь
другому, – вкрадчиво зашептал Таверне, – это я еще мог бы допустить,
но для тебя, дочь моя!.. Нет, это невозможно!
– Вы
слишком высоко меня цените, отец, – с улыбкой заметила Андре. – Как
жаль, что не все такого же мнения!
– Все,
кто тебя знает, дочь моя, думают, как и я. Андре поклонилась, словно
разговаривала с незнакомым человеком: комплименты отца начинали ее беспокоить.
– Ну..,
ну а.., король тебя знает, я полагаю? – продолжал Таверне.
С этими
словами он устремил на дочь испытующий взгляд.
– Король
меня едва узнает, – отвечала Андре, нимало не смутившись, – и я мало
что для него значу, насколько я могу судить.
– Ты
мало что для него значишь!.. – вскричал он. – Признаться, я ничего не
понимаю из того, что ты говоришь! Мало что значишь!.. Ну, мадмуазель, вы
слишком низко себя цените!
Андре с
удивлением посмотрела на отца.
– Да,
да, – продолжал барон, – я уже говорил и еще раз повторяю: вы из
скромности готовы позабыть о чувстве собственного достоинства!
– Вы
склонны все преувеличивать: король проявил интерес к несчастной нашей семье,
это верно; король соблаговолил кое-что для нас сделать; однако у трона его
величества так много неудачников, король так Щедр на милости, что немудрено,
если он забыл о нас после того, как облагодетельствовал нашу семью.
Таверне
пристально посмотрел на дочь, отдавая должное ее сдержанности и непроницаемой
скрытности.
– Знаете
ли, дорогая Андре, ваш отец готов стать первым вашим просителем и в качестве
просителя обращается к вам; надеюсь, вы его не оттолкнете.
Андре
взглянула на отца, как бы требуя объяснений.
– Мы
все вас просим, похлопочите за нас, сделайте что-нибудь для своей семьи…
– Зачем
вы все это мне говорите? Чего вы от меня ждете! – воскликнула Андре,
потрясенная смыслом того, что ей сказал отец, а также его тоном.
– Согласны
вы или нет попросить что-нибудь для меня и своего брата? Отвечайте!
– Я
сделаю все, что вы прикажете, – отвечала Андре, – однако не думаете
ли вы, что мы можем показаться слишком жадными? Ведь король и так подарил мне
ожерелье, которое стоит, по вашим словам, более ста тысяч ливров. Кроме того,
его величество обещал моему брату полк; на нашу долю и так выпала значительная
часть королевских милостей.
Таверне
громко захохотал.
– Так
вы полагаете, что эта цена достаточно высока?
– Я
знаю, что ваши заслуги велики, – отвечала Андре.
– Э-э,
да кто вам говорит о моих заслугах, черт побери?
– О
чем же вы, в таком случае, говорите?
– Уверяю
вас, что вы напрасно затеяли со мной эту нелепую игру! Не надо ничего от меня
скрывать!
– Да
что же я стала бы от вас скрывать. Боже мой? – спросила Андре.
– Я
все знаю, дочь моя!
– Вы
знаете?
– Все!
Повторяю вам: я знаю все.
– Что
«все»?
Андре
сильно покраснела под столь грубым натиском, особенно невыносимым для того, у
кого совесть чиста.
Естественное
отцовское чувство уважения к своему ребенку удержало Таверне от дальнейших
расспросов.
– Как
вам будет угодно, – молвил он, – вы вздумали скромничать. Кажется, вы
скрытничаете. Пусть так! Из-за вас отец и брат должны погрязнуть в безвестности
и забвении – отлично! Но запомните хорошенько мои слова: если с самого начала
не возьмете власть в свои руки, вам никогда уже ее не видать!
И
Таверне круто повернулся на каблуках.
– Я
вас не понимаю, – заметила Андре.
– Отлично!
Зато я понимаю, – отвечал Таверне.
– Этого
недостаточно, когда разговаривают двое.
– Что
же, я сейчас поясню: употребите всю дипломатию, которой только вы располагаете
и которая является главным оружием нашей семье, чтобы при первом же подходящем
случае составить счастье вашей семьи, да и свое тоже. При первой же встрече с
королем скажите ему, что ваш брат ожидает назначения, а вы чахнете в конуре,
где нечем дышать и откуда нет никакого вида. Одним словом, не будьте до такой
степени смешны, чтобы изображать либо слишком сильную страсть, либо совершенную
незаинтересованность.
– Но…
– Скажите
это королю сегодня же вечером…
– Где
же, по-вашему, я смогу увидеться с королем?
–..и
прибавьте, что его величеству не пристало даже являться…
В ту
самую минуту, как Таверне вне всякого сомнения собирался выразиться яснее и тем
вызвать бурю в сердце Андре, что повлекло бы за собой объяснение, способное
прояснить тайну, с лестницы вдруг донеслись шаги.
Барон
сейчас же умолк и поспешил к перилам, дабы узнать, кто идет к дочери.
Андре с
удивлением увидела, как отец вытянулся вдоль стены.
Почти в
тот же миг в маленькую квартирку вошла ее высочество в сопровождении одетого в
черное господина, который шагал, опираясь на длинную трость.
– Ваше
высочество! – вскрикнула Андре, собрав все силы, чтобы пойти навстречу
принцессе.
– Да,
моя дорогая больная! – отвечала ее высочество – Я пришла утешить вас, а
заодно привела и доктора Подойдите, доктор. А-а, господин де Таверне! –
продолжала принцесса, узнав барона. – Ваша дочь больна, а вы совсем о ней
не заботитесь!
– Ваше
высочество… – пролепетал Таверне.
– Подойдите,
доктор, – пригласила принцесса со свойственной лишь ей добротой в
голосе. – Подойдите, пощупайте пульс, загляните в эти припухшие глазки и
скажите, чем больна моя любимица.
– Ваше
высочество! Ваше высочество! Как вы добры ко мне!.. – прошептала
девушка. – Мне так неловко принимать ваше высочество…
–..в
этой лачуге, дитя мое? Вы это хотели сказать? Тем хуже для меня
– ведь
это я так скверно вас поместила. Я еще подумаю об этом. А пока, дитя мое, дайте
руку господину Луи: это мой доктор, но предупреждаю вас: он не только философ,
который умеет угадывать мысли, но и ученый, который видит все насквозь.
Андре с
улыбкой протянула доктору руку.
Это был
еще не очень старый человек, и его умное лицо словно подтверждало все, что сказала
о нем принцесса. С той минуты, как он вошел в комнату, он внимательно изучил
больную, затем жилище, потом перевел взгляд на отца больной, в выражении лица
которого вместо ожидаемого беспокойства было заметно лишь смущение.
Ученый
муж только собирался увидеть то, о чем, возможно, уже догадался философ.
Доктор
Луи долго слушал у девушки пульс и расспрашивал ее, что она чувствует.
– Отвращение
к любой пище, – отвечала Андре, – а также внезапные рези, потом так
же неожиданно кровь бросается в голову; спазмы, озноб, дурнота.
Доктор
все больше хмурился.
Скоро он
выпустил руку девушки и отвел глаза в сторону.
– Ну
что, доктор, quid, как говорят консультанты? – спросила принцесса у
доктора. – Серьезно ли девочка больна, не грозит ли ей смертельная
опасность?
Доктор
перевел взгляд на Андре и еще раз молча оглядел ее.
– Ваше
высочество! – отвечал он. – У мадмуазель простое недомогание.
– Серьезное?
– Нет,
как правило, ничего опасного в этом нет, – с улыбкой проговорил доктор.
– Очень
хорошо! – с облегчением вздохнув, заметила принцесса. – Не мучайте ее
слишком сильно.
– Я
вообще не собираюсь ее мучить, ваше высочество.
– Как?
Вы не назначите никакого лекарства?
– Чтобы
поправиться, мадмуазель не нужно никаких лекарств.
– Это
правда?
– Да,
ваше высочество.
– В
самом деле ничего не нужно?
– Ничего.
Словно
желая избежать дальнейших объяснений, доктор откланялся под тем предлогом, что
его ждут больные.
– Доктор,
доктор, если вы говорите это не только ради того, чтобы меня успокоить, значит,
я сама больна серьезнее, чем мадмуазель де Таверне! Непременно принесите мне
вечером обещанные снотворные пилюли.
– Ваше
высочество! Я собственноручно приготовлю их, как только вернусь домой. Он вышел.
Ее
высочество осталась посидеть со своей чтицей.
– Можете
не волноваться, дорогая Андре, – заметила она с доброжелательной
улыбкой, – ваша болезнь не представляет ничего серьезного, раз доктор Луи
ушел, не прописав вам никакого лекарства.
– Тем
лучше, ваше высочество, – отвечала Андре, – потому что в этом случае
ничто не помешает мне являться на службу к вашему высочеству, а я больше всего
боялась того, что болезнь помешает исполнению моих обязанностей. Однако что бы
ни говорил уважаемый доктор, я очень страдаю, ваше высочество, клянусь вам.
– Ну,
не так уж, видно, серьезна ваша болезнь, если она рассмешила доктора. Поспите,
дитя мое, я пришлю сам кого-нибудь для услужения – я вижу, вы здесь совсем
одна. Соблаговолите проводить меня, господин де Таверне.
Она
подала Андре руку и, утешив ее, как и обещала, принцесса удалилась.
|
