Глава 8. ПРИТЯГАТЕЛЬНАЯ
СИЛА
Жильберу
не полагалось в силу низкого происхождения присутствовать на ужине, поэтому он
с жадностью следил весь вечер через окно за участниками трапезы, которым
положение позволяло находиться в столовой замка Таверне. Он видел улыбавшегося
и жестикулировавшего во время ужина Бальзамо. Он отметил внимание, которое
оказывала ему Андре, неслыханную любезность барона, почтительную услужливость
Ла Бри.
Позже,
когда все встали из-за стола, он укрылся в зарослях сирени, опасаясь, как бы
Николь, затворяя ставни иди возвращаясь к себе, не заметила его и не помешала
ему в его расследовании или, вернее, в слежке.
Действительно,
Николь обошла весь первый этаж, однако вынуждена была оставить одно окно
гостиной отворенным, так как петли его наполовину отошли и ставни не
затворялись.
Жильбер
знал об этом обстоятельстве. Вот почему, он, как мы уже видели, не покидал
своего поста, уверенный в том, что сможет продолжать наблюдения после ухода
Леге.
Мы сказали,
наблюдения – слово это может показаться читателю не вполне ясным. В самом деле,
какими наблюдениями мог быть занят Жильбер? Разве он не знал всех уголков замка
Таверне, где он вырос, разве не знал он всех черт характера его обитателей,
наблюдая их ежедневно в течение семнадцати или восемнадцати лет?
Итак, в
тот вечер у Жильбера были для наблюдений иные основания, – он не столько
подкарауливал, сколько выжидал.
Когда
Николь, оставив Андре одну, покинула гостиную, она небрежно и не торопясь притворила
все двери и ставни, прошлась по первому этажу, будто ожидая кого-то встретить и
бросая беглый взгляд по сторонам. Наконец, она решилась уйти в свою комнату.
Жильбер
стоял не шелохнувшись за деревом: он пригнулся, затаил дыхание, но не упустил
ни одного движения Николь. Когда она скрылась и засветилось окно ее мансарды,
он На цыпочках прошел по двору, подошел к окну и стал ждать, сам в точности не
зная, чего, пожирая глазами Андре, небрежно сидевшую за клавесином.
Тут в
гостиную вошел Бальзамо.
Увидев
его, Жильбер вздрогнул и горящим взором стал следить за обоими участниками сцены,
которую мы только Что описали.
Ему
казалось, что Бальзамо хвалил игру Андре, а она отвечала со свойственной ей
холодностью. Он настойчиво улыбался, а она перестала играть, чтобы спровадить
гостя.
Жильбер
восхитился изяществом, с которым тот удалился.
Он
думал, что все уловил, хотя в действительности не понял ничего из того, что
между ними произошло: смысл этой сцены был в том, что она происходила в полном
безмолвии.
Жильбер
ничего не мог слышать, он лишь видел, как шевелились губы и взмахивали руки.
Даже будучи очень наблюдательным, он не мог заподозрить тайну, потому что
внешне все выглядело вполне естественно.
Когда
Бальзамо удалился, Жильбер из наблюдателя обратился в воздыхателя, он
восхищался пленительной небрежностью позы, которую приняла Андре. Вдруг он с
удивлением заметил, что она спит. Некоторое время он не двигался, желая
убедиться в том, что она в самом деле заснула. Когда же у него не осталось в
этом никаких сомнений, он выпрямился и обхватил голову руками, будто опасаясь,
как бы она не лопнула от переполнявших ее мыслей. Он собрал всю свою волю и
воскликнул в исступлении:
– О,
как бы мне хотелось коснуться губами ее руки! Да! Я, Жильбер, этого хочу!..
Проговорив
эти слова и будто подчиняясь внутреннему голосу, он устремился через переднюю к
двери, ведущей в гостиную, – дверь так же бесшумно распахнулась перед ним,
как несколько ранее перед Бальзамо.
Едва
дверь распахнулась и ничто больше не препятствовало ему, чтобы подойти к
девушке, он понял всю важность того, что задумал: он, Жильбер, сын управляющего
и крестьянки, тихий, почтительный, едва осмеливавшийся робко взглядывать из
темного угла на гордую и снисходительную госпожу, вознамерился припасть к краю
ее платья или коснуться губами пальчиков спящей богини, которая, пробудившись,
могла бы одним своим взглядом обратить его в пепел. Туман опьянения от грез
рассеялся при этой мысли, в голове прояснело, и он опомнился. Он застыл,
ухватившись за дверной косяк; колени у него задрожали, он едва держался на
ногах.
Однако
задумчивость или сон Андре были столь глубоки, что Жильбер так и не понял, спит
она или грезит: она сидела совершенно неподвижно. Сердце Жильбера трепетало в
груди, он безуспешно пытался унять волнение, он задыхался.
Андре
по-прежнему не шевелилась. Она была так хороша в этот миг! Она сидела,
грациозно опершись на руку. Длинные волосы свободно ниспадали, рассыпавшись по
плечам. Утихнувшая было под влиянием страха, но не угаснувшая страсть Жильбера
вспыхнула с новой силой. Голова его закружилась, он словно опьянел от безумной
любви. Он испытывал всепожирающую потребность дотронуться до Андре. Он снова
шагнул к ней.
Половица
скрипнула под его нетвердой ногой: капли ледяного пота выступили у него на лбу.
Однако Андре ничего не слыхала.
– Она
спит, – прошептал Жильбер. – Какое счастье, что она спит!
Не
пройдя и трех шагов, он опять остановился, испугавшись того, как необычно
засветилась лампа, готовая по гаснуть и отбрасывавшая последние яркие отблески
перед наступлением полной темноты.
Дом
безмолвствовал: не доносилось ни единого звука, ни единого вздоха. Старик Ла
Бри лег и, должно быть, уже заснул. Света в окне Николь тоже не было.
– Скорее! –
прошептал он и снова двинулся вперед.
Его
поразило, что когда вновь скрипнул паркет под его ногой, Андре опять не
пошевелилась.
Жильберу
показалось это очень странным, он ужаснулся.
– Она
спит, – проговорил он, словно приучая себя к этой мысли, которая уже раз
двадцать то покидала его, то возвращалась, как это бывает с нерешительными
любовниками или трусами. А трусу не дано владеть своим сердцем!
– Она
спит! Боже мой!
Терзаемый
страхом и надеждой, Жильбер продолжал подходить к Андре и наконец оказался в
двух шагах от нее. Дальше все происходило как во сне: если бы он захотел
убежать, это было бы невозможно; оказавшись в поле притяжения, центром которого
была Андре, он почувствовал, что связан по рукам и ногам, сражен – он упал на
колени.
Андре
по-прежнему оставалась без движения, не проронив ни звука; можно было подумать,
что она обратилась в статую, Жильбер поднес к губам край ее платья.
Затем
медленно, затаив дыхание, поднял голову, ловя глазами ее взгляд.
Глаза
Андре были широко раскрыты, однако она ничего не видела.
Жильбер
не знал, что и думать, он был раздавлен. На миг ему показалось, что она мертва.
Чтобы убедиться в этом, он осмелился взять ее за руку: она была теплой, едва
заметно пульсировала жилка. Но рука Андре неподвижно лежала в руке Жильбера.
Испытывая сладострастное чувство от прикосновения к руке Андре, Жильбер вообразил,
что она все видит, чувствует и догадывается о его безумной любви. Несчастный
юноша, ослепленный любовью, поверил, что она ждала его, что ее молчание – не
что иное, как одобрение, а ее неподвижность скрывает благосклонность.
Он
поднес руку Андре к губам и жадно припал к ней.
Андре
вздрогнула, и Жильбер почувствовал, что она отталкивает его.
– Я
погиб! – пролепетал он, выпуская руку девушки. Он упал на колени и
коснулся лбом пола.
Андре
стремительно поднялась, словно подброшенная Пружиной, даже не взглянув на поверженного
Жильбера. Он был настолько раздавлен стыдом и ужасом, что не стал вымаливать
прощения, на которое, впрочем, не мог и рассчитывать.
Казалось,
таинственная сила увлекает Андре к неведомой цели. Вытянув шею и высоко подняв
голову, она, коснувшись плечом Жильбера, прошла мимо и направилась нетвердой
походкой к выходу.
Видя,
что она удаляется, Жильбер приподнялся на локте, робко обернулся и стал
провожать ее изумленным взглядом. Андре приблизилась к двери, отворила ее,
прошла переднюю и подошла к лестнице.
Бледный
трясущийся Жильбер пополз за ней на коленях.
«Она так
возмущена – подумал он, – что не удостоила меня даже гнева; она, наверное,
отправилась к барону, чтоб рассказать о моем постыдном безумии, и он вышвырнет
меня, как лакея!»
Все
поплыло у него в глазах при мысли, что его выгонят из Таверне, что он не увидит
больше той, которая была для него светом, жизнью, душой'. Отчаяние придало ему
смелости: он поднялся на ноги и бросился к Андре:
– Простите
меня, мадмуазель, именем всего святого, простите! – пролепетал он.
Ему
показалось, что она не слыхала его. Она прошла мимо двери, которая вела в
комнату ее отца.
Жильбер
облегченно вздохнул.
Андре
поставила ногу на первую ступеньку лестницы, затем поднялась на вторую.
– Боже,
Боже! – прошептал Жильбер. – Куда же она идет? Лестница ведет в
красную комнату, где поселили незнакомца, и в мансарду Ла Бри. А вдруг она
позовет его, позвонит в колокольчик? Так она собирается пойти к нему?.. Это
невозможно!
Жильбер
в ярости сжал кулаки при мысли, что Андре могла пойти к Бальзаме.
Она
остановилась у двери незнакомца. Холодный пот выступил у Жильбера на лбу. Он уцепился
за прутья лестницы, чтобы не свалиться, так как все время следовал за Андре.
Все, чему он явился свидетелем, о чем догадывался, представлялось ему
чудовищным.
Дверь
Бальзамо была приотворена. Андре толкнула ее и без стука шагнула в комнату. Ее
благородные чистые черты осветились на мгновение, а в широко раскрытых глазах
запрыгали золотистые отблески от лампы.
Жильберу
удалось углядеть незнакомца, стоявшего посреди комнаты: он смотрел не мигая,
нахмурив лоб, и повелительным жестом протягивал руку.
Дверь
захлопнулась.
Жильбер
почувствовал, что силы его оставляют. Одной рукой он выпустил перила, другой
коснулся пылавшего лба. Он покатился подобно колесу, соскочившему с оси, и
рухнул на нижние ступеньки, растянувшись на холодных плитах. Взгляд его все еще
устремлялся к проклятой двери, поглотившей мечту прошлого, счастье настоящего и
надежду будущего.
|
