Братец
У окна стояла молодая девушка и задумчиво глядела на грязную
мостовую. Сзади нее стоял молодой человек в чиновничьем вицмундире. Он теребил
свои усики и говорил дрожащим голосом:
— Опомнись, сестра! Еще не поздно! Сделай такую
милость! Откажи ты этому пузатому лабазнику, кацапу этому! Плюнь ты на эту
анафему толстомордую, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Ну, сделай ты такую
милость!
— Не могу, братец! Я ему слово дала.
— Умоляю! Пожалей ты нашу фамилию! Ты благородная,
личная дворянка, с образованием, а ведь он квасник, мужик, хам! Хам! Пойми ты
это, неразумная! Вонючим квасом да тухлыми селедками торгует! Жулик ведь! Ты
ему вчера слово дала, а он сегодня же утром нашу кухарку на пятак обсчитал!
Жилы тянет с бедного народа! Ну, а где твои мечтания? А? Боже ты мой, господи!
А? Ты же ведь, послушай, нашего департаментского Мишку Треххвостова любишь, о
нем мечтаешь! И он тебя любит…
Сестра вспыхнула. Подбородок ее задрожал, глаза наполнились
слезами. Видно было, что братец попал в самую чувствительную «центру».
— И себя губишь, и Мишку губишь… Запил малый! Эх,
сестра, сестра! Польстилась ты на хамские капиталы, на сережечки да браслетки.
Выходишь по расчету за дурмана какого-то… за свинство… За невежу выходишь…
Фамилии путем подписать не умеет! «Митрий Неколаев». «Не»… слышишь?.. Неколаев…
Ссскатина! Стар, грубый, сиволапый… Ну, сделай ты милость!
Голос братца дрогнул и засипел. Братец закашлялся и вытер
глаза. И его подбородок запрыгал.
— Слово дала, братец… Да и бедность наша опротивела…
— Скажу, коли уж на то пошло! Не хотел пачкать себя в
твоем мнении, а скажу… Лучше реноме потерять, чем сестру родную в погибели
видеть…. Послушай, Катя, я про твоего лабазника тайну одну знаю. Если ты
узнаешь эту тайну, то сразу от него откажешься… Вот какая тайна… Ты знаешь, в
каком пакостном месте я однажды с ним встретился? Знаешь? А?
— В каком?
Братец раскрыл рот, чтобы ответить, но ему помешали. В
комнату вошел парень в поддевке, грязных сапогах и с большим кульком в руках.
Он перекрестился и стал у двери.
— Кланялси вам Митрий Терентьич, — обратился он к
братцу, — и велели вас с воскресным днем проздравить-с… А вот это самое-с
в собственные руки-с.
Братец нахмурился, взял кулек, взглянул в него и
презрительно усмехнулся.
— Что тут? Чепуха, должно быть… Гм… Голова сахару
какая-то…
Братец вытащил из кулька голову сахару, снял с нее колпак и
пощелкал по сахару пальцем.
— Гм… Чьей фабрики сахар? Бобринского? То-то… А это
чай? Воняет чем-то… Сардины какие-то… Помада ни к селу ни к городу… изюм с
сором… Задобрить хочет, подлизывается… Не-ет-с, милый дружок! Нас не задобришь!
А для чего это он цикорного кофею всунул? Я не пью. Кофей вредно пить… На нервы
действует… Хорошо, ступай! Кланяйся там!
|
