Глава 6. КОМПЬЕНЬ
Наутро
Компьень проснулся опьяненный и преображенный: вернее сказать, Компьень вовсе
не засыпал.
Еще
накануне в городе расположился авангард войск его величества. Пока офицеры знакомились
с местностью, распорядители вместе с интендантом готовили город к великой
чести, выпавшей на его долю.
Триумфальные
арки из зелени, целые аллеи роз и сирени, надписи на латинском, французском и
немецком языках в стихах и прозе – вот чем до самого вечера занимались
пикардийские городские власти.
По
традиции, идущей с незапамятных времен, девушки были одеты в белое, городские советники
– в черное, монахи-францисканцы были в серых рясах, священники – в нарядных
облачениях; солдаты и офицеры гарнизона в новых мундирах были построены и
готовы выступить, как только объявят о прибытии принцессы.
Выехавший
накануне дофин прибыл в Компьень инкогнито часов около одиннадцати вечера в
сопровождении обоих братьев.
Рано
утром он сел на коня, как простой смертный, и в сопровождении пятнадцатилетнего
графа Прованского и тринадцатилетнего графа д'Артуа поскакал галопом в
направлении Рибекура навстречу ее высочеству.
Эта
учтивость пришла в голову не юному принцу, а его наставнику, г-ну ла Вогийону.
Его призвал к себе накануне Людовик XV и дал ему указание объяснить дофину
обязанности, налагаемые на него событиями, которые должны были произойти в
течение ближайших суток.
Чтобы
поддержать честь монархии, де ла Вогийон предложил герцогу Беррийскому последовать
примеру королей его рода: Генриха IV, Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика
XV, – каждому из них хотелось увидеть свою будущую супругу еще до
церемонии, в меньшей степени готовую во время путешествия выдержать придирчивый
осмотр.
Они
проехали около четырех миль за полчаса. Перед отъездом дофин был серьезен, а его
братья веселились. В половине девятого они уже возвращались в город: дофин был
все так же серьезен, граф Прованский был почти угрюм, только граф д'Артуа был
еще более весел, чем утром.
Дело в
том, что герцог Беррийский был обеспокоен, граф Прованский изнывал от ревности,
а граф д'Артуа был восхищен. Причина была одна: они убедились, что принцесса
очень красива.
Серьезный,
завистливый и беззаботный – вот как можно было определить трех принцев. Это
отражалось на их лицах.
Часы на
ратуше в Компьене пробили десять, когда наблюдатель заметил на колокольне деревни
Клев белое знамя, которое должны были водрузить, как только покажется карета ее
высочества.
Наблюдатель
тотчас ударил в сигнальный колокол, в ответ на его звон на Дворцовой площади
грянул пушечный выстрел.
Король,
как будто только и ждал этого сигнала, въехал в Компьень в запряженной восьмеркой
лошадей карете в сопровождении эскорта. Вслед за ним в город въезжали
бесчисленные кареты придворных.
Офицеры
охраны и драгуны ехали впереди. Придворные разрывались между желанием видеть
короля и желанием ехать навстречу ее высочеству, между созерцанием блеска и
великолепия и корыстолюбивыми соображениями.
Вереница
карет, запряженных четверкой лошадей, растянулась почти на милю. В них ехали
четыреста дам и столько же кавалеров – цвет французского дворянства. Доезжачие,
гайдуки, рассыльные и пажи окружали эти кареты. Верховые офицеры из охраны
короля составляли целое войско, блиставшее в пыли, поднятой каретами, бархатом,
золотом, перьями и шелками.
В
Компьене сделали недолгую остановку, после чего выехали из города, пустив
лошадей шагом, чтобы приблизиться к условленному месту, отмеченному на дороге
крестом и находившемуся недалеко от деревни Магни.
Знатная
молодежь окружала дофина, дворяне старшего поколения сопровождали короля.
К
условленной границе неторопливо подъезжала принцесса.
И вот
обе свиты соединились.
Тотчас
кареты опустели. С обеих сторон из карет вышла толпа придворных; в одной карете
оставался король, в другой – принцесса.
Дверца
кареты ее высочества отворилась, и молодая эрц-герцогиня легко ступила на
землю.
Принцесса
направилась к карете короля.
Заметив
будущую невестку, Людовик XV приказал отворить дверцу кареты и поспешил выйти.
Принцесса
так удачно рассчитала время своего приближения, что в то мгновение, когда король
коснулся ногой земли, она опустилась перед ним на колени.
Король
нагнулся, поднял принцессу и нежно поцеловал ее, посмотрев на нее так, что она
залилась краской.
– Его
высочество, – представил король, показывая Марии-Антуанетте на герцога
Беррийского, стоявшего за ней.
Ее
высочество грациозно присела в реверансе. Дофин, тоже покраснев, в ответ
поклонился.
После
представления дофина наступил черед обоих его братьев, затем – всех трех
дочерей короля.
Ее
высочество говорила что-нибудь приятное каждому из принцев и принцес…
Графиня
Дю Барри с беспокойством ждала, стоя за принцессами. Представят ли ее? Не забудут
о ней?
После
представления принцессы Софьи, младшей дочери короля, произошла заминка, заставившая
всех затаить дыхание.
Король,
казалось, колебался, а принцесса словно ожидала какого-то нового события, о котором
она была заранее предупреждена.
Король
поискал глазами вокруг себя и, увидев неподалеку графиню Дю Барри, взял ее за руку.
Все
тотчас расступились. Король остался в кругу, центром которого была принцесса.
– Графиня
Дю Барри, – представил он, – мой добрый Друг.
Ее
высочество побледнела, однако на ее бескровных губах появилась любезная улыбка.
– Вашему
величеству можно позавидовать: такой очаровательный друг! Я нисколько не удивлена
тем, что она может внушать нежнейшую привязанность.
Все
переглянулись, более чем удивленные – ошеломленные. Было ясно, что принцесса следует
указаниям, полученным ею при австрийском дворе, и, возможно, повторяет слова,
подсказанные ей самой Марией-Терезией.
Господин
де Шуазель решил, что его присутствие необходимо. Он сделал шаг вперед, надеясь,
что его тоже представят ее высочеству. Король кивнул головой, ударили барабаны,
запели трубы, раздался пушечный выстрел.
Король
подал руку принцессе, чтобы проводить ее до кареты. Опершись на его руку, она
прошествовала мимо де Шуазеля. Заметила она его или нет
– сказать
было невозможно, однако ни кивком головы, ни взмахом руки она его не приветствовала.
В то
мгновение, когда принцесса поднялась в карету короля, торжественный шум был заглушен
звоном городских колоколов.
Графиня
Дю Барри села в карету, сияя от счастья. Затем минут десять король садился в
карету и отдавал приказание ехать в Компьень.
В это
время все разговоры, которые до того велись сдержанно – из уважения или из-за
волнения, – слились в гул.
Дю Барри
подошел к карете сестры. Увидев его улыбку, она приготовилась услышать поздравления.
– Знаете,
Жанна, – сказал он, указывая пальцем на одну из карет свиты ее
высочества, – кто этот молодой человек?
– Нет, –
ответила графиня. – Вам известно, что сказала ее высочество, когда король
представил меня ей?
– Речь
совсем о другом. Этот молодой человек – Филипп де Таверне.
– Тот,
что нанес вам удар шпагой?
– Вот
именно. А знаете ли вы, кто это восхитительное создание, с которым он беседует?
– Эта
девушка, такая бледная и величественная?
– Да,
та, на которую сейчас смотрит король и имя которой он, по всей вероятности,
спрашивает у ее высочества.
– Кто
же она?
– Его
сестра.
– Вот
как? – спросила Дю Барри.
– Послушайте,
Жанна, я не знаю, почему, но мне кажется, что вам так же нужно опасаться
сестры, как мне – брата.
– Вы
с ума сошли.
– Напротив,
я исполнен мудрости. Во всяком случае, о юноше я позабочусь.
– А
я погляжу за девушкой.
– Тише! –
сказал Жан. – Вот идет наш друг герцог де Ришелье.
В самом
деле, к ним, сокрушенно покачивая головою, подходил герцог.
– Что
с вами, дорогой герцог? – спросила графиня, улыбаясь самой очаровательной
из своих улыбок. – Вы чем-то недовольны.
– Графиня! –
сказал герцог. – Не кажется ли вам, что все мы слишком серьезны, я бы даже
сказал, почти печальны для столь радостного события? Когда-то, помнится мне, мы
уже встречали такую же любезную, такую же прекрасную принцессу: это была
матушка нашего дофина. Все мы тогда были гораздо веселей. Может быть, потому,
что были моложе?
– Нет, –
раздался за спиной герцога голос, – просто, дорогой маршал, королевство
было не таким старым.
Всех,
кто услышал эти слова, будто обдало холодом. Герцог обернулся и увидел пожилого
дворянина с элегантными манерами; тот с печальной улыбкой положил ему руку на
плечо.
– Черт
возьми! – вскричал герцог. – Да это же барон де Таверне!
– Графиня, –
продолжал он, – позвольте представить вам одного из моих самых давних друзей,
к которому я прошу вас быть снисходительной: барон де Таверне-Мезон-Руж.
– Это
их отец! – сказали в один голос Жан и графиня, склоняясь в поклоне.
– По
каретам, господа, по каретам! – прокричал в это мгновение майор
королевских войск, командовавший эскортом.
Оба
пожилых дворянина раскланялись с графиней и виконтом и направились вместе к карете,
радуясь встрече после долгой разлуки.
– Ну
что ж, – сказал виконт, – хотите, я скажу вам одну вещь, дорогая моя?
Отец мне нравится ничуть не больше, чем его детки.
– Какая
жалость, – отозвалась графиня, – что сбежал этот дикарь Жильбер! Уж
он-то рассказал бы нам все, недаром же он воспитывался в их доме.
– Подумаешь! –
сказал Жан. – Теперь, когда нам больше нечего делать, мы его отыщем.
Они
замолчали; карета тронулась с места. На следующий день после проведенной в Компьене
ночи оба двора, закат одного века и заря другого, перемешавшись, отправились по
дороге в Париж – разверстую пропасть, которая всех их должна была поглотить.
|
