Александр Дюма «Джузеппе Бальзамо»

Глава 5. ПРИТЧА

В том же небольшом кабинете замка Люсьенн, где мм видели Жана Дю Барри выпившим, к большому неудовольствию графини, столько шоколаду, маршал де Ришелье завтракал с графиней Дю Барри. Трепля Замора за волосы, она все свободнее и небрежнее вытягивалась на расшитой цветами атласной софе, а старый придворный лишь восторженно вздыхал при каждой новой позе обольстительницы.

– Ах, графиня! – с жеманством старухи восклицал он. – Вы испортите прическу!.. Графиня, вот этот завиток раскручивается… Ах, графиня, ваша туфелька падает!..

– Да не обращайте внимания, милый герцог, – проговорила она, выдрав у Замора ради развлечения целую прядь волос и вытянувшись во весь рост. Она была еще сладострастнее и красивее на своей софе, чем Венера в морской раковине.

Равнодушный к ее позам. Замор взвыл от боли. Графиня успокоила его, взяла со стола горсть конфет и всыпала их ему в карман.

Замор надул губы, вывернул карман и высыпал конфеты на пол.

– Дурачина! – проговорила графиня, вытягивая изящную ножку и касаясь ее кончиком замысловатых штанов негритенка.

– Помилуйте! – вскричал старый маршал. – Клянусь честью, вы его убьете.

– Я сегодня могу убить любого, кто мне попадет под руку, – призналась графиня, – сегодня я буду беспощадной.

– Вот как? Значит, я вас раздражаю? – спросил герцог.

– Нет, что вы, напротив! Вы – мой старый друг, я вас обожаю. Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.

– Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?

– Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.

– Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.

– Нет, я – не сумасшедшая, не неблагодарная, я…

– Кто же вы?

– Я разгневана, господин герцог!

– В самом деле…

– Вас это удивляет?

– Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!

– Вот именно это меня в вас и возмущает.

– Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?

– Да.

– Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.

– Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.

– Ошибаетесь, мне это известно.

– Вы знаете, что меня раздражает?

– Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.

– Да, – со вздохом проговорила графиня, – да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.

– Мне всегда это говорили, графиня, – скромно отвечал де Ришелье.

– А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!

– Ну и прекрасно. Однако это еще не все.

– Неужели?

– Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что…

– Вы так думаете?

– Да.

– А о чем вы догадываетесь?

– Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.

– Где?

– Здесь.

– Что же дальше?

– Его величество не пришел.

Графиня покраснела и приподнялась на локте.

– Ax, ax! – прошептала она.

– А ведь я приехал из Парижа, – продолжал герцог.

– Ну и что же?

– А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако…

– Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали – договаривайте. Или не надо было начинать.

– Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?

– Вы остановились на… «однако».

– Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.

– Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.

– Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.

– Представьте, герцог, представьте, – сказала она.

– В присутствии господина дворецкого? – спросил герцог.

– Ступайте. Замор, – приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.

– Прекрасно! – прошептал Ришелье. – Должен ли я все вам говорить, графиня?

– Чем вам помешала эта обезьяна – Замор, герцог?

– Сказать по правде, меня кто угодно смущает.

– Кто угодно – это я понимаю, но разве Замор – кто угодно?

– Замор – не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже – «кто угодно». «Кто угодно» для меня – тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.

– Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие.

– Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон.

– Малый или Большой?

– Малый. Ее высочество держала его под руку.

– Вот как?

– Ее высочество очаровательна, как вам известно…

– Увы!

– Она так с ним носилась, называла «папочкой», что его величество не устоял – ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином – невинные игры. Одним словом…

– Одним словом, – бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, – король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать?

– Да, черт возьми.

– Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит.

– Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится.

– Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл – вот и все, что ему нужно. С кем же он играл?

– С де Шуазелем.

Графиня сделала нетерпеливое движение.

– Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? – предложил Ришелье.

– Напротив, продолжайте.

– Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы.

– Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог.

– Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко…

– Что выиграл?

– Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо.

– Ох, этот Шуазель! – прошептала Дю Барри. – Госпожа де Граммон тоже была там?

– Нет, графиня, она готовится к отъезду.

– Герцогиня уезжает?

– Да, она делает глупость, мне кажется.

– Какую?

– Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама.

– Куда?

– В провинцию.

– Она собирается строить козни.

– Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне.

– В Большом?

– Разумеется, ведь Малый еще не готов.

– Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает.

– Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает.

– Король развлекался там, где не было меня! – воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом.

– Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует?

– Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог.

– И все?

– Нет.

– Ну так продолжайте!

– Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или! мы погибли!

– Увы!

– Простите, – продолжала графиня, – я говорю «мы», однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи.

– И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом…

– Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям?

– Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня.

– Этого недостаточно.

– Я полагал, что доказал это.

– Вот это уже лучше. Так вы мне поможете?

– Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако…

– Что?

– Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное.

– Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей?

– Во всяком случае, они неискоренимы.

– Вы полагаете?

– Да.

– Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря.

– Этот министр – большой талант!

– Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты.

– Разве я уже не член Академии?

– О, вы в такой малой степени академик…

– Вы правы. Академик – мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем.

– Что Шуазель – талантливый политик?

– Совершенно верно.

– В чем же состоит его талант?

– А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись.

– Да ведь он настраивает Парламент против его величества!

– Ну конечно! В том-то и состоит ловкость!

– Он же толкает англичан к войне!

– Вот именно, потому что мир был бы для него губителен.

– Это не талант, герцог.

– Что же это, графиня?

– Это государственная измена.

– Когда государственная измена имеет успех, графиня, это талант, как мне кажется, и немалый.

– Ну, раз так, герцог, я знаю еще кое-кого, кто не менее ловок, чем де Шуазель.

– Неужели?

– По части парламентов, по крайней мере.

– Это – главный вопрос.

– Да, потому что это лицо причастно к возмущению Парламента.

– Вы меня заинтриговали, графиня.

– Вы не знаете, о ком я говорю, герцог?

– Нет, признаться…

– А ведь он – член вашей семьи.

– Неужели у меня в семье есть талантливый человек? Вы изволите говорить о моем дяде – кардинале, графиня?

– Нет, я говорю о вашем племяннике, герцоге д'Эгийоне.

– Ах, герцог д'Эгийон! Да, верно, это он дал ход делу ла Шалоте. По правде сказать, он очень милый мальчик. Он в этом деле славно потрудился. Клянусь честью, графиня, вот тот человек, которым умной женщине следовало бы дорожить.

– Видите ли, герцог, – отвечала графиня, – я даже незнакома с вашим.., племянником.

– Неужели вы его не знаете?

– Нет, я его никогда не видела.

– Бедный малый! Ну да, действительно, с тех пор, как вы пришли к власти, он неотлучно жил в Англии. Пусть поостережется, когда увидит вас, он отвык от солнца.

– Как среди всех этих мантий оказался человек его ума и его происхождения?

– Он взялся их взбудоражить за неимением лучшего. Понимаете ли, графиня, каждый старается получить удовольствие, где только можно, а в Англии удовольствий немного. До чего же он предприимчивый человек! Какой это был бы слуга королю, буде на то желание его величества! Уж при нем с дерзостью Парламента было бы покончено. Он – истинный Ришелье, графиня. Так позвольте мне…

– Что?

– Позвольте мне представить его вам тотчас по прибытии.

– Он разве должен скоро быть в Париже?

– Ах, графиня, кто может это знать? Возможно, он еще лет пять пробудет в своей Англии, как говорит шельма Вольтер! Может, он в дороге? А что, если он в двухстах милях отсюда? Может быть, он уже у городских ворот!

Маршал пристально изучал по лицу молодой женщины, какое действие на нее производят его слова.

Она на мгновение задумалась и продолжала:

– Давайте вернемся к тому, на чем мы остановились.

– Как вам будет угодно, графиня.

– А на чем мы остановились?

– На том, что его величеству было очень хорошо в Трианоне в обществе де Шуазеля.

– Да, и мы говорили о том, как бы от этого Шуазеля избавиться.

– То есть об этом говорили вы, графиня.

– Как! – воскликнула фаворитка. – Я так хочу, чтобы он ушел со своего поста, что рискую умереть, если этого не произойдет, а вы.., неужели вы мне в этом хоть немного не поможете, дорогой герцог?

– Ото! – проговорил Ришелье, важничая. – Вот что политики называют предложением.

– Принимайте мои слова, как вам будет угодно, называйте их, как хотите, но отвечайте решительно.

– Ах, какое недостойное наречие в устах такой милой и приятной женщины!

– По-вашему, это ответ, герцог?

– Не совсем. Я назвал бы это подготовкой к ответу.

– Вы готовы?

– Подождите же!

– Вы колеблетесь, герцог?

– Нисколько.

– Так я вас слушаю.

– Как вы относитесь к притчам?

– Должна сказать, что они устарели.

– Ну и что же? Солнце тоже старо, а мы ничего лучше не придумали.

– Ну, пусть будет притча. Только чтобы все было прозрачно!

– Как хрусталь!

– Ну, говорите.

– Вы готовы меня слушать, прекрасная дама?

– Я вас слушаю.

– Представьте, графиня.., вы знаете, в притчах принято взывать к воображению.

– О Господи, до чего же вы утомительны, герцог!

– Вы не верите ни одному своему слову, графиня, потому что слушаете меня с особым вниманием.

– Пусть так, я была не права.

– Итак, представьте, что вы гуляете в прекрасном саду Люсьенн и видите восхитительную сливу, одну из тех ренклодов, которые вы так любите, потому что они своим пурпурно-алым цветом напоминают вас.

– Продолжайте, господин льстец.

– Вы видите, как я уже сказал, одну из таких слив на самом верху дерева. Что вы будете делать, графиня?

– Я стану трясти дерево, черт побери!

– А если это бесполезно? Дерево толстое, неискоренимое, как вы изволили выразиться. И вот скоро вы замечаете, что оно даже не пошатнулось, а вы уже поцарапали об его кору свои прелестные ручки. Тогда вы повертываете голову так восхитительно, как умеете лишь вы да цветы, и восклицаете: «Боже мой! Как бы мне хотелось, чтобы эта слива упала на землю!» И при этом вы чувствуете такую досаду!..

– Это очень натурально, герцог.

– Не стану с вами спорить.

– Продолжайте, дорогой герцог, мне безумно интересна ваша притча.

– И вот, обернувшись, вы замечаете своего друга герцога де Ришелье, в задумчивости гуляющего в саду.

– О чем же он думает?

– Что за вопрос, черт возьми! О вас! Вы к нему обращаетесь своим восхитительным нежным голоском: «Ах, герцог! Герцог!»

– Превосходно!

– «Вы – мужчина. Вы – сильный. Вы брали Маон. Встряхните это чертово дерево, чтобы упала проклятая слива» Все верно, графиня, а?

– Совершенно верно, герцог. Я говорила об этом едва слышно, а вы – во весь голос. Так что вы ответили?

– Я ответил…

– Да.

– Я ответил так: «Как вы решительны! Ничего не скажешь! Но посмотрите, какое толстое дерево, какие шероховатые ветви; я тоже дорожу своими руками, хоть и старше вас лет на пятьдесят.

– А-а, прекрасно, прекрасно! – проговорила графиня. – Понимаю…

– Тогда продолжайте притчу: что вы отвечаете?

– Я вам говорю.

– Своим нежным голоском?

– Разумеется.

– Говорите, говорите.

– Я вам говорю: «Милый маршал! Взгляните на это дерево иначе. До сих пор вы были к нему равнодушны, потому что эта слива предназначалась не вам. А пусть и у вас будет такое же точно желание, дорогой маршал: давайте вместе страстно захотим ее съесть. Если вы как следует потрясете дерево, если слива упадет, то…

– То что же?

– Мы съедим ее вместе.

– Браво! – воскликнул герцог, захлопав в ладоши.

– Все верно?

– Клянусь честью, графиня, вы прекрасно сумели закончить притчу… Взяли меня за рога! Как говаривал мой славный батюшка, отлично состряпано!

– Так вы согласны потрясти дерево?

– Обеими руками и изо всех сил, графиня.

– А слива в самом деле была ренклодом?

– В этом я не совсем уверен, графиня.

– Что же это?

– Мне представляется, что на вершине этого дерева скорее висел портфель.

– Значит, мы возьмем этот портфель на двоих.

– Нет, этот портфель достанется мне одному. Не завидуйте мне, графиня; вместе с ним с этого дерева падает так много интересных вещей, что у вас будет богатейший выбор.

– Ну что же, маршал, мы обо всем уговорились?

– Мне достанется место де Шуазеля?

– Да, если на то будет воля его величества.

– А разве король не хочет всего того, чего желаете вы?

– Вы сами видите, что нет, потому что он не желает отставки своего Шуазеля.

– Я надеюсь, что король захочет вспомнить о своем старом товарище.

– По оружию?

– Да, о товарище по оружию. Самая большая опасность далеко не всегда подстерегает нас на войне, графиня.

– Вы ничего не хотите попросить у меня для герцога д'Эгийона?

– Признаться, нет! Этот чудак сумеет попросить об этом самолично.

– Вы, кстати, тоже будете там. А теперь моя очередь.

– Ваша очередь – для чего?

– Просить.

– Отлично!

– Что получу я?

– Что пожелаете.

– Я хочу получить все.

– Разумно.

– И получу?

– Что за вопрос! Однако будете ли вы удовлетворены? Только ли об этом вы станете просить?

– Об этом и еще кое о чем.

– Говорите.

– Вы знаете барона де Таверне?

– Нас связывает сорокалетняя дружба.

– У него есть сын?

– И дочь.

– Совершенно верно.

– И что же?

– Все – Как – все?

– «Кое-что», которое я у вас прошу… Я об этом попрошу вас в свое время.

– Превосходно!

– Мы уговорились, герцог.

– Да, графиня.

– Подписано?

– Гораздо лучше: мы поклялись друг другу.

– Ну так повалите это дерево.

– У меня есть для этого средства.

– Какие?

– Мой племянник.

– Кто еще?

– Иезуиты.

– Ах, ах!

– Я на всякий случай и план приготовил, так, небольшой.

– Можно с ним ознакомиться?

– Увы, графиня,..

– Да, да, вы правы.

– Вы ведь знаете, что тайна…

– Залог успеха! Я заканчиваю вашу мысль.

– Вы восхитительны!

– Однако я тоже хочу попробовать потрясти дерево.

– Очень хорошо! Потрясите, графиня, это не помешает.

– И у меня есть средство.

–..которое вы считаете прекрасным!

– Я за него ручаюсь.

– Что это за средство?

– Скоро увидите, герцог, вернее…

– Что?

– Нет, вы не увидите.

Столь изящно эти слова мог выговорить только такой прелестный ротик. Потерявшая было голову графиня вдруг словно опомнилась; она торопливо оправила атласные волны юбки, которые в целях дипломатии вздыбились, словно бушующее море.

Герцог был отчасти моряком и привык к капризам океана. Он от души рассмеялся, расцеловал графине ручки и угадал со свойственной ему проницательностью, что аудиенция окончена.

– Когда вы начнете валить дерево, герцог? – спросила графиня.

– Завтра. А вы когда приметесь его трясти? В эту минуту со двора донесся шум подъехавшей кареты, и почти тотчас же раздались крики «Да здравствует король!»

– А я, – отвечала графиня, выглядывая в окно, – я начну сию минуту!

– Браво!

– Идите по черной лестнице, герцог, и ждите во дворе. Через час получите мой ответ.