Глава 27. ДОПРОС
Едва
придя в себя, Филипп направился в апартаменты Андре Однако по мере того, как он
подходил к павильону, ощущение несчастья стало постепенно проходить; ему
казалось, что это был всего-навсего страшный сон, а не действительность,
которой он пытался противостоять. Чем дальше он уходил от доктора, тем все
более нелепыми стали казаться его намеки Ему было очевидно, что наука ошиблась,
а добродетель не сдалась И разве сам доктор не подтвердил правоту «Филиппа тем,
что согласился еще раз навестить его сестру?
Однако,
когда Филипп оказался лицом к лицу с Андре, он так изменился, побледнел и осунулся,
что теперь пришел ее черед испытать беспокойство при виде брата. Она спрашивала
себя, как Филипп мог так сильно перемениться в столь короткий срок.
– Господи!
Дорогой брат! Неужели я серьезно больна? – обратилась она к нему.
– Почему
ты об этом спрашиваешь? – молвил он.
– Потому
что ты так напуган.
– Нет,
сестра, – отвечал Филипп, – у доктора твое состояние не вызывает
беспокойства, он сказал тебе правду. Мне стоило большого труда уговорить его
прийти еще раз – Так он придет? – спросила Андре.
– Да,
придет. Надеюсь, тебе это не доставит неудовольствия, Андре?
При этих
словах Филипп, не сводя глаз, следил за Андре – Нет, – спокойно отвечала
она, – лишь бы этот визит хоть немного тебя утешил, вот все, чего я прошу у
Бога. Ну, а теперь скажи мне, откуда эта бледность? Ты так меня напугал!
– Тебя
это правда беспокоит, Андре?
– И
ты еще спрашиваешь!
– Так
ты меня любишь, Андре?
– Почему
ты о атом спрашиваешь? – удивилась девушка.
– Я
хотел узнать, Андре, любишь ли ты меня так же нежно, как во времена нашей
юности.
– Ах,
Филипп, Филипп!
– Итак
я для тебя по-прежнему один из самых близких людей на всей земле?
– Самый
близкий! Единственный! – вскричала Андре и, покраснев от смущения,
прибавила:
– Прости,
Филипп, я чуть было не забыла…
– Нашего
отца, Андре?
– Да
Филипп взял сестру за руку и, с нежностью глядя на нее, проговорил:
– Андре!
Не думай, что я когда-нибудь осудил бы тебя, если бы в твоем сердце родилось
чувство, не похожее ни на то, которое ты испытываешь к отцу, ни на любовь ко
мне…
Сев с
ней рядом, он продолжал:
– Ты
вступила в тот возраст, Андре, когда девичье сердце говорит громче, чем
хотелось бы его хозяйке. Как ты знаешь, заповедь Божья приказывает женщине
покинуть родителей и семью и последовать за супругом.
Андре
некоторое время смотрела на Филиппа так, будто он говорил на не понятном ей
языке, а потом рассмеялась с непередаваемым простодушием.
– Мой
супруг? – переспросила она. – Ты что-то говорил о моем супруге,
Филипп? Господи, да он еще не родился; во всяком случае, я его не знаю.
Тронутый
искренностью Андре, Филипп подошел к ней и, взяв ее руку в свои ладони, проговорил
в ответ:
– Прежде
чем обзаводиться супругом, милая Андре, женщина может иметь жениха, любовника…
Андре с
удивлением взглянула на Филиппа, испытывая неловкость под его настойчивым
взглядом, пронизывавшим ее насквозь и освещавшим всю ее душу.
– Сестра! –
продолжал Филипп. – Со дня своего рождения я был тебе лучшим другом, и ты
была моей единственной подругой. Я никогда не оставлял тебя одну, как ты
знаешь, ради того, чтобы поиграть с товарищами. Мы вместе росли, и ничто
никогда не поколебало нашего беззаветного взаимного доверия. Почему же ты,
Андре, с некоторых пор без всякой причины переменилась ко мне?
– Я?
Переменилась? Я переменилась к тебе, Филипп? Объяснись, пожалуйста. Должна признаться,
я ничего не понимаю с тех пор, как ты вернулся.
– Да,
Андре, – проговорил молодой человек, прижимая ее к своей груди,
– да,
милая сестричка, на смену детской привязанности приходит юношеская страсть, и ты
решила, что я больше не гожусь для того, чтобы поверять мне свои сердечные
тайны.
– Брат
мой! Друг мой! – все более и более удивляясь, отвечала Андре.
– Что
все это значит? О каких сердечных тайнах ты говоришь?
– Андре!
Я смело завожу разговор, который может оказаться для тебя опасным, а для меня
самого – очень неприятным. Я отлично знаю, что просить или, вернее, требовать
твоего доверия в такую минуту – значит пасть в твоих глазах. Однако я
предпочитаю, – и прошу тебя верить, что мне очень тяжело об этом
говорить, – я предпочитаю увериться, что ты любишь меня меньше, чем
оставить тебя во власти грозящих тебе бед, страшных несчастий, Андре, если ты
будешь по-прежнему упорствовать в своем молчании, которое я оплакиваю и на
которое я не считал тебя способной, если ты имеешь дело с братом и другом.
– Брат
мой! Друг мой! – отвечала Андре. – Клянусь тебе, я ничего не понимаю
в твоих упреках!
– Андре!
Неужто ты хочешь, чтобы я тебе объяснял?..
– Да!
Разумеется, да!
– Не
жалуйся, если, ободренный тобой, я буду говорить слишком прямо, если заставлю
тебя покраснеть, смутиться. Ведь ты сама вызвала во мне несправедливое
недоверие, с каким я копаюсь теперь в недрах твоей души, чтобы вырвать у тебя
признание.
– Говори,
Филипп. Клянусь, что не рассержусь на тебя.
Филипп
взглянул на сестру, встал и в сильном волнении зашагал из угла в угол. Между обвинением,
которое Филипп составил в голове, и спокойствием юной девушки, было столь очевидное
противоречие, что он не знал, что думать.
Андре в
изумлении смотрела на брата и чувствовала, как постепенно холодеет ее сердце от
этой торжественности, столь не похожей на его привычное нежное братское
покровительство.
Прежде
чем Филипп снова заговорил, Андре поднялась и взяла брата под руку.
Взглянув
на него с невыразимой нежностью, она сказала:
– Филипп!
Посмотри мне в глаза!
– С
удовольствием! – отвечал молодой человек, обратив к ней горящий
взор. – Что ты хочешь мне сказать?
– Я
хочу сказать, Филипп, что ты всегда с некоторой ревностью относился к моей
дружбе; это вполне естественно, потому что и я дорожила твоими заботами, твоей
любовью. Ну так посмотри на меня, как я тебя просила.
Девушка
улыбнулась.
– Видишь
ли ты в моих глазах какую-нибудь тайну? – продолжала она.
– Да,
да, одну тайну я там вижу, – сказал Филипп. – Андре! Ты влюблена.
– Я? –
вскричала девушка с таким естественным изумлением, какое не могла бы изобразить
опытная актриса.
Она
засмеялась.
– Я
влюблена? – повторила она.
– Значит,
ты любима?
– Ну,
тем хуже для него, потому что раз этот человек ни разу не объявился и, следовательно,
не объяснился, значит, это любовь неразделенная.
Видя,
что сестра смеется и шутит так непринужденно, видя безмятежную лазурь ее глаз и
ее душевную чистоту, а также чувствуя, как ровно бьется сердце Андре, Филипп
подумал, что за месяц их разлуки не мог так неузнаваемо измениться характер
девицы безупречного поведения; что бедняжка Андре не заслужила подозрений; что
наука лжет. Он признал, что доктора Луи можно извинить, ведь он не знал того,
как чиста Андре, как она порядочна. Доктор, верно, решил, что она – такая же,
как все знатные девицы, соблазненные дурным примером или увлеченные преждевременной
страстью, без сожаления расстававшиеся со своей невинностью и забывавшие даже о
честолюбии.
Еще раз
бросив взгляд на Андре, Филипп уверился в ошибке доктора. Филипп так обрадовался
найденному объяснению, что расцеловал свою сестру, словно мученик, уверовавший
в чистоту Святой Девы Марии и тем подкрепив свою веру в Ее Божественного Сына.
В ту
самую минуту, как Филипп почувствовал, что в его душе зашевелились сомнения, он
услыхал на лестнице шаги доктора Луи, верного данному обещанию.
Андре
вздрогнула: в ее положении любой пустяк мог ее взволновать.
– Кто
там? – спросила она.
– Вероятно,
доктор Луи, – отвечал Филипп.
Дверь
распахнулась, и доктор, которого с таким беспокойством ожидал Филипп, вошел в
комнату.
Как мы
уже говорили, это был один из почтенных и честных ученых, для которых любая
наука священна, и они с благоговением изучают все ее тайны.
Доктор
Луи был законченным материалистом, а по тем временам это было большой редкостью.
Он стремился под заболеванием тела разглядеть душевный недуг; он брался за дело
рьяно, нимало не беспокоясь о слухах и не боясь препятствий; он ценил свое
время – единственное достояние людей труда – и потому бывал резок в разговоре с
бездельниками и болтунами.
Вот
почему он так грубо обошелся с Филиппом во время их первой встречи: он принял
его за одного из придворных щеголей, которые льстят доктору, чтобы в ответ
услышать от него комплименты по поводу их любовных подвигов, и готовы с
радостью платить за его молчание. Однако, едва дело обернулось иначе, и вместо
более или менее влюбленного фата доктор увидел перед собой мрачное и грозное
чело брата, едва на месте обычной неприятности стало вырисовываться настоящее
горе, практикующий философ, сердечный человек взволновался и, услышав последние
слова Филиппа, доктор подумал:
«Я не
только мог ошибиться, но и хотел бы, чтобы это было так».
Вот
почему он пришел бы навестить Андре даже без настойчивых уговоров Филиппа: он хотел
провести более тщательное обследование, чтобы получить подтверждение
результатов первоначального осмотра.
Едва
войдя в апартаменты Андре, он из передней устремил на Андре проницательный изучающий
взгляд и потом все время не сводил с нее глаз.
Визит
доктора, хотя в нем и не было ничего сверхъестественного, взволновал Андре, и у
нее начался один из тех приступов, которые так испугали Филиппа; она
покачнулась и с трудом поднесла к губам платок.
Филипп
приветствовал доктора и ничего не заметил.
– Доктор! –
говорил он. – Входите, прошу вас, и простите мне, пожалуйста, мой резкий
тон. Когда я час назад подошел к вам, я был возбужден, зато теперь спокоен.
Доктор
перевел взгляд с Андре на молодого человека, внимательно изучая его улыбку и
счастливое выражение лица.
– Вы
побеседовали с вашей сестрой, как я вам советовал? – спросил он.
– Да,
доктор.
– И
вы успокоились?
– У
меня с души свалился камень.
Доктор
взял руку Андре и долго щупал пульс.
Филипп
смотрел на сестру, и взгляд его словно говорил:
«Можете
делать все, что вам заблагорассудится, доктор; никакие ваши заключения мне теперь
не страшны».
– Ну
что, доктор? – с торжествующим видом спросил он.
– Господин
шевалье! Соблаговолите оставить меня с вашей сестрой наедине, – проговорил
доктор Луи.
Эти
простые слова задели молодого человека за живое.
– Как?
Опять? – воскликнул он. Доктор кивнул.
– Ну
хорошо, я вас оставляю, – мрачно проговорил Филипп и, обращаясь к сестре,
прибавил:
– Андре!
Можешь доверять доктору, будь с ним откровенна!
Девушка
пожала плечами, словно не понимая, о чем он говорит.
Филипп
продолжал:
– Пока
он будет расспрашивать тебя о твоем самочувствии, я пойду пройдусь по парку. Я
приказал оседлать мне коня на более позднее время и еще успею зайти к тебе
перед отъездом и поговорить.
Он пожал
руку Андре и попытался улыбнуться.
Однако
девушка почувствовала, что улыбка у брата получилась натянутой, а пожатие –
слишком порывистое.
Доктор с
важным видом проводил Филиппа до входной двери и прикрыл ее.
Затем он
сел на софу рядом с Андре.
|