75 000
Ночью, часов в 12, по Тверскому бульвару шли два приятеля.
Один — высокий, красивый брюнет в поношенной медвежьей шубе и цилиндре, другой
— маленький, рыженький человек в рыжем пальто с белыми костяными пуговицами.
Оба шли и молчали. Брюнет слегка насвистывал мазурку, рыжий угрюмо глядел себе
под ноги и то и дело сплевывал в сторону.
— Не посидеть ли нам? — предложил наконец брюнет,
когда оба приятеля увидели темный силуэт Пушкина и огонек над воротами
Страстного монастыря.
Рыжий молча согласился, и приятели уселись.
— У меня есть к тебе маленькая просьба, Николай
Борисыч, — сказал брюнет после некоторого молчания. — Не можешь ли
ты, друг, дать мне взаймы рублей десять — пятнадцать? Через неделю отдам…
Рыжий молчал.
— Я не стал бы тебя и беспокоить, если бы не нужда.
Скверную штуку сыграла со мной сегодня судьба… Жена дала мне сегодня утром
заложить свой браслет… Нужно ей за свою сестренку в гимназию заплатить… Я,
знаешь, заложил и вот… при тебе сегодня в стуколку нечаянно проиграл…
Рыжий задвигался и крякнул.
— Пустой ты человек, Василий Иваныч! — сказал он,
покрививши рот злой усмешкой. — Пустой человек! Какое ты право имел
садиться с барынями играть в стуколку, если ты знал, что эти деньги не твои, а
чужие? Ну, не пустой ли ты человек, не фат ли? Постой, не перебивай… Дай я тебе
раз навсегда выскажу… К чему эти вечно новые костюмы, эта вот булавка на
галстухе? Для тебя ли, нищего, мода? К чему этот дурацкий цилиндр? Тебе,
живущему на счет жены, платить пятнадцать рублей за цилиндр, когда отлично, не
в ущерб ни моде, ни эстетике, ты мог бы проходить в трехрублевой шапке! К чему
это вечное хвастанье своими несуществующими знакомствами? Знаком и с Хохловым,
и с Плевако[103],
и со всеми редакторами! Когда ты сегодня лгал о своих знакомствах, у меня за
тебя глаза и уши горели! Лжешь и не краснеешь! А когда ты играешь с этими
барынями, проигрываешь им женины деньги, ты так пошло и глупо улыбаешься, что
просто… пощечины жалко!
— Ну оставь, оставь… Ты не в духе сегодня…
— Ну, пусть это фатовство есть мальчишество,
школьничество… Я согласен допустить это, Василий Иваныч… ты еще молод… Но не
допущу я… не пойму одной вещи… Как мог ты, играя с теми куклами… сподличать? Я
видел, как ты, сдавая, достал себе из-под низу пикового туза!
Василий Иваныч покраснел, как школьник, и начал
оправдываться. Рыжий настаивал на своем. Спорили громко и долго. Наконец оба
мало-помалу умолкли и задумались.
— Это правда, я сильно завертелся, — сказал брюнет
после долгого молчания. — Правда… Весь я потратился, задолжался, растратил
кое-что чужое и теперь не знаю, как выпутаться. Знаешь ли ты то невыносимое,
скверное чувство, когда всё тело чешется и когда у тебя нет средства от этой
чесотки? Нечто вроде этого чувства я испытываю теперь… Весь по уши залез в
дебри… Совестно и людей и самого себя… Делаю массу глупостей, гадостей, из
самых мелких побуждений, и в то же время никак не могу остановиться… Скверно!
Получи я наследство или выиграй, так бросил бы, кажется, всё на свете и родился
бы снова… А ты, Николай Борисыч, не осуждай меня… не бросай камня… Вспомни
пальмовского Неклюжева…
— Помню я твоего Неклюжева, — сказал рыжий. —
Помню… Сожрал чужие деньги, налопался и после обеда захотел покейфовать: перед
девчонкой расхныкался!..[104] До
обеда, небось, не похныкал… Стыдно писателям идеализировать подобных подлецов!
Не будь у этого Неклюжева счастливой наружности и галантных манер, не влюбилась
бы в него купеческая дочка и не было бы раскаяния… Вообще подлецам судьба дает
счастливые наружности… Все ведь вы купидоны. Вас любят, в вас влюбляются… Вам
страшно везет по части женщин!
Рыжий встал и заходил около скамьи.
— Твоя жена, например… честная, благородная женщина… за
что она могла полюбить тебя? За что? И сегодня вот, целый вечер, в то время,
когда ты врал и ломался, не отрывала от тебя глаз хорошенькая блондинка… Вас,
Неклюжевых, любят, вам жертвуют, а тут всю жизнь работаешь, бьешься как рыба об
лед… честен, как сама честность, и — хоть бы одна счастливая минута! А еще
тоже… помнишь? Был я женихом твоей жены Ольги Алексеевны, когда она еще не
знала тебя, был немножко счастлив, но подвернулся ты и… я пропал…
— Ррревность! — усмехнулся брюнет. — А я и не
знал, что ты так ревнив!
По лицу Николая Борисыча пробежало чувство досады и
гадливости… Он машинально, сам того не сознавая, протянул вперед руку и… махнул
ею. Звук пощечины нарушил тишину ночи… Цилиндр слетел с головы брюнета и
покатился по утоптанному снегу. Всё это произошло в одну секунду, неожиданно, и
вышло глупо, нелепо. Рыжему тотчас же стало стыдно этой пощечины. Он уткнул
лицо в полинялый воротник своего пальто и зашагал по бульвару. Дойдя до
Пушкина, он оглянулся на брюнета, постоял минуту неподвижно и, словно
испугавшись чего-то, побежал к Тверской…
Василий Иваныч долго просидел молча и не двигаясь. Мимо него
прошла какая-то женщина и со смехом подала ему его цилиндр. Он машинально
поблагодарил, поднялся и пошел.
«Сейчас зуденье начнется, — думал он через полчаса,
взбираясь по длинной лестнице к себе на квартиру. — Достанется мне от
супруги за проигрыш! Всю ночь будет проповедь читать! Чёрт бы ее взял совсем!
Скажу, что потерял деньги…»
Дойдя до своей двери, он робко позвонил. Его впустила
кухарка…
— Проздравляем вас! — сказала ему кухарка,
ухмыляясь во всё лицо.
— С чем это?
— А вот увидите-с! Смилостивился бог!
Василий Иванович пожал плечами и вошел в спальную. Там за
письменным столом сидела его жена Ольга Алексеевна, маленькая блондиночка с
папильотками в волосах. Она писала. Перед ней лежало несколько уже готовых,
запечатанных писем. Увидев мужа, она вскочила и бросилась ему на шею.
— Ты пришел? — заговорила она. — Какое
счастье! Ты не можешь себе представить, какое счастье! Со мной истерика была,
Вася, от такой неожиданности… На, читай!
И она, прыгнув к столу, взяла газету и поднесла ее к лицу
мужа.
— Читай! Мой билет выиграл 75 000! Ведь у меня есть
билет! Честное слово, есть! Я скрывала его от тебя, потому что… потому что… ты
бы заложил его. Николай Борисыч, когда был женихом, подарил мне этот билет, а
потом не захотел его взять обратно. Какой хороший человек этот Николай Борисыч!
Теперь мы ужасно богаты! Ты теперь исправишься, не будешь вести беспорядочную
жизнь. Ведь ты кутил и обманывал меня от недостатков, от бедности. Я это
понимаю. Ты умный, порядочный…
Ольга Алексеевна прошлась по комнате и засмеялась.
— Вот неожиданность! Ходила я, ходила из угла в угол,
бранила тебя за твое распутство, ненавидела и потом села от тоски газету
читать… И вдруг вижу!.. Написала всем письма… сестрам, матери… То-то
обрадуются, бедные! Но куда же ты?
Василий Иваныч заглянул в газету… Ошеломленный, бледный, не
слушая жены, он простоял некоторое время молча, что-то придумывая, потом надел
свой цилиндр и вышел из дому.
— На Большую Дмитровку, номера N N! — крикнул он
извозчику.
В номерах он не застал того, кто ему был нужен. Знакомый ему
номер был заперт.
«Она, должно быть, в театре, — подумал он, — а из
театра… ужинать поехала… Подожду немного…»
И он остался ждать… Прошло полчаса, прошел час… Он прошелся
по коридору и поговорил с сонным лакеем… Внизу на номерных часах пробило три…
Наконец, потеряв терпение, он начал медленно спускаться вниз к выходу… Но
судьба сжалилась над ним…
У самого подъезда он встретился с высокой, тощей брюнеткой,
окутанной в длинное боа. За ней по пятам следовал какой-то господин в синих
очках и мерлушковой шапке.
— Виноват, — обратился Василий Иваныч к
даме. — Могу ли я обеспокоить вас на одну минуту?
Дама и мужчина нахмурились.
— Я сейчас, — сказала дама мужчине и пошла с
Василием Ивановичем к газовому рожку. — Что вам нужно?
— Я к тебе… к вам, Надин, по делу, — начал,
заикаясь, Василий Иваныч. — Жаль, что с тобою этот господин, а то я бы
тебе всё рассказал…
— Да что такое? Мне некогда!
— Завела себе новых обожателей, да и некогда! Хороша,
нечего сказать! За что ты прогнала меня от себя под Рождество? Ты не захотела
со мной жить, потому что… потому что я тебе не доставлял достаточно средств к
жизни… Вот ты и неправа, оказывается… Да… Помнишь ты тот билет, что я подарил
тебе на именины? На, читай! Он выиграл 75 000!
Дама взяла в руки газету и жадными, словно испуганными
глазами стала искать телеграммы из Петербурга… И она нашла…
В это же самое время другие глаза, заплаканные, тупые от
горя, почти безумные, глядели в шкатулку и искали билета… Всю ночь искали эти
глаза и не нашли. Билет был украден, и Ольга Алексеевна знала, кто украл его.
В эту же самую ночь рыжий Николай Борисыч ворочался с боку
на бок и старался уснуть, но не уснул до самого утра. Ему было стыдно той
пощечины.
|