Александр Дюма «Джузеппе Бальзамо»

Глава 16. БАРОН ДЕ ТАВЕРНЕ НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО ЗАГЛЯНУЛ В БУДУЩЕЕ

Как мы уже сказали, барон де Таверне первым заметил, что ее высочество потеряла сознание: все это время он держался наготове, более других обеспокоенный тем, что должно было произойти между нею и колдуном. Он услыхал крик, вырвавшийся из груди ее высочества, и увидел убегавшего Бальзамо; барон бросился к ней на помощь.

Придя в себя, принцесса потребовала показать ей графин; затем велела не трогать колдуна. Приказание принцессы последовало вовремя: Филипп де Таверне, словно разъяренный тигр, уже напал на его след, но голос принцессы остановил пылкого юношу.

Фрейлина принцессы подошла к ней и заговорила по-немецки; принцесса не отвечала на ее вопросы, сказав только, что Бальзамо ничем ее не оскорбил. Принцесса добавила, что утомление от долгого пути, а также прошедшая накануне гроза послужили, по-видимому, причиной ее нервной лихорадки. Ее слова были переданы г-ну де Роану, ожидавшему объяснений, но не осмеливавшемуся расспрашивать принцессу.

Придворные обычно вполне довольствуются отговорками: ответ принцессы не мог быть принят, однако всех, казалось, удовлетворил. Филипп подошел к ней.

– Ваше высочество! – заговорил он. – Я пришел выполнить приказание вашего королевского высочества и, к своему огромному сожалению, должен вам напомнить, что полчаса, которые ваше высочество рассчитывали здесь провести, уже истекли. Лошади поданы.

– Хорошо, – отвечала она с очаровательной небрежностью, вполне извинительной в ее состоянии. – Однако я возвращаюсь к своему первому намерению. Я не могу сейчас ехать… Мне бы хотелось отдохнуть несколько часов; надеюсь, сон восстановит мои силы.

Барон побледнел. Андре беспокойно взглянула на отца.

– Ваше высочество знает, что мой кров совершенно не достоин вас, – пролепетал барон де Таверне.

– Прошу вас не беспокоиться, – слабеющим голосом отвечала принцесса.

– Все будет хорошо, только бы мне отдохнуть.

Андре стремглав бросилась приводить свою комнату в порядок. Ее комната была не самой большой и, может быть, не самой нарядной; однако в комнате любой девушки благородного происхождения, каковой и являлась Аид-ре, даже столь же бедной, как Андре, есть всегда нечто кокетливое, что не может не радовать глаз любой другой женщины.

Все засуетились вокруг принцессы. Печально улыбаясь, она, не имея сил говорить, жестом отпустила всех, давая понять, что желает остаться одна.

Придворные удалились. Мария-Антуанетта провожала их взглядом до тех пор, пока они не исчезли из виду. Тогда она уронила затуманившуюся голову на свою прелестную ручку.

Неужто и в самом деле то были зловещие предзнаменования, сопровождавшие ее прибытие во Францию? Комната в Страсбурге, в которой она остановилась, впервые ступив на французскую землю, где ей предстояло занять трон, поразила ее гобеленом, изображавшим избиение невинных; гроза, повалившая накануне дерево рядом с ее каретой; наконец, предсказания человека столь необычайного, за которыми последовало страшное явление в сосуде, о чем принцесса, по-видимому, решила никому не рассказывать.

Минут десять спустя возвратилась Андре и сообщила, что комната принцессы готова. Запрет принцессы на нее не распространялся, и она смело шагнула под своды грота.

Она несколько минут стояла перед принцессой, не осмеливаясь заговорить. Казалось, ее высочество погрузилась в глубокое раздумье.

Наконец Мария-Антуанетта подняла голову и, улыбнувшись, жестом приказала ей говорить.

– Комната ее высочества готова, – объявила она. – Умоляю ваше высочество быть…

– Большое спасибо, – перебила ее принцесса. – Позовите, пожалуйста, графиню де Лангерсхаузен и проводите нас.

Андре пошла звать фрейлину; старая фрейлина торопливо подошла к принцессе.

– Подайте мне руку, дорогая Бригитта, – обратилась к ней принцесса по-немецки, – признаться, я чувствую, что не смогу дойти одна.

Графиня исполнила приказание принцессы; Андре тоже протянула ей руку.

– Так вы понимаете немецкую речь, мадмуазель? – обратилась к ней Мария-Антуанетта.

– Да ваше высочество, – отвечала Андре по-немецки, – понимаю и говорю немного.

– Превосходно! – радостно воскликнула принцесса. – Это мне очень важно.

Андре не посмела расспрашивать свою августейшую гостью о ее намерениях, несмотря на страстное желание о них узнать.

Оперевшись на руку г-жи де Лангерсхаузен, принцесса медленно направилась к выходу. Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног.

Дойдя до проема, она услыхала голос г-на де Роана:

– Как, господин де Стенвиль! Вы настаиваете на том, чтобы говорить с ее королевским высочеством, несмотря на ее приказание никого не впускать?

– Это совершенно необходимо, – отвечал непреклонный губернатор, – я уверен в том, что ее высочество меня извинит.

– Право, не знаю, должен ли я…

– Господин де Роан! Пропустите господина губернатора, – приказала принцесса, появляясь в проеме грота, прятавшегося в зелени. – Войдите, господин де Стенвиль.

Никто не осмелился ослушаться приказания Марии-Антуанетты: придворные расступились, пропуская зятя всесильного министра, крепко державшего в руках всю Францию.

Господин де Стенвиль окинул взглядом присутствовавших, давая понять, что хочет говорить с глазу на глаз. Мария-Антуанетта поняла, что губернатор собирается сообщить ей нечто важное. Ей не пришлось приказывать оставить их одних: придворные удалились.

– Депеша из Версаля, ваше высочество, – вполголоса сообщил г-н де Стенвиль, подавая принцессе письмо, которое он прятал под расшитой шляпой.

Принцесса прочла на конверте:

– Господину барону де Стенвилю, губернатору Страсбурга.

– Письмо адресовано не мне, а вам, – заметила она, – прочтите его мне, если там есть что-нибудь, касающееся меня.

– Письмо в самом деле послано на мой адрес, ваше высочество, однако в уголке, взгляните, стоит условный знак моего брата господина де Шуазеля, который указывает на то, что письмо предназначено лично вашему высочеству.

– Да, да, вы правы, вот крестик, я его не сразу заметила. Дайте мне письмо.

Принцесса распечатала письмо и прочла:

«Вопрос о представлении ко двору госпожи Дю Барри решен при условии, что она найдет поручительницу. Нам остается надеяться, что это ей не удастся. Наиболее верный способ помешать назначению – ускорить прибытие вашего высочества. Как только ваше высочество будет в Версале, никто не осмелится предлагать подобную нелепость».

– Прекрасно! – воскликнула принцесса, в глазах которой не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, письмо нисколько ее не заинтересовало.

– Не желает ли ваше высочество отдохнуть? – робко спросила Андре.

– Нет, благодарю вас, мадмуазель, – отвечала эрцгерцогиня, – свежий воздух придал мне сил. Взгляните, как я бодра и весела.

Она отпустила руку графини и сделала несколько быстрых шагов, будто ничего не произошло.

– Лошадей! – приказала она. – Я еду.

Господин де Роан с удивлением взглянул на г-на де Стенвиля, словно ожидая от него объяснений столь резкой перемене.

– Дофин сгорает от нетерпения, – шепнул губернатор на ухо кардиналу.

Он так ловко это сделал, что г-н де Роан принял ложь за пустую болтовню губернатора и остался весьма этим доволен.

Отец давно приучил Андре не удивляться любым прихотям знатных особ, и сейчас она тоже отнеслась спокойно к причудам Марии-Антуанетты.

Андре смотрела на нее с невыразимой кротостью. Обернувшись к ней, принцесса проговорила:

– Благодарю вас, мадмуазель, я очень тронута вашим гостеприимством.

Затем она обратилась к барону:

– Должна вам сообщить, что, покидая Вену, я поклялась осчастливить первого француза, которого встречу, как только окажусь во Франции. Этим французом оказался ваш сын… Но я на этом не остановлюсь: мадмуазель… Как зовут вашу дочь?

– Андре, ваше высочество.

– Мадмуазель Андре не будет забыта…

– О ваше высочество! – прошептала девушка.

– Да, да, я хочу, чтобы она стала фрейлиной. Таким образом, мы сдержим нашу клятву, не так ли, барон?

– О ваше высочество! – вскричал барон, чьи самые заветные мечты исполнялись. – Тут нам нечего беспокоиться: наша семья гораздо более знатна, чем богата.., хотя.., столь высокая честь…

– Вы ее заслужили! Брат будет сражаться за короля на поле брани, сестра будет служить принцессе во дворце; советы отца научат сына верности, а дочь – добродетели… У меня будут достойные слуги, не так ли, сударь? – продолжала Мария-Антуанетта, обратившись к молодому человеку, который, стоя на коленях, внимал ей, затаив дыхание.

– Однако… – пробормотал барон, к которому вернулась способность рассуждать.

– Да, понимаю, – сказала принцесса, – вам необходимо собраться в дорогу.

– Разумеется, ваше высочество, – отвечал Таверне.

– Я с вами согласна, но сборы должны быть скорыми. Грустная улыбка мелькнула на губах Андре и Филиппа; барон горько усмехнулся, но взял себя в руки, щадя самолюбие семейства Таверне.

– Нет, в самом деле, я сужу по усердию, с каким вы пытались мне услужить, – прибавила принцесса. – Кстати, вот что: я вам оставляю одну из своих карет, на ней вы меня догоните. Господин губернатор, подойдите.

Губернатор приблизился.

– Я оставляю одну карету господину де Таверне, – я беру его вместе с мадмуазель Андре в Париж, – сказала принцесса. Назначьте кого-нибудь, кто мог бы сопровождать карету и в случае необходимости подтвердить, что она из моего эскорта.

– Сию минуту, сударыня, – отвечал барон де Стенвиль. – Подойдите, господин де Босир.

Молодой человек лет двадцати четырех – двадцати пяти с умными живыми глазами уверенной походкой вышел из рядов сопровождавших и подошел, обнажив голову.

– Вы отвечаете за карету, предназначенную для барона де Таверне, – сказал губернатор. – Вам надлежит сопровождать ее.

– Постарайтесь, чтобы карета как можно скорее нас нагнала, – добавила принцесса. – Разрешаю вам в случае надобности удвоить прогонные.

Барон и его дети рассыпались в выражениях благодарности.

– Столь поспешный отъезд, надеюсь, не причинит вам слишком много хлопот? – спросила принцесса.

– Мы рады служить вашему высочеству! – отвечал барон.

– Прощайте, прощайте, – с улыбкой сказала принцесса. – Едемте, господа!.. Господин Филипп, садитесь на коня!

Филипп поцеловал у отца руку, обнял сестру и вскочил в седло.

Четверть часа спустя кавалькада исчезла из виду. Обычно безлюдная дорога, ведущая из замка Таверне, вновь опустела, если не считать молодого человека, сидевшего у ворот замка. Он жадно ловил взглядом последние клубы пыли, вылетавшие из-под конских копыт.

Этот молодой человек был Жильбер.

Оставшись наедине с Андре, барон некоторое время не мог прийти в себя.

Гостиная Таверне являла собой необычайное зрелище.

Сложив на груди руки, Андре думала о множестве неслыханных событий, неожиданно ворвавшихся в ее тихую жизнь; ей казалось, что все это сон.

Барон пощипывал густые седые брови и безжалостно теребил свое жабо.

Прислонившись к дверному косяку, Николь наблюдала за хозяевами. Ла Бри уставился на Николь, разинув рот и разведя руки.

Первым пришел в себя барон.

– Скотина! – обращаясь к Ла Бри, взревел он. – Стоишь тут, как истукан, а тот господин, офицер его величества, ждет на улице!

Ла Бри отскочил; спотыкаясь, он поспешил к выходу.

Спустя минуту он возвратился.

– Сударь! Господин ждет внизу, – сообщил он.

– Что он делает?

– Скармливает лошади наш синеголовник.

– Пускай делает, что хочет. А карета?

– Стоит на дороге.

– Запряжена?

– Четверкой лошадей! Ох, до чего хороши лошади, государь! Щиплют гранатовую поросль.

– Королевские лошади могут есть все, что пожелают. А где, кстати, колдун?

– Колдун, сударь? Исчез…

– И оставил на столе всю сервировку? – спросил барон. – Не может быть! Должно быть, скоро вернется, или кто-нибудь придет от его имени.

– Не думаю, – заметил Ла Бри. – Жильбер видел, как он уехал вместе со своим фургоном.

– Жильбер видел, как он уехал вместе с фургоном? – задумчиво повторил барон.

– Да, сударь.

– Ох, уж этот бездельник Жильбер: все-то он видит! Ступай укладывать вещи!

– Я все уложил, сударь.

– Как это уложил?

– Да. Как только я услыхал приказание ее высочества, я пошел в комнату господина барона и упаковал его костюмы и белье.

– Как ты посмел вмешиваться не в свое дело, негодяй?

– А как же, сударь, я хотел предупредить ваше желание – Бестолочь! Ну хорошо, помоги моей дочери.

– Благодарю вас, отец, мне поможет Николь. Барон снова задумался.

– Ах, мошенник ты эдакий! – снова закричал он на Ла Бри. – Да ведь это же Бог знает что!

– О чем вы изволите говорить, сударь?

– Да о том, о чем ты и не подумал, потому что ты вообще ни о чем не думаешь!

– Что такое, сударь?

– А что если ее высочество уехала, ничего не оставив господину де Босиру, а колдун исчез, ничего не передав Жильберу?

В это самое мгновение во дворе кто-то тихонько свистнул.

– Сударь! – проговорил Ла Бри.

– Чего тебе?

– Вас зовут.

– Кто там еще?

– Этот господин.

– Офицер его величества?

– Да И там еще Жильбер: прогуливается с таким видом, будто хочет что-то сообщить.

– Ну так зови его сюда, скотина!

Ла Бри повиновался с обычной поспешностью.

– Отец! – заговорила Андре, подходя к барону. – Я понимаю, что вас сейчас беспокоит. Вам известно, что у меня есть тридцать луидоров, а также прелестные часики, отделанные брильянтами, которые подарила моей матери королева Мария Лещинская.

– Да, дитя мое, – сказал барон. – Береги все это, тебе будет нужно красивое платье для представления ко двору… А пока я найду денег. Тише! Вот и Ла Бри.

– Сударь! – входя в гостиную, вскричал Ла Бри, в одной руке держа письмо, в другой – несколько золотых монет. – Вот что мне оставила принцесса: десять луидоров! Десять луидоров, сударь!

– Что у тебя за письмо, болван?

– Это вам, сударь; письмо оставил колдун.

– Колдун? А кто передал?

– Жильбер.

– Я же тебе говорил, что ты скотина! Давай, давай скорей сюда!

Барон выхватил письмо из рук Ла Бри, поспешно распечатал его и вполголоса прочитал:

«Господин барон! С тех пор, как августейшая рука прикоснулась к этой посуде, она принадлежит Вам. Свято ее храните и вспоминайте иногда признательного Вам гостя.

Джузеппе Бальзамо».

– Ла Бри! – вскричал барон после минутного размышления.

– Да, сударь?

– Нет ли хорошего ювелира в Бар-ле-Дюке?

– Как же, сударь! А тот, который запаял серебряный кубок мадмуазель Андре?

– Отлично! Андре! Отложи бокал, из которого пила ее высочество, и прикажи снести в карету остальные приборы. А ты, бездельник, беги в погреб и подай господину офицеру хорошего вина.

– Осталась одна бутылка, сударь, – задумчиво отвечал Ла Бри.

– Больше и не нужно. Ла Бри вышел.

– Ну, Андре, – продолжал барон, взяв дочь за руки, – смелее, дитя мое! Мы едем ко двору. Там немало свободных титулов, монастырей в ожидании настоятелей, полков без полковников, пенсий, которые так и поджидают нуждающихся. Что за прекрасная страна – двор, теплое место под солнцем! Стой всегда под его лучами, дочь моя, – ведь ты так хороша собой! Вперед, дитя мое!

Подставив для поцелуя свой лоб барону, Андре вышла из гостиной.

Николь последовала за ней.

– Эй, чудовище Ла Бри, – закричал Таверне, выходя последним. – Позаботься о господине офицере, понял?

– Да, сударь, – отвечал Ла Бри из погреба.

– А я, – продолжал барон, отправляясь в свою комнату, – пойду уложу бумаги… Пройдет час – ив этой конуре нас уже не будет, слышишь, Андре? Наконец-то я выберусь из Таверне, и как кстати! Что за славный человек этот колдун! По правде сказать, я становлюсь суеверным. Живей поворачивайся, Ла Бри, увалень ты эдакий!

– Сударь, мне пришлось двигаться ощупью; в замке не осталось ни одной свечи.

– Кажется, самое время отсюда сбежать, – пробормотал барон.