Глава 37. ГОСПОДИН ДЕ
ЖЮСЬЕ
Давайте
еще раз перенесемся в дом на улице Платриер, куда де Сартин посылал своего агента.
Мы увидим там утром 31 мая Жильбера, лежащего на матрасе в комнате Терезы, а
вокруг него – Терезу, Руссо и их многочисленных соседей, с ужасом наблюдающих
за тем, каковы могут быть последствия большого праздника, от которого еще не
оправился Париж.
Бледный,
окровавленный Жильбер открыл глаза. Едва придя в себя, он приподнялся и попытался
оглядеться, полагая, что все еще находится на площади Людовика XV.
Тревога
сменилась на его лице радостью. Затем грусть опять затмила радость.
– Вам
больно. Друг мой? – спросил Руссо, ласково взяв его за руку.
– Кому
я обязан спасением? – проговорил Жильбер. – Кто вспомнил обо мне,
одиноком страннике в этом мире?
– Вас
спасло то, что вы были еще живы. О вас вспомнил Тот, кто думает о всех нас.
– Все-таки
это неосторожно – разгуливать в такой толпе, – проворчала Тереза.
– Да,
да, неосторожно, – хором стали поддакивать соседки.
– Как
можно быть неосторожным там, где не ожидаешь опасности? А как можно предвидеть
опасность, отправляясь поглазеть на фейерверк? Если в этом случае угрожает
опасность, это не значит, что человек неосторожен, это говорит о том, что он
несчастен. Вот мы рассуждаем об этом, а разве мы не поступили бы так же?
Жильбер
огляделся и, заметив, что он лежит в комнате Руссо, хотел было заговорить.
Но в эту
минуту кровь пошла у него горлом и носом, и он потерял сознание.
Руссо
был предупрежден хирургом с площади Людовика XV, поэтому нисколько не растерялся.
Он ожидал такого исхода, и сейчас уложил больного на голый матрас без
простыней.
– А
теперь можете уложить бедного мальчика в постель, – сказал он Терезе.
– Куда
же это?
– Да
сюда, на мою кровать.
Жильбер
все слышал; крайняя слабость мешала ему немедля ответить, однако он сделал над
собою усилие и, открыв глаза, проговорил:
– Нет,
нет! Наверху!
– Вы
хотите вернуться в свою комнату?
– Да,
да, пожалуйста.
Он
ответил скорее взглядом, нежели губами. На его желание повлияло воспоминание
более сильное, нежели его страдание, способное, казалось, победить даже его
разум.
Руссо,
будучи натурой весьма чувствительной, вероятно, понял его.
– Хорошо,
дитя мое, мы перенесем вас наверх. Он не хочет нас стеснять, – сказал он
Терезе; Тереза от души одобряла такое решение.
Итак,
было решено, что Жильбер сию минуту будет перенесен на чердак, раз он этого
требует.
После обеда
Руссо пришел навестить своего ученика и провел возле него время, которое он
убивал обыкновенно, перебирая любимые растения; молодому человеку стало немного
лучше, и он тихим, тусклым голосом рассказывал о подробностях катастрофы.
Он не
сказал, почему пошел смотреть фейерверк; он говорил, что на площадь Людовика XV
его привело любопытство.
Руссо не
мог заподозрить его в скрытности, ведь он не был колдуном. Вот почему он не выразил
Жильберу удивления и довольствовался его ответами. Он посоветовал ему только не
вставать с постели. Не стал он ему рассказывать и о найденном в его руке клочке
материи, за который ухватился Филипп.
Однако
этот разговор обоим собеседникам казался интересным и правдивым, они увлеклись
им настолько, что не слыхали шагов Терезы на лестнице – Жак! – окликнула
она мужа. – Жак!
– Ну,
что там такое?
– Наверное,
теперь и ко мне пришел какой-нибудь принц, – слабо улыбаясь, прошептал
Жильбер.
– Жак! –
опять закричала Тереза, продолжая подниматься по лестнице.
– Что
тебе от меня нужно? Тереза появилась на пороге.
– Внизу
ждет господин де Жюсье, – сообщила она. – Он узнал, что вас видели
ночью на площади, и пришел спросить, не ранены ли вы.
– Милый
Жюсье! – воскликнул Руссо. – Превосходный человек, как, впрочем, и
все, кто по доброй воле или по необходимости близок к природе – источнику всего
доброго! Сохраняйте спокойствие, не двигайтесь, Жильбер, я сейчас вернусь.
– Благодарю, –
проговорил молодой человек.
Руссо
вышел.
Однако
едва он покинул чердак, как Жильбер, собравшись с силами, приподнялся и пополз
к слуховому оконцу, откуда было видно окно Андре.
Молодому
человеку, совершенно обессиленному и ничего не соображавшему, было довольно
трудно взобраться на табурет и приподнять решетку окна, а потом опереться на
гребень крыши Однако Жильберу это удалось проделать, но, оказавшись в этом
положении, он почувствовал, что свет померк у него в глазах, руки задрожали,
кровь подступила к горлу, и он рухнул на пол.
В эту
минуту дверь чердака опять распахнулась, и вошел Жан-Жак, пропуская вперед г-на
де Жюсье и рассыпаясь в любезностях.
– Будьте
осторожны, дорогой мой! Здесь нагнитесь… Еще шаг вот сюда, – говорил
Руссо. – Да, черт возьми, мы не во дворце.
– Благодарю
вас, у меня отличное зрение и крепкие ноги, – отвечал ботаник.
– А
вас пришли навестить, Жильбер, – проговорил Руссо, поворачиваясь к
постели. – Господи! Где же он? Он поднялся, несчастный!
Обратив
внимание на раскрытую раму, Руссо стал по-отечески журить молодого человека.
Жильбер
с трудом поднялся и едва слышно пролепетал:
– Мне
нужно было побольше воздуху… Ругать его было совершенно невозможно, его лицо
исказилось от боли.
– Здесь
в самом деле ужасно жарко, – вмешался де Жюсье. – Ну, молодой
человек, давайте послушаем пульс, я тоже врач.
– Да
еще лучше многих других, – прибавил Руссо, – он лечит не только тело,
но и душу.
– Это
такая честь для меня… – слабым голосом проговорил Жильбер, пытаясь укрыться от
его глаз в жалкой постели.
– Господин
де Жюсье настоял на том, чтобы вас осмотреть, – сообщил Руссо, – и я
принял его любезное предложение. Ну, дорогой доктор, что вы скажете о его
груди?
Опытный
анатом ощупал кости, внимательно исследовал грудную клетку.
– Внутренних
повреждений нет, – сказал он. – Кто же вас так стиснул в объятиях?
– Смерть, –
отвечал Жильбер.
Руссо
удивленно взглянул на молодого человека.
– Да,
дитя мое, вы изрядно помяты. Тонизирующие средства, свежий воздух, покой – и
все пройдет.
– Только
не покой… Этого я не могу себе позволить, – глядя на Руссо, проговорил
Жильбер.
– Что
он хочет этим сказать? – спросил де Жюсье.
– Жильбер
– настоящий труженик, дорогой мой, – отвечал Руссо.
– Понимаю.
Но в ближайшие дни работать нельзя.
– Я
должен работать каждый день, потому что нужно на что-то жить, – заметил
Жильбер.
– Вы
не будете много есть, а лекарство обойдется вам недорого.
– Как
бы дешево это ни стоило, я не приму милостыню, – возразил Жильбер.
– Вы
– сумасшедший, – проговорил Руссо, – это уж чересчур! Я вам говорю,
что вы будете вести себя так, как скажет этот господин, потому что он будет
вашим доктором вопреки вашему желанию. Поверите ли, – продолжал он,
обращаясь к де Жюсье, – он умолял меня не приглашать врача!
– Почему?
– Да
потому, что мне это стоило бы денег, а он слишком горд.
– Как
бы ни был горд человек, он не может сделать больше того, что в его силах… –
возразил де Жюсье, с большим любопытством разглядывая выразительное лицо
Жильбера с тонкими чертами. – Неужели вы считаете себя способным работать?
Ведь вы даже не смогли добраться до этого оконца!
– Вы
правы, – прошептал Жильбер, – я слаб, да, я знаю.
– Вот
и отдохните, в особенности – душой. Вы в гостях у человека, с которым считается
весь мир, кроме его гостя.
Руссо
был доволен столь изысканной вежливостью важного сеньора и пожал ему руку.
– Кроме
того, вас окружат родительской заботой король и принцы, – прибавил де Жюсье.
– Меня? –
вскричал Жильбер.
– Вас,
как жертву этого праздничного вечера. Узнав о случившемся, его высочество дофин
отложил поездку в Марли. Он остается в Трианоне, чтобы быть ближе к
пострадавшим и помогать им.
– В
самом деле? – спросил Руссо.
– Да,
дорогой господин философ, сейчас только и разговоров, что о письме дофина де Сартину.
– Мне
ничего об этом не известно.
– О,
это наивно и прелестно! Дофин получает ежемесячно две тысячи экю. Утром деньги
все не несут… Принц нервно расхаживал и несколько раз справлялся о казначее.
Как только тот принес деньги, принц послал их в Париж де Сартину, сопроводив
прелестной запиской. Она была мне сейчас же передана.
– Вы
видели сегодня де Сартина? – спросил Руссо с оттенком беспокойства, вернее
– недоверия.
– Да,
я только что от него, – отвечал де Жюсье с некоторым смущением.
– Мне
нужно было взять у него семена… Так вот, принцесса, – торопливо прибавил
он, – остается в Версале ухаживать за больными и ранеными.
– За
больными и ранеными?
– Да,
ведь не один господин Жильбер пострадал. На сей раз народ лишь частично
заплатил за удовольствие: говорят, что среди раненых много знати.
Жильбер
слушал с неизъяснимым беспокойством; ему казалось, что имя Андре вот-вот сорвется
с губ прославленного натуралиста.
Де Жюсье
поднялся.
– Осмотр
окончен? – спросил Руссо.
– Да,
отныне вашему больному доктор не нужен. Свежий воздух, умеренный физический
труд… Прогулки в лесу. Кстати.., я совсем забыл…
– Что
именно?
– В
это воскресенье я собираюсь заниматься ботаникой в лесу Марли. Не хотите ли
пойти со мной, прославленный собрат?
– Скажите
лучше – ваш недостойный почитатель, – поправил Руссо.
– Вот
прекрасный повод прогуляться для нашего раненого… Берите его с собой.
– Так
далеко?
– Это
в двух шагах отсюда. Кстати, я отправлюсь в Буживаль в своей карете: я возьму
вас с собой… Мы поднимемся по дороге Принцессы в Люсьенн, оттуда поедем в
Марли. Мы будем делать частые остановки; наш раненый будет нести за нами
складные стулья… Мы с вами будем собирать травы, а он подышит воздухом.
– Вы
так любезны, дорогой друг! – воскликнул Руссо.
– Ах,
оставьте! У меня тут свой интерес. Я знаю, что у вас готов большой труд,
посвященный мхам, а я в этом направлении двигаюсь на ощупь: вы будете моим
проводником.
– С
удовольствием! – отвечал Руссо, пытаясь скрыть удовлетворение.
– Там
нас будет ждать в тени завтрак среди прелестных цветов… – прибавил
ботаник. – Ну как, условились?
– В
воскресенье нас ожидает чудесная прогулка. Условились… Мне словно пятнадцать
лет: я предвкушаю ожидающее меня удовольствие, – отвечал Руссо, радуясь,
как ребенок.
– А
вы, дружок, с сегодняшнего дня попробуйте понемножку вставать.
Жильбер
пролепетал слова благодарности, но де Жюсье его не слыхал: ботаники оставили
Жильбера одного, и он погрузился в свои размышления, но преимущественно в
область страхов.
|
