Глава 33. САДИК ДОКТОРА
ЛУИ
Доктор
Луи, у двери дома которого мы оставили Филиппа, гулял в небольшом садике, окруженном
со всех четырех сторон высокими стенами; сад этот был когда-то частью угодий
старого монастыря урсулинок, превращенного позднее в фуражный амбар для
королевских драгунов.
Доктор
Луи читал на ходу пробный оттиск своего нового труда; время от времени он наклонялся
и вырывал сорняк либо в аллее, по которой он прохаживался взад и вперед, либо с
одной из клумб, расположенных по обе стороны от него; эти сорняки раздражали
его нарушением симметрии и порядка.
Единственная
служанка, на попечении которой находилось все хозяйство доктора, была ворчуньей,
как это частенько бывает с услужающими у трудолюбивых господ, которые не любят,
чтобы их беспокоили по пустякам.
Когда
под рукой Филиппа звякнул бронзовый молоток, служанка подошла к двери и приотворила
ее.
Не
вступая с ней в переговоры, молодой человек толкнул дверь и вошел. Оказавшись в
аллее, он окинул взглядом сад и увидел доктора.
Не
обращая внимания на возмущенные крики бдительной сторожихи, он поспешил в сад.
На шум
его шагов доктор поднял голову.
– А!
Это вы?! – спросил он.
– Прошу
прощения, доктор, за то, что я проник к вам незваный и нарушил ваше
одиночество. Однако наступила та самая минута, которую вы предвидели: вы мне
очень нужны, я пришел к вам за помощью.
– Я
обещал вам помочь, – отвечал доктор, – и я весь к вашим услугам.
Филипп
поклонился. Он был слишком взволнован, чтобы самому начать разговор.
Доктор
Луи понял причину его молчания.
– Как
чувствует себя больная? – спросил он, обеспокоенный бледностью Филиппа и
предстоявшим исходом драмы.
– Очень
хорошо, слава Богу! Моя сестра – столь достойная и честная девушка, доктор, что
было бы, признаться, несправедливо, если бы Господь послал ей страдание или
навлек на нее какую-нибудь опасность!
Доктор
вопросительно посмотрел на Филиппа: его слова, как ему казалось, противоречили
тому, что он говорил накануне.
– Так,
значит, она стала жертвой чьих-нибудь козней или попала в ловушку?
– Да,
доктор, она – жертва неслыханных козней, она попала в страшную ловушку.
Доктор
прижал руки к груди и поднял глаза к небу.
– Увы,
в этом смысле мы живем в ужасное время! Я полагаю, что настал час врачевателей
целых наций, а не отдельных индивидов, – проговорил доктор.
– Да, –
согласился Филипп, – пусть придут эти врачеватели, я первый готов их
приветствовать, а пока… Филипп позволил себе угрожающий жест.
– Вы,
как мне кажется, из тех, кто полагает, что можно исправить совершенное зло
насилием и физическим уничтожением преступника, – предположил доктор.
– Да,
я в этом уверен, – невозмутимо проговорил Филипп.
– Дуэль…
– со вздохом заметил доктор. – Дуэль не вернет вашей сестре честь даже в
том случае, если вы убьете виновного, и приведет ее в отчаяние, если будете
убиты вы. А я считал, что вы не лишены здравого смысла!.. Мне казалось, вы сами
сказали, что хотите сохранить всю эту историю в тайне?
Филипп
коснулся руки доктора.
– Сударь! –
сказал он. – Вы обо мне плохого мнения. Я не лишен здравого смысла, основанного
на глубокою убеждении и незапятнанной совести. Я хочу не отомстить за себя, но
добиться справедливости; я стремлюсь не к тому, чтобы меня убили на дуэли, а
моя сестра осталась одна и умерла от горя; я хочу отомстить за нее, убив
негодяя.
– И
вы убьете его, вы, дворянин? Вы готовы совершить убийство?
– Сударь!
Если бы я видел, как за десять минут до преступления он прошмыгнул, словно вор,
в комнату, к которой его низкое происхождение не позволяет ему близко
подходить, и если бы я тогда убил его, всякий сказал бы, что я поступил
правильно. Почему же я должен пощадить его теперь? Уж не преступление ли
сделало его неприкосновенным?
– Вы,
значит, окончательно решились на это кровавое преступление?
– Да,
это дело решенное! Рано или поздно я найду его, где бы он ни скрывался, и
клянусь вам, что я убью его без малейшей жалости, без угрызений совести, я убью
его, как собаку!
– В
таком случае, – заметил доктор Луи, – вы совершите преступление, не
уступающее тому, что уже совершено, а возможно, и более ужасное: ведь никто не
знает, как неосторожное слово или необдуманный кокетливый жест, случайно
вырвавшийся у женщины, могут вызвать влечение мужчины, пробудить его дурные
наклонности… Убить!.. Можно попробовать исправить положение иначе. Существует
брак, например…
Филипп
поднял голову.
– Разве
вы не слышали, что имя Таверне-Мезон-Руж известно со времен крестовых походов,
а моя сестра – столь же знатного происхождения, как инфанта или эрцгерцогиня?
– Да,
понимаю, а виновник несчастья – без роду и племени, деревенщина, презренный,
как говорите вы, знатные господа. Да, да, правда, – с горькой усмешкой
продолжал он, – Господь создал одних людей из глины второго сорта, чтобы
их могли убивать другие люди, сделанные из более нежной. Да, вы правы,
убивайте, сударь, убивайте!
Доктор
повернулся к Филиппу спиной и стал вырывать сорняки.
Филипп
скрестил руки на груди.
– Доктор!
Выслушайте меня! – молвил он. – Речь не идет о соблазнителе, которого
более или менее обнадежила кокетка; речь не идет о человеке, которого кто-то на
это вызвал. Речь идет о презренном, воспитанном и вскормленном из жалости в
нашем доме. Он проник ночью в комнату моей сестры и, воспользовавшись тем, что
она находилась под гипнозом в бесчувственном состоянии, похожем на глубокий
обморок или даже смерть, предательски, подло осквернил самую святую и чистую из
женщин, на которую при свете дня он не смел поднять глаз. Трибунал безусловно
приговорил бы его к смертной казни. Ну так я сам осужу его столь же
бесстрастно, как трибунал, и предам смерти. Доктор! Вы показались мне
благородным и великодушным! Неужели вы заставите меня заплатить за вашу услугу
тем, что я должен буду принять ваше условие? Неужели, оказывая мне услугу, вы
поступите подобно тем, кто, делая одолжение, получает удовольствие от того, что
за свою услугу заставляет другого почувствовать себя обязанным? Если это так,
доктор, значит, вы не тот святой, вызывавший мое восхищение, вы – обыкновенный
человек, и, несмотря на высокомерие, с которым вы недавно со мной
разговаривали, я выше вас, потому что чистосердечно открыл вам свою тайну.
– Так
вы говорите, что виновный сбежал? – в задумчивости проговорил доктор.
– Да.
Разумеется, он догадался, что скоро его преступление откроется. Он услышал, что
его обвиняют, и сбежал.
– Хорошо.
Теперь скажите мне, что вам угодно, – спросил доктор.
– Мне
необходима ваша помощь, чтобы увезти сестру из Версаля и надежно скрыть ужасную
тайну, способную обесчестить нас, если она откроется.
– Я
поставлю вам только одно условие. Филипп так и взвился.
– Выслушайте
меня! – продолжал доктор, жестом призывая Филиппа успокоиться. – Христианский
философ, которого вы только что сделали своим исповедником, вынужден поставить
вам условие не как плату за оказываемую услугу, а по праву совести.
Человечность – не добродетель; это – необходимость. Вы мне толкуете об убийстве
человека, я же обязан вам в этом помешать любым доступным мне способом, даже
силой. Итак, заклинаю вас: дайте мне обещание!
– Никогда!
Никогда!
– Нет,
вы это сделаете! – вскричал доктор Луи. – Вы сделаете это,
кровожадный человек! Научитесь повсюду видеть Божью десницу и не пытайтесь
отвести ее удар. Так вы говорите, что преступник был у вас почти в руках?
– Да,
доктор. Если бы, войдя в апартаменты, я догадался, что он прячется за дверью, я
столкнулся бы с ним нос к носу.
– Ну,
а теперь он сбежал, он трепещет от страха: начались его муки, А-а, вы
улыбаетесь, вам кажется, что божье наказание слишком слабо. Погодите! Погодите!
Погодите же! Вы должны остаться с сестрой и пообещать мне, что никогда не
будете преследовать преступника. Если же вы его встретите случайно, другими
словами, если Бог сам выдаст вам его, вот тогда… Я же человек, я понимаю ваши
чувства… Вот тогда вы и решите, что вам с ним делать.
– Вы
заблуждаетесь: ведь так он всю жизнь может избегать меня.
– Как
знать… Ах, Боже мой! Убийце тоже иногда удается сбежать; он скрывается, он
боится эшафота, однако правосудие словно магнитом притягивает к себе виновного,
и он неизбежно оказывается в руках палача. И потом, разве стоит сейчас
разрушать то, чего вы достигли с таким трудом? Разве вы сможете доказать
невиновность своей сестры людям, среди которых вы живете? Вы убьете человека на
глазах у праздных зевак и потешите их любопытство дважды: сначала признаетесь в
убийстве, потом вынуждены будете рассказать об отмщении, а это вызовет скандал.
Нет, нет, поверьте: лучше молчать, похороните несчастье в своем сердце.
– А
кто узнает, что я убил негодяя из желания отомстить за сестру?
– Надо
же будет как-нибудь объяснить убийство!
– Ну
хорошо, доктор, я готов подчиниться и обещаю, что не стану преследовать
преступника. Но ведь Бог справедлив! Безнаказанность – только приманка: Господь
непременно отдаст мне его в руки!
– В
таком случае это будет означать, что Господь приговорил его к смерти. Вашу
руку, сударь!
– Вот
она!
– Что
я должен сделать для мадмуазель де Таверне? Приказывайте.
– Необходимо
найти подходящий предлог, дорогой господин доктор, чтобы увезти ее на некоторое
время из Трианона: тоска по родным местам, необходимость в свежем воздухе,
особое питание…
– Это
несложно.
– Это
ваше дело, в этом я полагаюсь на вас. Я увезу сестру в тихое место, в Таверне,
к примеру, подальше от любопытных глаз, от подозрений…
– Нет,
нет, это невозможно: бедной девочке нужен постоянный уход и ласковые утешения,
ей не обойтись без медицинской помощи. Дайте мне возможность навещать вас
неподалеку отсюда, в каком-нибудь известном мне кантоне, в хорошо скрытом от
чужих глаз месте, в сто раз более надежном, нежели медвежий угол, куда вы
хотите ее увезти.
– Вы
так считаете, доктор?
– Да,
я полагаю, и не без оснований, что так будет лучше. Чем дальше вы будете от
столицы, тем больше вызовете подозрений Подозрение – словно круги от упавшего в
воду камня: чем дальше от центра, тем шире. Однако что-то камень никуда не
денется: круги исчезают со временем, зато никто так и не может найти причину
волнения, потому что она надежно похоронена под толщей воды.
– Ну,
доктор, в таком случае – за дело!
– Все
будет устроено сегодня же.
– Предупредите
ее высочество.
– Я
переговорю с ней утром.
– А
все остальное?..
– Через
двадцать четыре часа вы получите мой ответ.
– Благодарю
вас, доктор, вы для меня – все.
– Раз
мы обо всем условились, молодой человек, вам надлежит исполнить следующее: возвращайтесь
к сестре и постарайтесь ее утешить. Берегите ее!
– Прощайте,
доктор, прощайте.
Доктор
провожал Филиппа глазами до тех пор, пока тот не исчез из виду; потом вернулся к
книге и к сорнякам.
|
