Александр Дюма «Джузеппе Бальзамо»

Глава 28.СВЕДЕНИЯ

В эту долгую и богатую событиями ночь читатель имел возможность, словно мифологический бог, восседающий на облаке, проследовать из Сен-Дени в Ла Мюэт, оттуда – на улицу Кок-Эрон, потом – на улицу Платриер, а с улицы Платриер – на улицу Сен-Клод. Графиня дю Барри решила в течение этой ночи убедить короля в необходимости проведения новой политики, отвечающей ее интересам.

Особенно она настаивала на опасности, подстерегавшей их в том случае, если Шуазелю удастся добиться расположения будущей супруги дофина.

Пожав плечами, король ответил, что ее высочество еще ребенок, а де Шуазель опытный министр, значит, опасаться нечего, потому что одна не умеет работать, а другой не способен развлекаться.

Довольный удачным словцом, он положил объяснениям конец.

Но графине Дю Барри было не до смеха: ей показалось, что король увлекся другой красавицей.

Людовик XV был кокетлив. Он обожал заставлять своих любовниц сходить с ума от ревности, но следил, правда, за тем, чтобы ревность не вызывала ссор и затянувшихся размолвок.

Графиня Дю Барри была ревнива из самолюбия и от страха. Ей большого труда стоило завоевать занимаемое положение, оно было слишком высоко и слишком далеко отстояло от отправной точки, чтобы она могла позволить себе, подобно г-же де Помпадур, терпеть при короле других любовниц, даже находить их для него, когда его величество скучал, что бывало с ним весьма часто.

Итак, будучи ревнивой, графиня Дю Барри хотела досконально изучить причины несговорчивости короля.

Король произнес памятные слова, ни одному из которых сам он не верил:

– Я забочусь о счастье своей невестки и не уверен в том, что дофин способен ее осчастливить.

– Отчего же нет?

– Мне показалось, что в Компьене, Сен-Дени и Ла Мюэт его высочество Людовик слишком пристально рассматривал чужих жен и очень мало внимания уделял своей.

– По правде говоря, если бы я этого не услышала от вас, я бы никогда не поверила: ее высочество хороша собой.

– Чересчур худа.

– Она такая юная!

– А вы поглядите на мадмуазель де Таверне; ведь она одного возраста с эрцгерцогиней.

– Ну и что же?

– Она необыкновенно хороша.

В глазах графини мелькнул огонек, предупредивший короля о допущенной им оплошности.

– А вы сами, дорогая графиня, – с живостью продолжал король, – в шестнадцать лет наверняка были пухленькой, как пастушки нашего приятеля Буше.

Эта маленькая лесть немного поправила положение, но удар был слишком сильный.

Графиня Дю Барри перешла в наступление.

– Значит, мадмуазель де Таверне очень красива? – жеманничая, спросила она.

– Понятия не имею! – сказал Людовик XV.

– Как? Вы ее расхваливаете и не знаете, красива она или нет?

– Я знаю, что она не тощая, только и всего.

– Значит, вы видели ее обнаженной?

– Ах, дорогая графиня, вы толкаете меня в западню! Вам известно, что я ее видел сверху, и меня поразили.., формы, к черту мелочи! А у ее высочества я, кроме костей, ничего не заметил, только и всего.

– У мадмуазель де Таверне вы заметили формы, как вы говорите, потому что у ее высочества – красота изысканная, а у мадмуазель де Таверне – вульгарная.

– В таком случае скажите, Жаипэ, разве у вас не изысканная красота?

– Ага! Комплимент, – едва слышно прошептала графиня, – только предназначен он не мне! – И громко продолжала:

– Я буду очень довольна, если ее высочество выберет себе привлекательных фрейлин. Как ужасно, когда при дворе одни старухи!

– Мне ли об этом говорить, дорогая? Я еще вчера толковал об этом дофину, но ему это безразлично. Вот образцовый муж!

– А не начать ли ей с мадмуазель де Таверне?

– Думаю, что так и будет, – отвечал Людовик XV.

– Откуда вам это известно?

– От кого-то я слышал.

– Она нищая.

– Да, зато знатная. Эти Таверне-Мезон-Руж – из хорошей семьи и верные слуги.

– Кто их поддерживает?

– Этого я не знаю. Но я тоже убежден, что они нищие.

– Очевидно, не Шуазель, потому что тогда у них ни в чем не было бы нужды.

– Графиня! Давайте не говорить о политике, умоляю вас!

– Если я заметила, что Шуазели вас разоряют, – это называется говорить о политике?

– Разумеется, – отвечал король и встал со своего места. Час спустя его величество вернулся в Большой Трианон в прекрасном расположении духа оттого, что пробудил ревность, и повторяя вполголоса, как вероятно, повторял бы Ришелье в тридцать лет:

– По правде говоря, ревнивые женщины – это довольно скучно!

Как только король удалился, Дю Барри встала и прошла в будуар, где ее ждала Шон, сгоравшая от нетерпения узнать новости.

– Ну, в эти дни у тебя большая победа, – заметила она, – третьего дня

– представление ко двору, ужин с ее высочеством…

– Верно. Да мне-то что?

– То есть как что? Ты знаешь, что в эту минуту сто карет спешат по дороге в Люсьенн в погоне за твоей улыбкой?

– Мне жаль этих людей.

– Почему же?

– Потому что они зря теряют время: ни кареты, ни люди не увидят утром моей улыбки.

– Не надвигается ли буря?

– Да, черт побери! Прикажите скорее подавать шоколад!

Шон позвонила. Явился Замор.

– Шоколад! – приказала графиня.

Замор неторопливо повернулся и медленно, с важным видом пошел отмерять шаги.

– Этот дурак хочет меня уморить! – закричала графиня. – Сто ударов кнутом, если сию минуту не побежит!

– Я – не бежать! Я – дворецкий! – важно вымолвил Замор.

– А-а, ты – дворецкий! – прошипела графиня, схватившись за хлыст с рукояткой из золоченого серебра, предназначенный для дрессировки спаниеля. – Дворецкий? Ну, погоди! Я тебе сейчас покажу дворецкого!

Он бросился бежать, натыкаясь на стены и истошно вопя.

– До чего вы сегодня жестоки, Жанна! – заметила Шон.

– Я имею на это право.

– Разумеется! Однако я должна вас остановить, дорогая.

– Почему?

– Боюсь попасться вам под горячую руку. В дверь будуара три раза постучали.

– Кто там стучит? – нетерпеливо спросила графиня.

– Хорошенький его ожидает прием! – прошептала Шон.

– Пусть я буду плохо принят! – проговорил Жан, широко распахнув дверь.

– А что произошло бы, если бы вы были плохо приняты? Это ведь вполне возможно.

– Если это произойдет, я больше к вам не приду, – отвечал Жан.

– Ну и что Же?

– Вы сами потеряли бы больше, чем я, если бы плохо меня приняли.

– Наглец!

– Ну вот! Я уже и наглец, только потому, что не льщу вам. Что с ней сегодня, Шон?

– Не говори, Жан! Она просто неприступна. А вот и шоколад.

– Так не будем к ней подходить. Здравствуй, шоколад! – проговорил Жан, принимая поднос. – Как поживаешь, шоколад?

Он поставил поднос в углу на маленький столик, тут он и уселся.

– Иди, Шон, – пригласил он, – а слишком гордые останутся без шоколада.

– Вы просто восхитительны! – вымолвила графиня, увидев, что Шон подала Жану знак, что он может завтракать один. – Вы делаете вид, что очень чувствительны, а сами даже не замечаете, как я страдаю.

– Да что с тобой? – подходя к ней, спросила Шон.

– Ни один из вас даже не подумал о том, что меня беспокоит! – вскричала она.

– Так вас что-то беспокоит? Скажите!

Жан не двинулся. Он намазывал себе тартинки.

– У тебя кончились деньги? – спросила Шон.

– Что ты! Скорее они у короля кончатся!

– Тогда одолжи мне тысячу луидоров, – попросил Жан, – мне они очень нужны.

– Вы сейчас получите тысячу щелчков по своему мясистому красному носу.

– Так король решил оставить при себе этого отвратительного Шуазеля? – спросила Шон.

– Что же в этом удивительного? Такие, как он, несменяемы.

– Может, король влюбился в ее высочество?

– А-а, наконец-то вы подходите к самой сути! Поздравляю вас! Однако взгляните на этого грубияна: он лопает шоколад и пальцем не желает шевельнуть, чтобы мне помочь. Да нет, они оба хотят, чтобы я умерла от огорчения.

Не обращая ни малейшего внимания на разразившуюся за его спиной бурю, Жан разрезал вторую булочку, намазал ее маслом и налил себе вторую чашку шоколада.

– Что вы говорите! Король влюбился? – воскликнула Шон.

Графиня Дю Барри кивнула головой, словно хотела сказать:

«Вы угадали».

– В ее высочество? – спросила Шон, всплеснув руками. – Ну, тем лучше; не будет кровосмешения. Да и вам спокойнее: лучше он будет влюблен в нее, чем в кого-нибудь еще.

– А если он влюблен не в нее, а в кого-нибудь еще?

– Господи! Что ты говоришь? – побледнев, воскликнула Шон.

– Вот видишь, теперь и тебе стало нехорошо. Этого только недоставало!

– Однако, если все обстоит именно так, мы погибли! – пробормотала Шон. – Вот отчего ты страдаешь, Жанна! В кого же он влюблен?

– Это ты у своего братца спроси. Он уже фиолетовый от шоколада, как бы не умер прямо здесь. Он-то тебе скажет, он наверняка знает или, по крайней мере, догадывается.

Жан поднял голову.

– У меня что-то хотят узнать? – спросил он.

– Да, господин Торопыга, да, господин Главный помощник, у вас спрашивают имя лица, интересующего короля, – ответила Жанна.

Жан плотно сжал губы и процедил всего три слова:

– Мадмуазель де Таверне.

– Мадмуазель де Таверне! – закричала Шон. – Ох, пощадите!

– Он об этом знает, палач! – завопила графиня, откинувшись в кресле и воздев руки к небу. – Он знает и спокойно ест!

– О! – воскликнула Шон, очевидно переходя в лагерь сестры.

– По правде говоря, – кричала графиня, – я не понимаю, почему я до сих пор не выцарапала его огромные отвратительные, заспанные глаза. Бездельник! Смотрите, дорогая, он поднимается!

– Вы ошибаетесь, – возразил Жан, – я сегодня еще не ложился.

– Что же вы, в таком случае, делали, бабник?

– Я, черт возьми, бегал всю ночь и утро, – с возмущением ответил Жан.

– Да что говорить… Кто будет служить мне лучше, чем служат сейчас? Кто мне скажет, что сталось с этой девицей, где она?

– Где она? – переспросил Жан.

– Да.

– В Париже, черт побери!

– В Париже?.. Где именно?

– Улица Кок-Эрон.

– Кто вам сказал?

– Ее кучер, я дождался его в конюшнях и допросил.

– Что он ответил?

– Он только что отвез все семейство Таверне в особнячок на улице Кок-Эрон; дом стоит в саду, примыкающему к особняку д'Арменонвиль.

– Ах, Жан! – воскликнула графиня. – Это заставляет меня помириться с вами, друг мой! Однако нам необходимо знать все мелочи. Как она живет, с кем встречается? Чем занимается? Получает ли корреспонденцию? Вот что важно узнать!

– Ну что ж, узнаем!

– Каким образом?

– Каким образом?.. Я уже кое-что нашел, теперь ваша очередь.

– Улица Кок-Эрон? – с живостью переспросила Шон – Улица Кок-Эрон, – равнодушно повторил Жан.

– Должно быть, на улице Кок-Эрон сдаются комнаты.

– Превосходная мысль! – воскликнула графиня – Надо поскорее отправиться на улицу Кок-Эрон, Жан, и снять Дом. Мы там посадим своего человека, он будет следить за тем, кто к ней входит, кто выходит, что там замышляется. В карету, живей, живей! Едем на улицу Кок-Эрон!

– Пустое! На улице Кок-Эрон дома не сдаются.

– Почем вы знаете?

– Навел справки, черт побери! Правда, там есть…

– Где – там! Говорите!

– На улице Платриер.

– Что за улица Платриер?

– Вы спрашиваете, при чем тут улица Платриер?

– Да.

– Эта улица выходит задами на сады улицы Кок-Эрон.

– Пошевеливайтесь! – приказала графиня. – Надо снять квартиру на улице Платриер.

– Уже снял, – проговорил Жан.

– До чего же вы восхитительны! – воскликнула графиня. – Поцелуй меня, Жан!

Жан вытер губы, чмокнул графиню Дю Барри в щечки и церемонно поклонился в знак признательности за оказанную ему честь.

– Это большая удача! – заметил Жан.

– Вас не узнают?

– Какой черт может меня узнать на улице Платриер?

– А что вы сняли?

– Крошечную квартиру в покосившемся домишке.

– Должно быть, у вас спрашивали, для кого вы снимаете квартиру.

– Разумеется.

– Что же вы ответили?

– Я сказал, что квартира предназначена для молодой вдовы. Ведь ты – вдова, Шон?

– Вот это я понимаю! – воскликнула Шон.

– Ну и прекрасно! – проговорила графиня. – Она поселится в квартире и будет за всем следить. Не будем терять времени!

– Я отправляюсь сию минуту, – сказала Шон. – Прикажите подать лошадей!

– Лошадей! – крикнула Дю Барри и так яростно тряхнула колокольчиком, что могла бы разбудить весь дворец Спящей Красавицы.

Жан и графиня знали, как им действовать по отношению к Андре.

Едва появившись в столице, она привлекла к себе внимание короля, следовательно, Андре была опасна.

– Эта девица, – заметила графиня, пока запрягали лошадей, – не была бы истинной провинциалкой, если бы перед отъездом в Париж не прихватила из своей голубятни какого-нибудь воздыхателя. Постараемся его отыскать и скорее за свадебку! Ничто так не охладит пыл его величества, как свадьба влюбленных провинциалов.

– Напротив! – возразил Жан. – Этого-то как раз нам я следует остерегаться. Его величество благочестив – вы же знаете его лучше, чем кто бы то ни было. Молодая замужняя дама для него – лакомый кусочек, а вот девица, у которой есть любовник, вызовет недовольство его величества. Карета подана, – прибавил он.

Пожав Жану руку и поцеловав сестру, Шон поспешила к выходу.

– Почему бы вам не отвезти ее, Жан? – спросила графиня.

– Нет, я отправлюсь следом, – ответил Жан. – Жди меня на улице Платриер, Шон. Я буду первым, кого ты примешь в своей новой квартире.

Когда Шон удалилась, Жан вновь уселся за стол и выпил третью чашку шоколада.

Шон сперва заехала домой и переоделась, постаравшись принять вид мещанки. Она осталась собой довольна. Закутав в жалкий плащ черного шелка свои аристократические плечи, она приказала подать носилки и полчаса спустя уже поднималась в сопровождении мадмуазель Сильви по крутой лестнице на пятый этаж.

Здесь была расположена снятая виконтом квартира.

Дойдя до площадки третьего этажа, Т Ион обернулась: она почувствовала, что кто-то за ними следит.

Это была старуха-владелица, которая жила во втором этаже. Услыхав шум, она вышла и начала с большим интересом рассматривать двух молоденьких хорошеньких женщин, вошедших к ней в дом.

Насупившись, она подняла голову и встретилась глазами с обеими смеющимися женщинами.

– Эй, сударыни, эй! Вы зачем сюда пришли?

– Мой брат снял здесь для нас квартиру, сударыня, – проговорила Шон, пытаясь изобразить безутешную вдову. – Неужели вы его не видели? Быть может, мы ошиблись адресом?

– Нет, нет, это в пятом этаже, – воскликнула старуха-хозяйка, – ах, бедняжка, такая молоденькая, – и уже вдова!

– Увы! – вздохнула Шон, поднимая глаза к небу.

– Вам будет хорошо на улице Платриер, здесь очень мило. Сюда не доносится городской шум: окна вашей комнаты выходят в сад.

– Эго то, о чем я мечтала, сударыня.

– Впрочем, из коридора можно видеть и улицу, когда проходят траурные процессии или проезжает бродячий цирк.

– Для меня это будет большим утешением, сударыня, – вздохнула Шон и начала подниматься.

Старуха провожала ее взглядом до пятого этажа. Когда Шон заперла за собой дверь, она проговорила:

– У нее вид порядочной женщины.

Едва захлопнув дверь, Шон бросилась к выходившим в сад окнам.

Жан не ошибся: почти точно под окном снятой квартиры находился указанный кучером павильон.

Скоро в этом не осталось никаких сомнений: у окна села девушка с вышиванием в руках. Это была Андре.