110. Монах в
терновнике[7]
Жил когда-то крестьянин-богач, и был у него батрак; работал
он на богача старательно и честно, каждое утро подымался первым, а вечером
ложился последним; если попадалась какая-нибудь тяжёлая работа, за которую
никто не хотел браться, он всегда принимался за неё первым. К тому же он не
жаловался, а всем был доволен и всегда был весел.
Вот проработал батрак год, и хозяин не заплатил ему ничего и
подумал: «Этак будет разумней всего, я что-нибудь себе сберегу, он теперь от
меня не уйдёт и будет прекрасно продолжать работать».
Батрак на этот раз смолчал, выполнял и второй год, как и
прежде, свою работу; в конце второго года он опять не получил своего заработка,
но стерпел и остался работать дальше. Прошёл и третий год, пораздумал хозяин, полез
к себе в карман, но ничего оттуда не достал.
Тут батрак, наконец, не выдержал и говорит:
– Хозяин, я вам честно работал три года, будьте добры,
уплатите мне то, что надлежит получить мне по праву; я от вас ухожу, хочу
поглядеть, что на белом свете делается.
Ответил скряга:
– Да, мой любезный работничек, ты мне служил усердно, и
за то будешь ты щедро награждён, – он сунул руку в карман и отсчитал
батраку три геллера денег, – вот тебе по целому геллеру за год, это плата
большая и более чем достаточная; редко у кого из хозяев ты получил бы столько.
Простодушный батрак в деньгах понимал мало, загрёб свой
капитал и подумал: «Ну, теперь карман мой полон, чего мне тужить и зачем дальше
на тяжёлой работе мучиться?»
И он ушёл и двинулся через горы, по долинам, распевая песни
да приплясывая сколько его душе было угодно. Приходилось ему раз проходить мимо
лесной чащи, вдруг вышел оттуда маленький человечек и окликнул его:
– Куда это ты, брат-Весельчак, собрался? Вижу, ты не
больно озабочен и грустить не собираешься.
– А чего мне быть грустным? – ответил
батрак. – Всего у меня вдосталь, и заработок за целых три года в кармане у
меня позвякивает.
– А сколько же у тебя богатств-то? – спрашивает
его человечек.
– Сколько? Целых три геллера, отсчитано верно.
– Послушай, – сказал карлик, – человек я
бедный, подари мне свои три геллера: работать я больше не в силах, а ты ещё
молод и можешь себе легко заработать на хлеб.
А было у батрака сердце доброе, сжалился он над человечком,
отдал ему свои три геллера и сказал:
– Ну, бог с тобой, мне и этого хватит.
Сказал человечек:
– Я вижу, сердце у тебя доброе, и обещаю тебе исполнить
твои три желанья – за каждый геллер по желанью, и все они исполнятся.
– Ого, – сказал батрак, – да ты, видно, из
тех, кто на выдумки горазд! Ну, что ж, если так, то я пожелаю себе, во-первых,
такой самопал, что во всё, куда ни нацелишься, он попадёт; во-вторых, такую
скрипочку, что ежели на ней заиграть, то всяк, кто услышит игру, начнёт
плясать; в-третьих, если я у кого что попрошу, то чтоб не было мне ни в чём
отказу.
– Это всё у тебя и будет, – сказал человечек,
сунул руку в куст, и – кто бы мог только подумать! – была уже перед
батраком и скрипочка, и самопал, готовый выстрелить, – будто их кто по
заказу сделал. Дал человечек их батраку и сказал:
– Если ты что у кого попросишь, то ни один человек на
свете тебе в этом не откажет.
– Ну, милый, чего ж тебе теперь и желать-то? –
сказал себе батрак и весело двинулся дальше.
Вскоре повстречался ему по дороге беглый монах: он стоял и
прислушивался к пению птицы, которая сидела на самой макушке дерева.
– Божье чудо! – воскликнул монах. – Такая
маленькая птичка, а какой необычайно сильный голос! Эх, если бы мне её
заполучить! Кто б это мог насыпать ей соли на хвост?
– Если это и всё, – сказал батрак, – то
птичка враз на земле очутится, – приложил он самопал, нацелился, и упала
птица в терновую заросль.
– Ступай, плут, – сказал он монаху, – и
достань теперь оттуда птицу.
– О да, позвольте уж мне, а то прибежит собака. Уж раз
вы в птицу попали, то дайте подобрать её мне, – он лёг на землю и начал
пробираться в кусты.
Вот залез монах в самую гущу терновника, и захотелось
доброму батраку над ним посмеяться, – снял он свою скрипку и начал играть.
И мигом начал монах на ноги подыматься и прыгать, и чем больше батрак играл,
тем быстрей становилась пляска. Но колючие шипы разорвали ему потёртый
подрясник, причесали как следует ему волосы, всего его искололи и впились в
тело.
– Ой, – закричал монах, – зачем мне такая
игра! Бросьте играть на скрипке, плясать мне вовсе не хочется.
Но батрак его не послушал и подумал: «Ты довольно с людей
шкуру драл, пускай с тобой поступит так же терновая заросль». Он принялся снова
играть, и пришлось монаху подпрыгивать всё выше и выше, и лохмотья его
подрясника повисли на шипах.
– Ай! Ай! Ай! – кричал монах. – Я готов вам
отдать всё, что потребуете, только оставьте свою игру на скрипке, дам полный
кошелёк денег.
– Уж если ты такой щедрый, – сказал батрак, –
то так и быть, я брошу свою музыку; но надо будет о тебе порассказать всюду,
как здорово ты пляшешь! – и он забрал кошелёк и пошёл себе дальше.
А монах, как стоял, так и застыл на месте, он смотрел
батраку вслед, пока тот отошёл далеко и совсем уже скрылся из виду; потом монах
закричал во всё горло:
– Эх ты, несчастный музыкант, музыкантишко ты
трактирный! Погоди, поймаю я тебя одного, будешь ты от меня удирать, аж пятки
засверкают. Эх ты, оборванец, заткни себе грош в глотку, вся цена тебе шесть
грошей! – и он продолжал его ругать на чём свет стоит. Наконец он
удовлетворился, отдышался и побежал в город к судье.
– Ой-ой-ой! Господин судья, посмотрите, как меня злодей
на большой дороге ограбил, избил! Камень, и тот сжалиться может. Всю одежду на
мне изорвал! Всего меня исколол, исцарапал! Все мои жалкие гроши забрал у меня
вместе с кошельком. А были там всё дукаты, один красивей другого. Ради бога,
упрячьте вы этого злодея в тюрьму!
Сказал судья:
– Так что ж, это был, наверно, солдат, который тебя так
изрубил саблей?
– Боже упаси! – ответил монах. – Никакой
сабли у него не было: висел у него самопал за плечами и скрипка на шее, –
злодея легко опознать.
Выслал тогда судья своих стряпчих, чтобы его изловить; нашли
они доброго батрака, – он шёл медленно по дороге, и оказался у него
кошелёк с золотом. Привели его на суд, а батрак говорит:
– Я монаха не трогал и денег у него не брал, он сам мне
их предложил, оттого что не мог вынести моей музыки.
– Боже мой! – закричал монах. – Да он врёт,
как водой бредёт.
И судья батраку не поверил и сказал:
– Плохо ты оправдываешься, так ни один монах не
поступит, – и присудил доброго батрака повесить за то, что он будто
совершил грабёж на большой дороге.
Стали батрака уводить, и закричал монах ему вслед:
– Эй ты, бродяга, дрянной музыкант! Теперь-то ты
получишь заслуженное тобой наказанье!
Стал батрак спокойно подыматься вместе со своим палачом по
лестнице, а на последней ступеньке повернулся и говорит судье:
– Прежде чем мне умереть, исполните одну мою просьбу.
– Хорошо, – сказал судья, – если ты не будешь
просить, чтоб тебя помиловали.
– Нет, я прошу не о помиловании, – сказал
батрак, – а дозвольте мне сыграть в последний разок на своей скрипке.
Поднял монах страшный крик:
– Ради бога, не разрешайте ему, не разрешайте!
Но судья сказал:
– Почему не позволить ему этой маленькой радости? Это и
по закону положено, и это будет исполнено.
Но не могло быть батраку отказано ещё и потому, что имел он
такой дар, что ни в чём ему не было отказа.
Завопил монах снова:
– Ой, ой, ой, привяжите меня покрепче!
Снял батрак с шеи свою скрипочку, приладил её, и только
ударил он смычком, как зашаталось, заколыхалось всё – и судья, и писаря, и
судейские; и выпала у палача из рук верёвка, которою он должен был привязать
монаха. Ударил батрак смычком ещё раз – и все подняли ноги, и отпустил палач,
собираясь пуститься в пляс, доброго батрака. Ударил батрак смычком в третий раз
– и подпрыгнули все и пошли в пляс; были судья и монах впереди остальных и
плясали лучше всех. А вскоре за ними заплясали и те, кто явился на рынок из
любопытства, и посмешались между собой все, и старые и молодые, и толстые и
худые. Даже собаки, прибежавшие вместе со своими хозяевами, и те поднялись на
задние лапы и тоже запрыгали. И чем дольше играл батрак, тем всё выше
подпрыгивали плясуны, толкая друг друга головами, и начали, наконец, жалостно
кричать. Крикнул тогда судья, уже совсем запыхавшись:
– Я дарую тебе жизнь, только перестань играть на
скрипке!
Стало доброму батраку его жалко, оставил он скрипку, повесил
её на шею и спустился с лестницы. Подошёл он затем к монаху, который лежал на
земле, еле дыша, и говорит ему:
– Мошенник, сознайся теперь, откуда ты деньги взял, а
не то я сниму скрипку и опять заиграю.
– Я их украл, я их украл! – закричал монах. –
А ты их честно заработал.
И велел судья отвести монаха на виселицу и повесить его, как
вора.
|