Ревнитель
Двадцать лет собирался директор З.-Б.-Х. железной дороги
сесть за свой письменный стол и наконец, два дня тому назад, собрался. Полжизни
мысль, жгучая, острая, беспокойная, вертелась у него в голове, выливалась в
благоприличную форму, округлялась, деталилась, росла и наконец выросла до
величины грандиознейшего проекта… Он сел за стол, взял в руки перо и… вступил
на тернистый путь авторства.
Утро было тихое, светлое, морозное… В комнатах было тепло,
уютно… На столе стоял стакан чая и слегка дымил… Не стучали, не кричали, не
лезли с разговорами… Отлично писать при такой обстановке! Бери перо в руки да и
валяй себе!
Директору не нужно было много думать, чтобы начать… В голове
у него давно уже было всё начато и окончено: знай себе списывай с мозгов на
бумагу!
Он нахмурился, стиснул губы, потянул в себя струю воздуха и
написал заглавие: «Несколько слов в защиту печати». Директор любил печать. Он
был предан ей всей душой, всем сердцем и всеми своими помышлениями. Написать в
защиту ее свое слово, сказать это слово громко, во всеуслышание, было
для него любимейшей, двадцатилетней мечтой! Он ей обязан весьма многим:
своим развитием, открытием злоупотреблений, местом… многим! Нужно отблагодарить
ее… Да и автором хочется побыть хоть денек… Писателей хоть и ругают, а все-таки
почитают… В особенности женщины… Гм…
Написав заглавие, директор выпустил струю воздуха и в минуту
написал четырнадцать строк. Хорошо вышло, гладко… Он начал вообще о печати и,
исписав пол-листа, заговорил о свободе печати… Он потребовал… Протесты,
исторические данные, цитаты, изречения, упреки, насмешки так и посыпались
из-под его острого пера.
«Мы либералы, — писал он. — Смейтесь над этим
термином! Скальте зубы! Но мы гордимся и будем гордиться этим прозвищем,
покедова…»
— Газеты принесли! — доложил лакей…
В десять часов директор обыкновенно читал газеты. И на этот
раз он не изменил своей привычке. Оставив писание, он встал, потянулся,
разлегся на кушетке и принялся за газеты. Взяв в руки «Новое время», он
презрительно усмехнулся, пробежал глазами по передовой и, не дочитав до конца,
бросил.
— Краса Демидрона…[21] —
проворчал он. — Я вам пррропишу!
Швырнув на кресло «Новое время», директор взялся за «Голос».
Глазки его затеплились хорошим чувством, на щеках заиграл румянец. Он любил
«Голос» и сам когда-то в него пописывал.
Прочитал передовую и мелкие известия… Пробежал фельетон… Чем
более он читал, тем масленистее делались его глазки. Прочитал «Среди газет и
журналов»… Перевалился на третью страницу…
— Да, да. Так… И я об этом упомянул… Верно, совершенно
верно!.. Гм. А это о чем?
Директор прищурил глаза…
«На З.-Б.-Х. железной дороге, — начал он читать, —
приступлено на днях к разработке одного довольно странного проекта… Творец
этого проекта — сам директор дороги, бывший…»
Через полчаса после чтения «Голоса» директор, красный,
потный, дрожащий, сидел за своим письменным столом и писал. Писал он «приказ по
линии»… В этом приказе рекомендовалось не выписывать «некоторых» газет и
журналов…
Возле сердитого директора лежали бумажные клочки. Эти клочки
полчаса тому назад составляли собой «несколько слов в защиту печати»…
Sic transit gloria mundi![22]
|
