Раз в год
Маленький трехоконный домик княжны имеет праздничный вид. Он
помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота открыты, с окон сняты
решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные стекла робко заигрывают с весенним
солнышком. У парадной двери стоит швейцар Марк, старый и дряхлый, одетый в
изъеденную молью ливрею. Его колючий подбородок, над бритьем которого
провозились дрожащие руки целое утро, свежевычищенные сапоги и гербовые
пуговицы тоже отражают в себе солнце. Марк выполз из своей каморки недаром.
Сегодня день именин княжны, и он должен отворять дверь визитерам и выкрикивать
их имена. В передней пахнет не кофейной гущей, как обыкновенно, не постным
супом, а какими-то духами, напоминающими запах яичного мыла. В комнатах
старательно прибрано. Повешены гардины, снята кисея с картин, навощены
потертые, занозистые полы. Злая Жулька, кошка с котятами и цыплята заперты до
вечера в кухню.
Сама княжна, хозяйка трехоконного домика, сгорбленная и
сморщенная старушка, сидит в большом кресле и то и дело поправляет складки
своего белого кисейного платья. Одна только роза, приколотая к ее тощей груди,
говорит, что на этом свете есть еще молодость! Княжна ожидает
визитеров-поздравителей. У нее должны быть: барон Трамб с сыном, князь
Халахадзе, камергер Бурластов, кузен генерал Битков и многие другие… человек
двадцать! Они приедут и наполнят ее гостиную говором. Князь Халахадзе споет
что-нибудь, а генерал Битков два часа будет просить у нее розу… А она знает,
как держать себя с этими господами! Неприступность, величавость и грация будут
сквозить во всех ее движениях… Приедут, между прочим, купцы Хтулкин и
Переулков: для этих господ положены в передней лист бумаги и перо. Каждый
сверчок знай свой шесток. Пусть распишутся и уйдут…
Двенадцать часов. Княжна поправляет платье и розу. Она
прислушивается: не звонит ли кто? С шумом проезжает экипаж, останавливается.
Проходят пять минут.
«Не к нам!» — думает княжна.
Да, не к вам, княжна! Повторяется история прошлых годов.
Безжалостная история! В два часа княжна, как и в прошлом году, идет к себе в
спальную, нюхает нашатырный спирт и плачет.
— Никто не приехал! Никто!
Около княжны суетится старый Марк. Он не менее огорчен:
испортились люди! Прежде валили в гостиную, как мухи, а теперь…
— Никто не приехал! — плачет княжна. — Ни
барон, ни князь Халахадзе, ни Жорж Бувицкий… Оставили меня! А ведь не будь
меня, что бы из них вышло? Мне обязаны они своим счастьем, своей карьерой —
только мне. Без меня из них ничего бы не вышло.
— Не вышло бы-с! — поддакивает Марк.
— Я не прошу благодарности… Не нужна она мне! Мне нужно
чувство! Боже мой, как обидно! Даже племянник Жан не приехал. Отчего он не
приехал? Что я ему худого сделала? Я заплатила по всем его векселям, выдала
замуж его сестру Таню за хорошего человека. Дорого мне стоит этот Жан! Я
сдержала слово, данное моему брату, его отцу… Я истратила на него… сам знаешь…
— И родителям их вы, можно сказать, ваше сиятельство,
заместо родителей были.
— И вот… вот она благодарность! О люди!
В три часа, как и в прошлом году, с княжной делается
истерический припадок. Встревоженный Марк надевает свою шляпу с галунами, долго
торгуется с извозчиком и едет к племяннику Жану. К счастью, меблированные
комнаты, в которых обитает князь Жан, не слишком далеко… Марк застает князя
валяющимся на кровати. Жан только что воротился со вчерашней попойки. Его
помятое мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум, в желудке
революция. Он рад бы уснуть, да нельзя: мутит. Его скучающие глаза устремлены
на рукомойник, наполненный доверху сором и мыльной водой.
Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко
подходит к кровати.
— Нехорошо-с, Иван Михалыч! — говорит он,
укоризненно покачивая головой. — Нехорошо-с!
— Что нехорошо?
— Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с
ангелом поздравить? Нешто это хорошо?
— Убирайся к чёрту! — говорит Жан, не отрывая глаз
от мыльной воды.
— Нешто это тетушке не обидно? А? Эх, Иван Михалыч,
ваше сиятельство! Чувств у вас никаких нету! Ну, с какой стати вы их огорчаете?
— Я не делаю визитов… Так и скажи ей. Этот обычай давно
уже устарел… Некогда нам разъезжать. Разъезжайте сами, коли делать вам нечего,
а меня оставьте. Ну, проваливай! Спать хочу…
— Спать хочу… Лицо-то, небось, воротите! Стыдно в глаза
глядеть!
— Ну… тсс… Дрянь ты этакая! Паршак!
Продолжительное молчание.
— А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте! —
говорит Марк ласково. — Оне плачут, мечутся на постельке… Уж вы будьте
такие добрые, окажите им свое почтение… Съездите, батюшка!
— Не поеду. Незачем и некогда… Да и что я буду делать у
старой девки?
— Съездите, ваше сиятельство! Уважьте, батюшка!
Сделайте такую милость! Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать,
неблагодарностью и бесчувствием!
Марк проводит рукавом по глазам.
— Сделайте милость!
— Гм… А коньяк будет? — говорит Жан.
— Будет, батюшка, ваше сиятельство!
Князь подмигивает глазом.
— Ну, а сто рублей будет? — спрашивает он.
— Никак это невозможно! Самим вам небезызвестно, ваше
сиятельство, капиталов у нас уж нет тех, что были… Разорили нас родственники,
Иван Михалыч. Когда были у нас деньги, все хаживали, а теперь… Божья воля!
— В прошлом году я за визит с вас… сколько взял? Двести
рублей взял. А теперь и ста нет? Шутки шутишь, ворона! Поройся-ка у старухи,
найдешь… Впрочем, убирайся. Спать хочу.
— Будьте так благодушны, ваше сиятельство! Стары оне,
слабы… Душа в теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше сиятельство!
Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом часу Жан
сдается, надевает фрак и едет к княжне…
— Ma tante[49], —
говорит он, прижимаясь к ее руке.
И, севши на софу, он начинает прошлогодний разговор.
— Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из Ниццы…
Муженек-то! А? Каков? Очень развязно описывает дуэль, которая была у него с
одним англичанином из-за какой-то певицы… забыл ее фамилию…
— Неужели?
Княжна закатывает глаза, всплескивает руками и с изумлением,
смешанным с долею ужаса, повторяет:
— Неужели?
— Да… На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут
жена… чахни и сохни по его милости… Не понимаю таких людей, ma tante!
Счастливая княжна поближе подсаживается к Жану, и разговор
их затягивается… Подается чай с коньяком.
И в то время как счастливая княжна, слушая Жана, хохочет,
ужасается, поражается, старый Марк роется в своих сундучках и собирает
кредитные бумажки. Князь Жан сделал большую уступку. Ему нужно заплатить только
пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить эти пятьдесят рублей, нужно перерыть не
один сундучок!
|