Начальник станции
Начальника станции «Дребезги» зовут Степаном Степанычем, а
фамилия его Шептунов. С ним в минувшее лето случился маленький скандал. Этот
скандал, несмотря на свою видимую ничтожность, обошелся ему очень дорого.
Благодаря ему он потерял свою новую форменную фуражку и веру в человечество.
Летом поезд № 8 проходил через его станцию в 2 часа 40 минут
ночи. Время самое неудобное. Вместо того, чтобы спать, Степан Степаныч должен
был гулять по платформе и торчать около телеграфистки почти до утра.
Его помощник, Алеутов, каждое лето ездил куда-то жениться, и
бедному Шептунову одному приходилось дежурить. Большое свинство со стороны
судьбы! Впрочем, он скучал не каждую ночь. Иногда ночью приходила к нему на
станцию из соседнего княжеского имения жена управляющего Назара Кузьмича
Куцапетова, Марья Ильинична. Дама эта была не особенно молода, не особенно
красива, но, господа, в темноте и столб за городового примешь, да, кстати
сказать, скука такая же не тетка, как и голод: всё сойдет! Когда Куцапетова
приходила на станцию, Шептунов брал ее обыкновенно под руку, спускался с нею
вниз с платформы и шел к товарным вагонам. Там, у вагонов, в ожидании поезда №
8, он начинал свои клятвы и продолжал их вплоть до свистка.
Так в одну прекрасную ночь стоял он с Марьей Ильиничной у
вагонов и ожидал поезд. По безоблачному небу тихо, чуть заметно плыла луна. Она
заливала своим светом станцию, поле, необозримую даль… Кругом было тихо,
спокойно… Шептунов держал Марью Ильиничну за талию и молчал. Она тоже молчала.
Оба были в каком-то сладостном, тихом, как лунный свет, забытьи…
— Какая чудная погода! — изредка вздыхал
Шептунов. — Ты не озябла?
Вместо ответа она теснее и теснее прижималась к его
форменному сюртуку.
В 2 часа 20 минут начальник станции поглядел на часы и
сказал:
— Скоро поезд придет… Давай, Маша, глядеть на путь… Кто
из нас первый увидит огни поезда, тот, значит, дольше любить будет… Давай
глядеть…
Они вперили свой взгляд в глубокую даль. Кое-где на
бесконечном пути ласково мигали огоньки. Поезда не было еще видно… Вглядываясь
в даль, Шептунов увидел нечто другое… Он увидел две длинные тени, шагавшие
через шпалы… Тени двигались прямо к нему и делались всё больше и шире… Одна
тень, по-видимому, исходила от человеческой фигуры, другая — от длинной палки,
которую держала фигура…
Тень приближалась. Скоро послышалось, что насвистывали из
«Мадам Анго».
— Не ходить по рельсам! Запрещено… — крикнул
Шептунов. — Долой с рельсов!
— Не распоряжайся, сволочь! — послышался ответ.
Обруганный Шептунов рванулся вперед, но в это время Марья
Ильинична ухватилась за его фалды.
— Ради бога, Степа! — зашептала она. — Это
мой муж! Назарка!
Не успела она это сказать, как Куцапетов стоял уже перед
оскорбленным начальником станции. Оскорбленный Шептунов вскрикнул, ударился
головой о что-то железное и нырнул под вагон. Выползши на животе из-под вагона,
он побежал по полотну. Прыгая через шпалы, спотыкаясь о рельсы, он, как
сумасшедший, как собака, которой привязали к хвосту колючую палку, полетел к
водокачалке…
«Какая у него, однако… палка!» — думал он, улепетывая.
Добежав до водокачалки, он остановился, чтобы перевести дух,
но в это время послышались шаги. Оглянулся он и увидел сзади себя быстро
двигавшуюся тень человека с тенью палки. Объятый паническим страхом, он побежал
далее.
— Погодите! Постойте! — услышал он за собой голос
Куцапетова. — Стойте! Берегитесь! Поезд!
Шептунов поглядел вперед и увидел перед собой поезд с парой
страшных, огненных глаз… Волосы его стали дыбом… Сердце застучало и вдруг
замерло… Он собрал все свои силы и прыгнул, куда глаза глядят… Секунды четыре
он летел в воздухе, потом упал на что-то твердое и покатое и покатился вниз,
цепляясь за репейник.
«Насыпь, — подумал он. — Ну, это ничего. Лучше с
насыпи скатиться, чем дворянину принять побои от хама».
Через минуту возле его правого уха ступил в лужу большой,
тяжеловесный сапог. По спине у него заходили ощупывающие руки…
— Это вы? — услышал он голос Куцапетова. —
Вы, Степан Степаныч?
— Пощадите! — простонал Шептунов.
— Что с вами, ангел мой? Чего вы испужались? Это я,
Куцапетов! Неужели не узнали? Я бежал за вами, бежал… Кричал, кричал… Чуть было
под поезд не попали, ангел мой… Маша, как увидела, что вы побегли, тоже
испужалась и на платформе теперь без чувств лежит… Вы, может быть, испужались,
что я вас сволочью назвал? Вы не обижайтесь… Я вас за стрелочника принял…
— Ах, не издевайтесь… Если мстить, то мстите поскорей…
Я в ваших руках… — простонал Шептунов. — Бейте… увечьте…
— Гм… Что с вами, батюшка? Ведь я к вам по делу шел,
благодетель! Я и бежал за вами, чтобы о деле поговорить…
Куцапетов помолчал и продолжал:
— Дело важное-с… Маша моя говорила мне, что вы из-за
удовольствия изволите с ней путаться. Я касательно этого ничего-с, потому что
мне от Марьи Ильинишны приходится в общем сюжете кукиш с маслом, но ежели
рассуждать по справедливости, то соблаговолите со мной договор сделать, потому
что я муж, глава все-таки… по писанию. Князь Михайла Дмитрич, когда с ней
путались, мне в месяц две четвертные выдавали. А вы сколько пожалуете? Уговор
лучше денег. Да вы встаньте-с…
Шептунов поднялся. Чувствуя себя поломанным, исковерканным,
он поплелся к насыпи…
— Сколько вы пожалуете? — продолжал
Куцапетов. — С вас я четвертную возьму… И потом-с, хотел попросить у вас,
нет ли у вас местечка моему племяннику…
Шептунов, ничего не слыша и не видя, кое-как доплелся до
станции и повалился в постель. Проснувшись на другой день, он не нашел своей
форменной фуражки и одного погона.
Ему и до сих пор совестно.
|
