Находчивость г. Родона[53]
Десятого мая, в час пополудни, в саду «Эрмитаж» во время
репетиции случился скандал. Гг. Чернов и Вальяно[54], куря сигары, заронили искру в чье-то
кисейное платье, только что принесенное горничной и лежавшее на сцене на
табурете. Платье, разумеется, загорелось. В какие-нибудь две минуты пламя
охватило табурет, столы, перешло на кулисы и готово уже было пожрать весь
театр. Можете себе вообразить панику задыхавшихся в дыму артистов и горе г.
Лентовского! Артистки попадали в обморок. К несчастью, на сцене не было ни
одного пожарного, не было воды. И вот, когда уже огненные языки зализали
потолок и потянулись к оркестру, чтобы охватить весь театр, в голове г. Родона
мелькнула идея.
— Эврика! — крикнул он. — Мы спасены! Друзья,
за мной!
Артисты двинулись за ним в уборную. Он оделся и
загримировался пожарным. Товарищи последовали его примеру, и скоро сцена
наполнилась пожарными. Театр был спасен.
Бенефис соловья
(Рецензия)
Мы заняли места у берега речки. Впереди нас круто спускался
коричневый глинистый берег, а за нашими спинами темнела широкая роща.
Расположились мы животами на молодой, мягкой травке, головы подперли кулаками,
а ногам дали полную волю: суйся куда знаешь. Весенние пальто мы сняли, но
двугривенных за хранение их не платили, ибо около нас, слава богу,
капельдинеров не было. Роща, небо и поле вплоть до самой глубокой дали были
залиты лунным светом, а вдали тихо мерцал красный огонек. Воздух был тих,
прозрачен, душист… Всё благоприятствовало бенефицианту. Оставалось ему только
не злоупотреблять нашим терпением и поскорей начинать. Но он долго не начинал…
В ожидании его мы, согласно программе, слушали других исполнителей.
Вечер начался пением кукушки. Она лениво закукукала где-то
далеко в роще и, прокукукав раз десять, умолкла. Тотчас же над нашими головами
с резким писком пронеслись два кобчика. Запела затем контральто иволга, певица
известная, серьезно занимающаяся. Мы прослушали ее с удовольствием и слушали бы
долго, если бы не грачи, летевшие на ночевку… Вдали показалась черная туча,
двинулась к нам и с карканьем опустилась на рощу. Долго не умолкала эта туча.
Когда кричали грачи, загалдели и лягушки, живущие в камышах
на казенных квартирах, и целые полчаса концертное пространство было полно
разнообразных звуков, слившихся скоро в один звук. Где-то закричал засыпающий
дрозд. Ему аккомпанировали речная курочка и камышовка. За сим последовал
антракт, наступила тишина, изредка нарушаемая пением сверчка, сидевшего в траве
возле публики. В антракте наше терпение достигло своего апогея: мы начинали уже
роптать на бенефицианта. Когда на землю спустилась ночь и луна остановилась
среди неба над самой рощей, настала и его очередь. Он показался в молодом
кленовнике, порхнул в терновник, повертел хвостом и стал неподвижен. На нем
серый пиджак… вообще он игнорирует публику и является перед ней в костюме
мужика-воробья. (Стыдно, молодой человек! Не публика для вас, а вы для
публики!) Минуты три сидел он молча, не двигаясь… Но вот зашумели верхушки
деревьев, задул ветерок, затрещал громче сверчок и под аккомпанемент этого
оркестра бенефициант исполнил свою первую трель. Он запел. Не берусь описывать
это пение, скажу только, что сам оркестр умолк от волнения и замер, когда
артист, слегка приподняв свой клюв, засвистал и осыпал рощу щелканьем и дробью…
И сила и нега в его голосе… Впрочем, не стану отбивать хлеб у поэтов, пусть они
пишут. Он пел, а кругом царила внимающая тишина. Раз только сердито заворчали
деревья и зашикал ветер, когда вздумала запеть сова, желавшая заглушить
артиста…
Когда засерело небо, потухли звезды и голос певца стал
слабее и нежнее, на опушке рощи показался повар помещика-графа. Согнувшись и
придерживая левой рукой шапку, он тихо крался. В правой руке его было лукошко.
Он замелькал между деревьями и скоро исчез в чаще. Певец попел еще немного и
вдруг умолк. Мы собрались уходить.
— Вот он, шельма! — услышали мы чей-то голос и
скоро увидели повара. Графский повар шел к нам и, весело смеясь, показывал нам
свой кулак. Из его кулака торчали головка и хвост только что пойманного им
бенефицианта. Бедный артист! Избавь бог всякого от подобного сбора!
— Зачем вы его поймали? — спросили мы повара.
— А в клетку!
Навстречу утру жалобно закричал коростель и зашумела роща,
потерявшая певца. Повар сунул любовника розы в лукошко и весело побежал к
деревне. Мы тоже разошлись.
|
