Глава 3. ПЯТЫЙ ЗАГОВОР
МАРШАЛА РИШЕЛЬЕ
Король,
как обычно, вернулся ко двору в Марли.
Меньший
раб этикета, нежели Людовик XIV, который во время придворных церемоний искал
повода для проявления своей королевской власти, Людовик XV в каждом кружке
придворных искал новостей, до которых был охоч, и особенно разнообразия лиц –
это развлечение он предпочитал всем остальным, тем паче если эти лица были
приветливыми.
Вечером
того дня, когда состоялась только что описанная нами встреча, и через два часа
после того, как де Беарн, согласно своему обещанию, которое на сей раз она
сдержала, расположилась в кабинете графини Дю Барри, король играл в карты в
голубом салоне.
Слева от
него сидела герцогиня Айенская, справа – де Гемене.
Король,
казалось, был чем-то озабочен, из-за чего и проиграл восемьсот луидоров. Проигрыш
заставил его вернуться к занятиям более серьезным – будучи достойным потомком
Генриха IV, Людовик XV предпочитал выигрывать. В девять часов король отошел от
карточного стола к окну для беседы с сыном экс-канцлера Малерба. От
противоположного окна за их беседой с беспокойством наблюдал господин де Монеу,
разговаривавший с Шуазелем.
Как
только король отошел, у камина образовался кружок. Вернувшись с прогулки по
саду, принцессы Аделаида, Софья и Виктория устроились здесь со своими
фрейлинами и придворными.
Так как
вокруг короля – вне всякого сомнения занятого делами, ибо серьезность де
Малерба была общеизвестна, – собрались офицеры, сухопутные и морские,
высокородные дворяне, вельможи и высшие чиновники, застывшие в почтительном
ожидании, кружок у камина был вполне удовлетворен. Прелюдией к более оживленной
беседе служили колкости, представлявшие лишь разведку перед боем.
Основную
часть женщин, входящих в эту группу, представляли, кроме трех дочерей короля,
графиня де Граммон, де Гемене, де Шуазель, де Мирпуа и де Поластрон.
В то
мгновение, когда мы остановили взгляд на этой группе, принцесса Аделаида
рассказывала историю про одного епископа, которого пришлось заключить в
исправительное заведение прихода. История, от пересказа которой мы воздержимся,
была достаточно скандальная, особенно в устах принцессы королевского рода, но
эпоха, которую мы пытаемся описать, отнюдь не была, как известно, осенена
знаком богини Весты.
– Вот
так раз! – сказала принцесса Виктория. – А ведь всего месяц назад
этот епископ сидел здесь, с нами.
– У
его величества можно было бы встретиться кое с кем и похуже, – сказала де
Граммон, – если бы сюда наконец получили доступ те, кто, ни разу не
побывав здесь, так жаждет сюда попасть.
При
первых словах герцогини и особенно по тону, каким эти слова были произнесены,
все поняли, о ком она говорила и в каком направлении пойдет беседа.
– К
счастью, хотеть и мочь – не одно и то же, не правда ли, герцогиня? –
спросил, вмешиваясь в беседу, невысокий мужчина семидесяти четырех лет, который
с виду казался пятидесятилетним – так он был статен, такой молодой у него был
голос, такая изящная походка, такие живые глаза, такая белая кожа и такие
красивые руки.
– А,
вот и господин де Ришелье, который первым бросается на приступ, как при осаде
Маона, и который одержит победу и в нашей беседе! – сказала
герцогиня. – Опять пытаетесь гренадерствовать, дорогой герцог?
– Пытаюсь?
Ах, герцогиня, вы меня обижаете, скажите: я все такой же гренадер.
– Так
что же, разве я что-нибудь не так сказала, герцог?
– Когда?
– Только
что.
– А
о чем, собственно, вы говорили?
– О
том, что двери короля не открывают силой.
– Как
и занавески алькова. Я всегда с вами согласен, графиня, всегда согласен.
Намек
герцога заставил некоторых дам закрыть лица веерами и имел успех, хотя хулители
былых времен и поговаривали, что остроумие герцога устарело.
Герцогиня
де Граммон заметно покраснела, потому что эпиграмма была направлена главным
образом против нее.
– Итак, –
сказала она, – если герцог говорит нам подобные вещи, я не буду продолжать
свою историю, но предупреждаю вас: вы много потеряете, если только не попросите
маршала рассказать вам что-нибудь еще.
– Как
я могу осмелиться прервать вас в тот момент, когда вы, возможно, собираетесь
позлословить о ком-нибудь из моих знакомых! – воскликнул герцог. –
Боже упаси! Я напряг весь оставшийся у меня слух.
Кружок
вокруг герцогини стал еще теснее Герцогиня де Граммон бросила взгляд в сторону
окна, чтобы убедиться, что король все еще там. Король по-прежнему стоял на том
же месте, но, продолжая беседу с де Малербом, он не упускал из виду
образовавшуюся группу, и его взгляд встретился со взглядом герцогини де
Граммон.
Герцогиня
почувствовала, что храбрости у нее поубавилось из-за того выражения, которое,
как ей показалось, она заметила в глазах короля, но, начав, она не захотела
остановиться на полпути.
– Знайте
же, – продолжала герцогиня де Граммон, обращаясь главным образом к трем
принцессам, – что некая дама – имя ведь ничего не значит, правда? –
пожелала недавно увидеть всех нас – нас. Божьих избранниц, во всей нашей славе,
лучи которой заставляют ее умирать от ревности.
– Где
она хотела нас увидеть?
– В
Версале, в Марли, в Фонтенбло.
– Так,
так, так.
– Бедное
создание из всех наших больших собраний видела лишь обед короля, на который
разрешено поглазеть зевакам: им позволено из-за ограды смотреть, как кушает его
величество вместе с приглашенными, причем не останавливаясь, а проходя мимо,
повинуясь движению жезла дежурного распорядителя.
Герцог
де Ришелье шумно втянул понюшку табаку из табакерки севрского фарфора.
– Но
чтобы видеть нас в Версале, в Марли, в Фонтенбло, нужно быть представленной ко
двору, – сказал герцог.
– Дама,
о которой идет речь, как раз и домогается представления ко двору.
– Держу
пари, что ее ходатайство удовлетворено, – сказал герцог. – Король так
добр!
– К
сожалению, чтобы быть представленной ко двору, недостаточно разрешения короля,
нужен также кто-то, кто мог бы вас представить.
– Да,
нечто вроде крестной, – сказала де Гемене и стала напевать:
И лишь
подруга Блеза – вот бедняжка! – Лежит в постели, захворавши тяжко…
– Дайте
же герцогине самой закончить начатую ей историю! – остановил ее герцог.
– Ну
что ж, продолжайте, герцогиня, – сказала принцесса Виктория. – Вы нас
так заинтриговали, а теперь не хотите договаривать.
– Что
вы! Напротив, я непременно хочу рассказать историю до конца. Когда у вас нет
крестной, ее нужно отыскать. «Ищите и обрящете», – сказано в Евангелии
Искали так хорошо, что в конце концов нашли Но какую крестную, Бог мой!
Провинциальную кумушку, наивную и бесхитростную Ее чуть ли не силой вытащили из
ее захолустья, исподволь подготовили, приласкали, принарядили.
– Прямо
мурашки по телу, – сказала де Гемене – И вдруг, когда провинциалочка уже
почти готова, разнеженная и принаряженная, она сваливается с лестницы…
– И
что же?.. – спросил герцог де Ришелье.
– Она
сломала ногу.
– «Ха-ха-ха-ха-ха-ха!»
– пропела герцогиня, добавляя еще две строчки к двустишию г-жи де Мирпуа.
– Значит,
представление ко двору…
– Можете
забыть о нем, дорогая моя.
– Вот
что значит судьба! – сказал маршал, воздев руки к небу.
– Извините, –
сказала принцесса Виктория, – но мне очень жаль бедную провинциалку.
– Что
вы, ваше высочество! – возразила графиня. – Вам следовало бы ее
поздравить: из двух зол она выбрала меньшее.
Герцогиня
осеклась на полуслове, заметив обращенный на нее взгляд короля.
– А
о ком вы говорили, герцогиня? – возобновил разговор маршал, притворяясь,
что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой шел разговор.
– Ну..,
имя мне не называли.
– Как
жаль! – сказал маршал – Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
– Если
бы все присутствующие дамы были смелыми и верными принципам чести старинного
французского дворянства, – с горечью сказала де Гемене,
– они
отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла в голову столь
блестящая идея – сломать себе ногу.
– Ах,
Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль, – сказал герцог де Ришелье, –
но нужно знать, как зовут эту прелестную даму, которая избавила нас от такой
великой опасности. Ведь нам больше ничего не угрожает, не правда ли, дорогая
графиня?
– Опасность
миновала, ручаюсь вам: дама в постели с перевязанной ногой и не может сделать
ни шага.
– А
что если эта особа найдет себе другую поручительницу? – спросила де
Гемене. – Она ведь очень предприимчива.
– Не
беспокойтесь, поручительницу отыскать не так-то просто.
– Еще
бы, черт ее подери! – сказал маршал, грызя одну из тех чудесных конфеток,
которым, как поговаривали, он был обязан своей вечной молодостью.
Король
взмахнул рукой. Все замолчали.
Голос
короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
– Прощайте,
дамы и господа!
Все
поднялись с мест, и в галерее началось оживление. Король сделал несколько шагов
к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда выходил из зала, произнес:
– Кстати,
завтра в Версале состоится представление ко двору.
Его
слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
Король
обвел взглядом группу дам – они побледнели и переглянулись.
Король
вышел, не прибавив ни слова.
Но как
только он удалился в сопровождении свиты и многочисленных придворных, состоявших
у него на службе, среди принцесс и прочих присутствующих, оставшихся в зале
после его ухода, поднялась буря.
– Представление
ко двору! – помертвев, пролепетала герцогиня де Граммон. – Что хотел
сказать его величество?
– Герцогиня, –
спросил маршал с такой ядовитой улыбкой, которую не могли простить ему даже
лучшие друзья, – это, случайно, не то представление, о котором вы говорили?
Дамы
кусали губы от досады.
– Нет!
Это невозможно! – глухим голосом проговорила герцогиня де Граммон.
– А
вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
Господин
де Шуазель приблизился к своей сестре и сжал ей руку предупреждающим жестом, но
герцогиня была слишком задета, чтобы обращать внимание на предупреждения.
– Это
оскорбительно! – вскричала она.
– Да,
это оскорбление! – повторила за ней де Гемене.
Господин
де Шуазель, убедившись в своем бессилии, отошел.
– Ваши
высочества! – продолжала герцогиня, обращаясь к трем дочерям короля. –
Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства, неужели вы
потерпите, чтобы всем нам было навязано – в единственном неприступном убежище
благопристойных дам – такое общество, которое унизило бы даже наших горничных?
Принцессы, не отвечая, грустно опустили головы.
– Ваши
высочества! Ради Бога! – повторила герцогиня.
– Король
– повелитель, только он может принимать решения, – сказала, вздохнув,
принцесса Аделаида.
– Хорошо
сказано, – поддержал ее герцог Ришелье.
– Но
тогда будет скомпрометирован весь французский двор! – вскричала
герцогиня. – Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
– Сударыни! –
сказал г-н де Шуазель, пытаясь обратить все в шутку. – Раз все это
становится похожим на заговор, вы ничего не будете иметь против, если я
удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина Сартина.
– Вы
с нами, герцог? – продолжал г-н де Шуазель, обращаясь к Ришелье.
– Пожалуй,
нет, – ответил маршал. – Я остаюсь: я обожаю заговоры.
Господин
де Шуазель скрылся, уводя г-на де Сартина, Те немногие мужчины, которые еще
оставались в зале, последовали их примеру.
Вокруг
принцесс остались лишь герцогиня де Граммон де Гемене, герцогиня Айенская, г-жа
де Мирпуа, г-жа ж Поластрон и еще десять дам, с особым жаром участвовавших в
споре, вызванном пресловутым представлением ко двору.
Герцог
де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
Дамы
смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем в стане греков.
– Я
представляю свою дочь, графиню д'Эгмон, – сказал он им. – Не
обращайте на меня внимания.
– Сударыни! –
сказала герцогиня де Граммон. – Есть способ выразить протест против бесчестья,
которому нас хотят подвергнуть, и я воспользуюсь этим способом.
– Что
же это за способ? – спросили в один голос все дамы.
– Нам
сказали, – продолжала герцогиня де Граммон, – что король – властелин.
– А
я ответил на это: хорошо сказано, – подтвердил герцог.
– Король
– повелитель в своем доме, это правда. Но зато у себя дома властвуем мы сами. А
кто может помешать мне сказать сегодня кучеру: «В Шантеру», вместо того чтобы
приказать ему: «В Версаль»?
– Все
это так, – сказал герцог де Ришелье, – но чего вы добьетесь своим
протестом?
– Кое-кого
это заставит задуматься, – вскричала г-жа де Гемене, – если вашему примеру,
герцогиня, последуют многие!
– А
почему бы нам всем не последовать примеру герцогини? – спросила г-жа де
Мирпуа.
– Ваши
высочества! – сказала герцогиня, вновь обращаясь к дочерям короля. –
Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
– А
король не рассердится на нас? – спросила принцесса Софья.
– Разумеется,
нет! Как вашим высочествам может это прийти в голову! Король, наделенный
тонкими чувствами, неизменным тактом, будет, напротив, признателен вам. Верьте
мне – он никого не неволит.
– Даже
напротив, – подхватил герцог Ришелье, намекая во второй или третий раз на
вторжение, которое, как поговаривали, совершила герцогиня де Граммон в спальню
короля, – это его неволят, его пытаются взять силою.
При этих
словах в рядах дам произошло движение, которое походило на то, что происходит в
роте гренадеров, когда разрывается бомба.
Наконец
все пришли в себя.
– Правда,
король ничего не сказал, когда мы закрыли для графини свою дверь, –
сказала принцесса Виктория, осмелевшая и разгоряченная кипением страстей в
собрании, – но может статься, что по столь торжественному поводу…
– Ну
какие тут могут быть сомнения, – продолжала настаивать герцогиня де
Граммон. – Конечно, все могло бы случиться, если бы отсутствовали только
вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что никого из нас нет.
– Никого! –
вскричали дамы.
– Да,
никого! – повторил старый маршал.
– Значит,
вы тоже участвуете в заговоре? – спросила принцесса Аделаида.
– Ну
конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.
– Говорите,
герцог, говорите! – воскликнула герцогиня де Граммон.
– Нужно
действовать по порядку, – сказал герцог. – Совсем недостаточно
крикнуть: «Мы все, все!» Та, что громче всех «Я это сделаю», когда наступит
время, поступит совсем иначе. Как я только что имел честь заявить вам, я принимаю
участие в заговоре, поэтому я опасаюсь, что останусь в одиночестве, как это уже
случалось со мной неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном
короле или в период Регентства.
– Право
же, герцог, – насмешливо проговорила герцогиня де Граммон, – вы,
кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на роль
вождя.
– Поверьте,
что у меня есть некоторое право на пост, который вы у меня оспариваете, –
возразил герцог. – Вы ненавидите Дю Барри – ну, вот я и назвал имя, но
ведь никто этого не слышал, не правда ли? – вы ненавидите Дю Барри
сильнее, чем я, но я компрометирую себя в гораздо большей степени, нежели вы.
– Вы
скомпрометированы, герцог? – удивилась г-жа де Мирпуа.
– Скомпрометирован,
и очень сильно. Вот уже целую неделю я не был в Версале, так что вчера графиня
даже послала за мной в мой Ганноверский особняк, чтобы справиться, не болен ли
я. И вы знаете, что ответил Рафте? Что я настолько хорошо себя чувствую, что
даже не ночевал дома. Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у меня нет никаких
амбиций, я уступаю вам место вождя и готов помочь вам занять его. Вы все это
начали, вы зачинщица, вы посеяли дух возмущения в умах, вам и жезл
командующего.
– Но
только после их высочеств, – почтительно произнесла герцогиня.
– Оставьте
нам пассивную роль, – сказала принцесса Аделаида. – Мы поедем
навестить нашу сестру Луизу в Сен-Дени; она задержит нас у себя, и мы не
вернемся ночевать в Версаль. И никто ничего не сможет сказать.
– Ну
конечно! Что тут можно сказать! – отозвался герцог. – Или
действительно нужно иметь извращенный ум.
– Я
займусь уборкой сена в Шантеру, – сказала графиня.
– Браво! –
вскричал герцог. – В добрый час. Вот прекрасный предлог!
– А
у меня, – сказала де Гемене, – заболел ребенок, и я никуда не
выезжаю, потому что ухаживаю за ним.
– А
я сегодня вечером что-то чувствую себя усталой, – подхватила г-жа де
Поластрон. – И если Троншен не пустит мне кровь, завтра я могу опасно
заболеть.
– Ну
а я, – сказала величественно г-жа де Мирпуа, – не поеду в Версаль
потому, что не хочу, вот моя причина: свобода выбора.
– Прекрасно,
превосходно! – сказал Ришелье, – но нужно поклясться.
– Как?
Нужно поклясться?
– Конечно,
в заговорах всегда клянутся: начиная с заговора Катилины до заговора Селламара,
в котором я имел честь принимать участие, всегда давали клятву.
Правда,
это ничего не меняло, но традицию нужно соблюдать. Итак, давайте поклянемся!
Это придаст заговору торжественность, вы сами в том убедитесь.
Он
протянул руку и, окруженный группой дам, торжественно произнес: «Клянусь!»
Все
присутствующие повторили за ним клятву, за исключением принцесс, которые незаметно
исчезли.
– Ну,
вот и все, – сказал герцог. – Заговорщики произнесли клятву, и больше
ничего делать не надо.
– Как
же она будет разгневана, когда окажется в пустом зале! – вскричала де
Гемене.
– Гм!
Король, конечно, отправит нас в ссылку, – заметил Ришелье.
– Да
что вы, герцог! – отозвалась де Гемене. – Что же будет со двором,
если нас сошлют? Разве при дворе не ожидают прибытия его величества короля
Дании? Кого же ему представят? Разве не готовятся к приезду ее высочества? Кому
ее будут показывать?
– Кроме
того, весь двор сослать нельзя, всегда кого-нибудь выбирают…
– Я
прекрасно знаю, что всегда кого-нибудь выбирают, более того: мне везет, всегда
выбирают именно меня. Уже выбирали четыре раза, ведь это мой пятый заговор,
сударыни.
– Ну
что вы, герцог! – сказала де Граммон. – Не огорчайтесь, на этот раз в
жертву принесут меня.
– Или
господина Шуазеля, – добавил маршал, – берегитесь, герцогиня!
– Господин
де Шуазель, как и я, вынесет немилость, но не потерпит оскорбления.
– Сошлют
не вас, герцог, не вас, герцогиня, и не господина де Шуазеля, – сказала де
Мирпуа, – сошлют меня. Король не простит мне, что я была менее любезна с
графиней, чем с маркизой.
– Это
правда, – сказал герцог, – вас всегда называли фавориткой фаворитки.
Бедная госпожа де Мирпуа! Нас сошлют вместе!
– Нас
всех отправят в ссылку, – сказала, поднимаясь, г-жа де Гемене,
– потому
что, надеюсь, ни одна из нас не изменит своего решения.
– И
данной клятве, – добавил герцог.
– Кроме
того, – сказала де Граммон, – на всякий случай я приму меры…
– Меры?.. –
переспросил герцог.
– Да.
Ведь чтобы быть завтра вечером в Версале, ей необходимы три вещи.
– Какие
же?
– Парикмахер,
платье, карета.
– Да,
конечно, вы правы.
– И
что же?
– А
то, что она не приедет в Версаль к десяти часам. Король потеряет терпение,
отпустит двор, и представление ко двору этой дамы будет отложено Бог знает на
какой срок из-за церемоний по поводу приезда ее высочества.
Взрыв
аплодисментов и возгласы «браво» приветствовали этот новый эпизод заговора. Но,
аплодируя больше других, герцог де Ришелье и г-жа де Мирпуа обменялись
взглядами. Старые придворные поняли, что им обоим пришла в голову одна и та же
мысль.
В
одиннадцать часов вечера все заговорщики мчались в своих экипажах по дороге в
Версаль или в Сен-Жермен, залитой изумительным лунным светом.
Только
герцог де Ришелье взял лошадь своего курьера и, в то время как его карета с
задернутыми шторами на виду у всех следовала по дороге в Версаль, сам он во
весь опор верхом скакал в Париж по проселочной дороге.
|