Глава 36. ЧЕЛОВЕК И ЕГО
ДЕЯНИЯ
Пока
Марат с пользой для себя проводил время и философствовал о сознании и двойной
жизни, другой философ на улице Платриер был занят тем, что пытался до
мельчайших подробностей восстановить проведенный на кануне в ложе вечер, и
спрашивал себя, не стал ли он причиной больших бед. Опустив безвольные руки на
стол и склонив тяжелую голову к левому плечу, Руссо размышлял Перед ним лежали
раскрытыми его политические и философские труды: «Эмиль» и «Общественный
договор».
Время от
времени, когда того требовала его мысль, он склонялся и листал книги, которые
он и так знал назубок – О Господи! – воскликнул он, читая главу из «Эмиля»
о свободе совести. – Вот подстрекательские слова! Какая философия, Боже
правый! Являлся ли когда-нибудь миру поджигатель вроде меня? – Да что
там! – продолжал он, воздев руки. – Именно я высказался против трона,
алтаря и общества… Я не удивлюсь, если какая-нибудь темная сила уже
воспользовалась моими софизмами и заблудилась в полях, которые я засеивал
семенами риторики.
Я стал
нарушителем общественного спокойствия…
Он
поднялся в сильном волнении и трижды обошел комнатку.
– Я
осудил власти предержащие, которые преследуют писателей. Каким же я был
глупцом, варваром! Эти люди тысячу разу были правы! Что я такое? Опасный для
государства человек. Я полагал, что мои слова служат просвещению народов, а на
самом деле они явились искрой, которая способна поджечь вселенную. Я посеял
речи о неравенстве условий, проекты всемирного братства, планы воспитания и вот
теперь пожинаю жестоких гордецов, готовых перевернуть общество вверх дном,
развязать гражданскую войну с целью уничтожения населения. У них с голь дикие
нравы, что они отбросят цивилизацию на десять веков назад… Ах, как я виноват!
Он еще
раз перечитал страницу из своего «Свойского викария»
– Да,
вот оно: «Объединимся для того, чтобы заняться поисками счастья»… И это написал
я! «Придадим нашей добродетели силу, какую другие люди придают порокам». Это
написал тоже я Руссо впал в отчаяние.
– Значит,
это из-за меня братья собираются вместе, – продолжал он. – Придет
день, и полиция накроет один из их погребков. Будет арестован весь их выводок,
а ведь эти люди поклялись сожрать друг друга живьем в случае предательства И
вот среди них отыщется какой-нибудь наглец, который вытащит из кармана мою
книжку и скажет: «Чем вы недовольны? Мы – последователи Руссо, мы занимаемся
философией!» – Ах, как это позабавит Вольтера! Уж он-то не шляется по таким
гадючникам! Он – настоящий придворный!
Мысль,
что Вольтер над ним посмеется, разозлила женевского философа – Я – заговорщик!.. –
прошептал он. – Нет, я просто впал в детство. Нечего сказать, хорош
заговорщик!
Вошла
Тереза, но он ее даже не заметил. Она принесла обед Она обратила внимание, что
он читал отрывок из «Прогулок одинокого мечтателя».
– Прекрасно! –
воскликнула она, с грохотом опуская поднос с горячим молоком прямо на
книгу. – Мой гордец любуется на себя в зеркало! Господин читает
собственные книги! Он восхищается собой! Вот так господин Руссо!
– Ну,
ну, Тереза не шуми, – попросил философ, – оставь меня в покое, мне не
до шуток – Да, это великолепно! – насмешливо проговорила она. – Вы в
восторге от самого себя! До чего же все-таки писатели тщеславны, как много у
них недостатков! Зато нам, бедным женщинам очи их не прощают Стоит мне только
взяться за зеркальце, господин начинает меня бранить и обзывает кокеткой.
Она
продолжала в том же духе, отчего Руссо чувствовал себя несчастнейшим из
смертных, словно позабыв о том, как щедро наделила его природа.
Он выпил
молоко, ни разу не обмакнув в него хлеб.
У него
был насморк.
– Вы
что-то обдумываете, – продолжала она. – Не иначе, как собираетесь
написать еще какую-нибудь отвратительную книжку…
Руссо
содрогнулся.
– Вы
мечтаете, – сказала Тереза, – о своих идеальных дамах и пишете такие
книги, которые девицы не осмелятся читать, а то и просто такие ругательства,
которые будут сожжены палачом на костре.
Мученик
затрясся всем телом: Тереза попала в самую точку.
– Нет, –
возразил он, – я не стану писать ничего такого, что вызвало бы кривотолки…
Напротив, я хочу написать такую книгу, которую все честные люди прочли бы с
восторгом…
– Ох,
ох! – воскликнула Тереза, забирая чашку. – Это невозможно! У вас на
уме одни непристойности… Третьего дня я слыхала, как вы читали отрывок не знаю
чего, где вы говорили о боготворимых вами женщинах… Вы – сатир! Маг!
В устах
Терезы слово «маг» было одним из самых страшных ругательств. Оно неизменно
вызывало у Руссо дрожь.
– Ну,
ну, дорогая! Вы будете довольны, вот увидите… Я собираюсь написать о том, что я
нашел способ обновления мира, не заставляя страдать ни одного человека. Да, да,
я обдумываю этот проект. Довольно революций! Боже милостивый! Дорогая Тереза!
Не надо революций!
– Посмотрим,
что у вас получится, – заметила хозяйка. – Слышите? Звонят…
Несколько
минут спустя Тереза возвратилась в сопровождении красивого молодого человека и
попросила его подождать в первой комнате.
Зайдя к
Руссо, уже делавшему записи карандашом, она сказала:
– Спрячьте
поскорее все эти гнусности. К вам пришли.
– Кто?
– Какой-то
придворный.
– Он
не представился?
– Еще
чего! Разве я впустила бы его, не узнав имени?
– Ну
так говорите!
– Господин
де Куани.
– Господин
де Куани! – вскричал Руссо. – Господин де Куани, придворный его
высочества дофина?
– Должно
быть, он самый. Очаровательный юноша, и такой любезный…
– Я
сейчас приду, Тереза.
Руссо
торопливо оглядел себя в зеркале, смахнул пыль с сюртука, вытер домашние туфли,
то есть старые ботинки, до крайности изношенные, и вошел в столовую, где его
ожидал посетитель.
Тот не
садился. Он с любопытством рассматривал гербарии, собранные Руссо и развешанные
в рамках черного дерева.
Услыхав,
как отворяется стеклянная дверь, он обернулся и почтительно поклонился.
– Я
имею честь говорить с господином Руссо? – спросил он.
– Да,
сударь, – отвечал философ недовольным тоном, сквозь который, однако, можно
было угадать его восхищение необыкновенной красотой и небрежной элегантностью
собеседника.
Де Куани
и в самом деле был одним из самых любезных и красивых кавалеров Франции. Ему,
как никому другому, подходил костюм той эпохи, подчеркивавший изящество его
ног, широких плеч, выпуклой груди, величавую осанку, изумительную посадку
головы и белизну точеных рук.
Руссо
остался доволен осмотром, – он был истинным художником и восхищался
красотой всюду, где только мог ее встретить.
– Чем
могу быть вам полезен? – осведомился Руссо.
– Вам,
должно быть, доложили, что я – граф де Куани. Позволю себе прибавить, что я приехал
к вам по поручению ее высочества.
Руссо
поклонился, краска залила его лицо. Засунув руки в карманы, Тереза наблюдала из
угла столовой за прекрасным посланником величайшей принцессы Франции.
– Ее
высочество хочет меня видеть… Зачем? – спросил Руссо. – Садитесь же,
граф, прошу вас!
Руссо
сел Де Куани взял плетеный стул и последовал его примеру.
– Дело
вот в чем: третьего дня его величество прибыл в Трианон и выразил удовольствие
по поводу вашей музыки, а она действительно прелестна. Ее высочество, желая во
всем угождать его величеству, подумала, что доставит королю удовольствие,
поставив на театре, в Трианоне, одну из ваших комических опер… Руссо низко
поклонился.
– Итак,
я приехал с тем, чтобы просить вас от лица ее высочества…
– Граф! –
перебил его Руссо. – Моего позволения для этого не требуется. Мои пьесы и
арии, входящие в эту оперу, принадлежат поставившему ее театру. Следовательно,
нужно обратиться к актерам, а уж у них ее высочество не встретит возражений,
как и у меня. Актеры будут счастливы играть и петь перед его величеством и всем
двором.
– Я
не совсем за этим к вам прибыл, сударь, – молвил де Куани. – Ее
высочество желает приготовить для короля более полный и наименее известный
дивертисмент. Она знакома со всеми вашими операми, сударь…
Руссо
опять поклонился.
– Она
прекрасно поет все арии. Руссо закусил губу.
– Это
для меня большая честь, – пролепетал он.
– И
так как многие придворные дамы прекрасно музицируют и восхитительно поют, а многие
кавалеры также занимаются музыкой, и весьма успешно, то выбранная ее
высочеством одна из ваших опер будет исполнена придворными, а первыми среди них
будут их высочества.
Руссо
так и подскочил на стуле.
– Уверяю
вас, граф, – сказал он, – что это для меня неслыханная честь, и я
прошу вас передать ее высочеству мою самую сердечную благодарность.
– Это
еще не все, – улыбаясь, молвил де Куани.
– Неужели?
– Составленная
таким образом труппа будет более известной, чем профессиональная, это верно, но
она менее опытна. Ей просто необходимы ваше мнение и ваш совет знатока; надо,
чтобы исполнение было достойно августейшего зрителя, который займет королевскую
ложу, а также чтобы игра была достойна знаменитого автора.
Руссо
встал: на этот раз комплимент его по-настоящему тронул; он ответил де Куани изящным
поклоном.
– Вот
почему, – прибавил придворный, – ее высочество и просит вас прибыть в
Трианон для проведения генеральной репетиции.
– Ее
высочество напрасно… Меня в Трианон?.. – пробормотал Руссо.
– Почему
же нет?.. – как нельзя более естественно спросил де Куани – Ах, граф, у
вас прекрасный вкус, вы умны и тактичны, ну так ответьте, положа руку на
сердце: философ Руссо, изгнанник Руссо, мизантроп Руссо при дворе нужен только
для того, чтобы уморить со смеху всю свору, не так ли?
– Я
не понимаю, сударь, – холодно отвечал де Куани – почему вы обращаете
внимание на насмешки или глупые выходки ваших мучителей, будучи порядочным
человеком и известным всей стране писателем. Если вы подвержены этой слабости,
господин Руссо, постарайтесь поглубже ее упрятать, – ведь если что и может
вызвать смех, так именно эта слабость. А что до шуточек, признайтесь, что
надобно быть весьма и весьма осмотрительным, когда дело идет об удовольствии и
желаниях такого лица, как ее высочество, законной наследницы французского
престола.
– Разумеется, –
согласился Руссо, – вы правы.
– Неужели
вас мучит ложный стыд?.. – с улыбкой проговорил де Куани. – Только
потому, что вы были строги к королям, а теперь побоитесь проявить по отношению
к ним человечность? Ах, господин Руссо, вы преподали урок всему роду
человеческому, но ведь вы его не ненавидите, я полагаю?.. Во всяком случае, вы
исключите из него дам королевского рода.
– Вы
очень искусно меня уговариваете, однако подумайте о том, в каком я положении… Я
живу вдали от всех.., один.., я так несчастен…
Тереза
поморщилась.
– Скажите,
какой несчастный… – пробормотала она. – До чего же у него тяжелый
характер!
– Что
бы я ни делал, на моем лице и в моих манерах всегда будет присутствовать
неизгладимая, неприятная черта, она будет бросаться в глаза королю и
принцессам, ожидающим видеть лишь радость и веселье. Да и что я скажу?.. И что
мне там делать?..
– Можно
подумать, что вы сомневаетесь в самом себе. Но неужели автору «Новой Элоизы» и
«Исповеди» не найдется, что сказать, и он не сумеет себя держать?
– Уверяю
вас, граф, что я не могу…
– Это
слово принцам не понятно.
– Вот
почему я и останусь дома.
– Сударь!
Не заставляйте меня, взявшего на себя смелость доставить удовольствие ее высочеству,
возвращаться в Версаль пристыженным и побежденным. Это было бы для меня смертельной
обидой и привело бы в такое отчаяние, что я немедленно отправился бы в
добровольное изгнание. Дорогой господин Руссо! Ну прошу вас, ради меня, глубоко
почитающего все ваши произведения, сделать то, что ваше гордое сердце
отказывается исполнить для умоляющих его королей.
– Граф!
Ваша изысканная любезность меня покорила, у вас неотразимое красноречие и такой
волнующий голос, что мне трудно устоять…
– Я
вас убедил?
– Нет,
я не могу.., нет, решительно нет: мое состояние здоровья не позволяет мне путешествовать.
– Путешествовать?
Да что вы, господин Руссо, о чем вы говорите? Всего час с четвертью в карете!
– Это
для вас и ваших ретивых коней.
– Да
ведь все королевские лошади к вашим услугам, господин Руссо. Ее высочество
поручила мне передать вам, что в Трианоне для вас приготовлены комнаты, потому
что вас не желают отпускать на ночь глядя в Париж. А его высочество, который,
кстати, знает наизусть все ваши книги, сказал в присутствии всего двора, что
будет счастлив показывать гостям во дворце комнату, где жил Руссо.
Тереза
радостно вскрикнула, восхищаясь не славой Руссо, а добротой принца.
Философа
окончательно сразил этот последний знак внимания, – Видно, придется
поехать, – проговорил он, – никогда еще за меня так ловко не брались.
– Вас
возможно взять только за сердце, сударь, – заметил де Куани, – что же
касается ума, то здесь вам нет равных.
– Итак,
я готов поехать, как того желает ее высочество.
– Сударь!
Позвольте вам выразить мою личную признательность, и только мою: ее высочество
рассердилась бы на меня, если бы я говорил и от ее имени, – ведь она
желает поблагодарить вас лично. Кстати, знаете ли, сударь, не мешало бы вам,
мужчине, поблагодарить юную и очаровательную даму, которая так к вам
благоволит.
– Вы
правы, граф, – с улыбкой отвечал Руссо, – однако у стариков перед
хорошенькими женщинами есть одно преимущество: их надо просить – Господин
Руссо! Соблаговолите назначить мне время: я вам пришлю свою карету, вернее, сам
приеду за вами и провожу в Трианон.
– Ну
уж нет, граф, увольте! – сказал Руссо. – Хорошо, я буду в Трианоне,
но позвольте мне прийти туда так, как мне заблагорассудится, как мне будет
удобно. Можете не беспокоиться. Я приду, вот и все. Скажите мне только, в
котором часу я должен быть.
– Как,
сударь, вы отказываете мне в удовольствии вас представить? Да, вы правы, это
была бы слишком большая честь для меня. Такой человек, как вы, не нуждается в
представлении.
– Граф!
Я знаю, что вы провели при дворе времени больше, чем я в каком бы то ни было месте
земного шара… Я не отказываюсь от вашего предложения, я не отказываю вам лично,
просто у меня есть свои привычки. Я хочу пойти туда так, как если бы я
отправился на прогулку. В конце концов.., это мое условие!
– Я
подчиняюсь, сударь, я не желаю ни в чем вам противоречить. Репетиция начнется
вечером в шесть часов.
– Прекрасно,
без четверти шесть я буду в Трианоне.
– Да,
но как вы доберетесь?
– Это
мое дело, вот мой экипаж. Он указал на ноги, еще довольно крепкие, которые он
обувал довольно тщательно.
– Пять
миль! – удрученно молвил де Куани. – Да ведь вы устанете, вечер будет
для вас слишком утомителен, имейте это в виду!
– Ну,
у меня есть своя карета и свои лошади, принадлежащие мне точно так же, как
моему соседу, как воздух, солнце и вода, а стоит это всего пятнадцать су.
– Боже
мой! Таратайка! У меня даже мурашки побежали по спине!
– Скамейки,
которые представляются вам такими жесткими, для меня – словно барская постель.
Мне кажется, что они набиты пухом или лепестками роз. До вечера, граф, до вечера!
Почувствовав,
что его выпроваживают, де Куани смирился и после бесчисленных комплиментов и
предложений своих услуг, наконец, спустился по темной лестнице; Руссо проводил
его до площадки, Тереза – до середины лестницы.
Де Куани
сел в карету, ожидавшую его на улице, и, улыбаясь, возвратился в Версаль.
Тереза
поднялась и с грохотом захлопнула дверь, – это предвещало Руссо
надвигавшуюся бурю.
|