59. Фридер и
Катерлизхен
Жил-был человек, звали его Фридер, и была девушка, звали её
Катерлизхен; вот поженились они и стали жить вместе, как молодые муж и жена.
Однажды говорит Фридер:
– Я поеду на поле, а ты, Катерлизхен, приготовь к моему
возвращению чего-нибудь поесть, чтоб голод заморить, да свежего пива глоток,
чтоб жажду утолить.
– Ступай, Фридерхен, – отвечала
Катерлизхен, – ступай, я всё тебе приготовлю.
Подошло время обедать, и достала она из трубы копчёную
колбасу, взяла сковородку, положила на неё масла и поставила её на огонь.
Начала колбаса поджариваться и шипеть, а Катерлизхен стоит, держит сковородку
за ручку и думает: «Пока колбаса изжарится, надо бы сходить в погреб да пива
нацедить». Поставила она сковородку на огонь, взяла кружку, спустилась в погреб
и стала наливать пиво. Бежит пиво в кружку; смотрит Катерлизхен, и вдруг ей
приходит в голову: «Эх, а собака-то ведь не привязана; чего доброго, она
колбасу со сковородки стащит. Хорошо, что я ещё вовремя вспомнила», – и
вмиг выбежала она из погреба.
Но дворняжка тем временем схватила уже колбасу и тащит её по
двору. А Катерлизхен, не будь ленива, погналась за собакой; гонит она её по
полю. А собака-то была куда попроворней, чем Катерлизхен: колбасы изо рта не
выпускала и стала удирать со всех ног. «Ну, что пропало, то пропало!» – сказала
Катерлизхен, вернулась назад, а так как бежать она утомилась, то стала идти
медленней, чтобы отдышаться.
А в это время пиво всё бежало и бежало из бочки, –
кран-то ведь Катерлизхен завернуть позабыла; и когда кружка наполнилась до
самого края, начало пиво литься на пол и лилось оно до тех пор, пока вся бочка
не вылилась. Уже на лестнице Катерлизхен увидала, что за беда приключилась.
«Вот так-так! – воскликнула она. – Что же мне
теперь делать; чтобы Фридер не заметил?» Она подумала и, наконец, вспомнила,
что стоит у ней на чердаке мешок хорошей пшеничной муки, купленный ещё в
прошлом году на ярмарке, и она решила снести его в погреб и посыпать мукой там,
где разлилось пиво.
«Да, – сказала она, – кто вовремя что сберегает,
тому оно в беде помогает», – полезла она на чердак, притащила мешок с
мукой и бросила его как раз на кружку с пивом; опрокинулась кружка, и разлилось
пиво на пол. «Правильно говорится, – сказала Катерлизхен, – что беда
беду погоняет», – и стала она рассыпать муку по всему погребу. Сделав это,
она осталась своей работой очень довольна и сказала: «Как стало здесь, однако,
чисто и хорошо».
В полдень воротился Фридер домой.
– Ну, жена, что ж ты мне на обед приготовила?
– Ах, Фридерхен, – ответила она, – хотела я
тебе колбасы изжарить, да стала пиво к обеду наливать, а собака колбасу со
сковородки стащила; пока я за собакой гналась, всё пиво из бочки выбежало;
хотела я пиво мукой присыпать, да кружку с пивом опрокинула; но ты будь спокоен
– в погребе уже сухо.
И сказал Фридер:
– Ах, Катерлизхен, Катерлизхен, не надо было так
делать! Можно ли было оставлять колбасу, чтоб собака её стащила, а пиво из
бочки выбежало, да ещё засыпать его самой лучшей мукой.
– Да ведь я же, Фридерхен, не знала, ты бы мне раньше
об этом сказал.
Муж подумал: «Если и дальше будут с моей женой такие случаи
приключаться, то придётся мне самому кое-что придумать».
Он скопил круглую сумму талеров, обменял их на золото и
говорит Катерлизхен:
– Видишь, эти вот жёлтые кружочки спрячу я в кубышку и
закопаю в хлеву под коровьими яслями. Но ты смотри, кубышки этой не трогай, а
не то плохо тебе будет.
– Нет, Фридерхен, я трогать её не стану, –
ответила Катерлизхен.
Вот раз мужа не было дома, а в это время явились в деревню
купцы продавать глиняные горшки и миски, и они спросили молодую женщину, не
купит ли она у них чего из их товара.
– Да вот, милые люди, – говорит им
Катерлизхен, – денег-то у меня нету, купить мне не на что; если вам нужны
жёлтые кружочки, то я, пожалуй, тогда и купила бы что-нибудь.
– Жёлтые кружочки пожалуй что и пригодятся, а покажи-ка
их нам.
– А вы ступайте в хлев да поройтесь, они закопаны под
коровьими яслями, вот там и найдёте жёлтые кружочки, а мне с вами вместе идти
туда никак нельзя.
Вошли плуты-продавцы в хлев, стали там копаться и нашли
чистое золото. Схватили они его и убежали, а свои горшки да миски в доме
оставили. Катерлизхен подумала, что новая-то посуда ей пригодится; а было её в
кухне у неё достаточно, и вот повыбивала она у всех горшков донышки и нацепила
горшки на заборные столбы вокруг дома вместо украшения.
Воротился Фридер домой, увидал такую обнову и говорит:
– Катерлизхен, что это ты наделала?
– Да я купила их, Фридерхен, за те жёлтые кружочки, что
спрятаны были под коровьими яслями; сама я туда не ходила, торговцы их сами
выкопали.
– Ах, жена, жена, – говорит Фридер, – что же
ты наделала! Да ведь это ж были не жёлтые кружочки, было то чистое золото – всё
наше богатство; разве можно было так делать?
– Фридерхен, да ведь я, – говорит жена, – об
этом не знала. Надо было мне раньше о том сказать.
Постояла Катерлизхен, подумала и говорит:
– Послушай, Фридерхен, ведь золото можно назад вернуть,
давай побежим за ворами.
– Что ж, – говорит Фридер, – давай попробуем;
только захвати с собой хлеба и сыру, чтоб было чем в дороге закусить.
– Ладно, Фридерхен, я возьму.
Отправились они в погоню, и так как Фридер ходил быстрей, то
и шёл он впереди Катерлизхен.
«А мне ещё лучше, – подумала она, – когда надо
будет домой возвращаться, я окажусь впереди». Вот подошла она к горе, где по
обеим сторонам дороги были глубокие рытвины. «Гляди-ка, – молвила
Катерлизхен, – как они землю-то всю поизрезали, поизрыли, измяли. За весь
свой век она никогда не заживёт». А было сердце у неё жалостливое, взяла она
масло и намазала им колеи справа и слева, чтоб колёса не так их давили;
нагнулась она, их жалеючи, а сыр у ней из сумки и выпал и покатился с горы.
Говорит Катерлизхен: «Ну, раз уж взобралась я на гору, то
вниз за тобой спускаться не стану, пусть уж другой за ним побежит и приведёт
его назад». Взяла она другой сыр и скатила его вниз. Но сыры назад не
вернулись. Тогда сбросила она и третий сыр и подумала: «Может быть, они ждут
третьего, – одни не хотят возвращаться?» А три сыра всё не возвращаются и
не возвращаются; вот она и говорит: «Не знаю, что тут и подумать. Пожалуй,
третий не нашёл дороги да заблудился; надо будет послать за ним четвёртый, чтоб
позвал он их назад». Но и с четвёртым сыром случилось то же, что и с третьим.
Рассердилась тогда Катерлизхен, сбросила вниз и пятый, и
шестой, а они были у ней последние. Некоторое время стояла она и ждала, не
вернутся ли они назад, а они всё не возвращались; тогда она и говорит: «О, вас
хорошо бы за смертью посылать; долго вы что-то ходите; небось думаете, что я
буду вас тут дожидаться? Я пойду, а вы уж меня сами нагоните, ноги-то у вас
помоложе моих будут».
И Катерлизхен ушла и нашла Фридера; он стоял, её
дожидался, – есть ему очень захотелось.
– Ну, дай-ка мне чего-нибудь поесть. – Она подала
ему сухой хлеб.
– А где же масло и сыр? – спрашивает муж.
– Ах, Фридерхен, – говорит Катерлизхен, –
маслом я колеи вымазала, а сыры, те скоро вернутся; один у меня из сумки
выкатился, я и послала за ним вдогонку другие, чтоб позвали они его назад.
Говорит Фридер:
– Не надо было, Катерлизхен, так делать! Не надо было
маслом дорогу намазывать и сыры с горы скатывать.
– Это правда, Фридерхен; чего же ты мне раньше о том не
сказал?
Поели они сухого хлеба, а Фридер и спрашивает:
– А заперла ли ты дом, когда уходила?
– Нет, Фридерхен; отчего ты мне раньше о том не сказал?
– Так ступай домой, сначала дом запри, а потом уж пойдём
дальше; да принеси чего-нибудь поесть, а я подожду тебя здесь.
Пошла Катерлизхен домой и думает: «Надо будет принести
Фридерхену поесть чего-нибудь другого, сыр и масло ему, видно, не
нравятся, – принесу-ка ему мешок сушёных груш да кружку уксуса. Заперла
она на засов верхнюю дверь в доме, а нижнюю сняла с петель, взвалила её на
плечи и пошла, думая, что если дверь возьмёт с собой, то в дом никто уже не
заберётся. Катерлизхен идёт себе медленно, не торопясь и думает: «Пусть
Фридерхен отдохнёт подольше». Подошла она к нему и говорит:
– Вот, Фридерхен, тебе и дверь от дома; теперь ты
можешь сам дом сторожить.
– Ах, господи, – сказал он, – какая у меня
умная жена! Нижнюю дверь сняла, чтобы всякий мог в дом забраться, а верхнюю
заперла на засов. Теперь поздно уже домой назад возвращаться, а раз ты дверь
сюда принесла, то и тащи её теперь сама дальше.
– Дверь-то, Фридерхен, я потащу, а сушёные груши да
кружку уксуса мне будет нести тяжело. Повешу я их на дверь, пускай она их
несёт.
Пошли они в лес, стали разыскивать плутов-продавцов, но не
нашли их. Стало уже, наконец, в лесу темнеть; взобрались они на дерево и решили
там заночевать. Только уселись они на верхушке дерева, как подошли к дереву
люди, которые уносят то, что за ними само идти не хочет, и находят вещи, прежде
чем кто-нибудь их потеряет. Они уселись как раз под дерево, на котором сидели
Фридер и Катерлизхен, развели костёр, собираясь делить между собой добычу.
Тогда Фридер спустился с дерева на другую сторону и набрал камней, а затем
снова влез на дерево и хотел убить воров насмерть. Стал он бросать в них камни,
но всё не попадал, а воры и говорят: «Скоро, пожалуй, начнёт светать, вот ветер
сбивает уже с елей шишки».
А Катерлизхен всё держала дверь на плечах, но стало ей под
конец тяжело, и подумала она, что виной тому сушёные груши, и говорит:
– Фридерхен, сброшу-ка я сушёные груши вниз.
– Нет, Катерлизхен, сейчас делать этого не надо, а то
воры могут нас заметить.
– Ах, Фридерхен, я не могу, очень уж мне тяжело.
– Ну, так бросай, чёрт возьми!
И посыпались груши вниз сквозь ветки, а плуты-продавцы внизу
и говорят: «Это птицы помёт сбрасывают». А дверь всё по-прежнему давит плечи;
тут вскоре Катерлизхен и говорит:
– Ах, Фридерхен, надо и уксус, пожалуй, вылить.
– Нет, Катерлизхен, не делай ты этого, не то они нас
заметят.
– Ах, Фридерхен, я больше не могу, уж больно мне
тяжело.
– Ну что ж, выливай, чёрт возьми!
Вылила она уксус и облила им плутов-продавцов. Вот они и
говорят меж собой: «Это падает уже роса».
И подумала, наконец, Катерлизхен: «А не дверь ли это такая
тяжёлая?» и говорит:
– Фридерхен, сброшу-ка я дверь.
– Нет, Катерлизхен, сейчас не надо этого делать, а то
они нас заметят.
– Ах, Фридерхен, я не могу больше, уж больно мне
тяжело.
– Нет, Катерлизхен, а ты держи покрепче.
– Ах, Фридерхен, я её уроню.
– Ну, – ответил Фридер сердито, – и роняй,
чёрт возьми!
И упала дверь с грохотом вниз; а плуты-продавцы как
закричат: «Чёрт спускается с дерева!» – да как бросятся бежать и всё, что было
у них, побросали. На рассвете спустились Фридер и Катерлизхен с дерева и нашли
внизу всё своё золото и понесли его домой.
Воротились они домой, а Фридер и говорит:
– Ну, Катерлизхен, теперь ты уж должна быть прилежной и
хорошо работать.
– Ладно, Фридерхен, буду работать, – пойду на поле
жать пшеницу.
Вышла Катерлизхен на поле и говорит про себя: «Поесть ли мне
прежде, или жать, или сначала поспать, а потом уже жать? Э-э, поем я сначала».
Поела Катерлизхен, а после еды ей спать захотелось; начала она жать, а была она
сонная и порезала себе передник, юбку и рубашку. Вот проснулась после долгого
сна Катерлизхен, встала полуголая и говорит про себя:
– Я ли это или не я? Ах, нет, это не я.
А меж тем наступила ночь; побежала Катерлизхен в деревню,
стала в окошко к мужу стучаться и кричать:
– Фридерхен!
– Что там такое?
– Скажи мне, дома ли Катерлизхен?
– Да, да, – ответил Фридер, – она дома, лежит
и спит.
А она говорит:
– Хорошо; стало быть, я уж дома, – и убежала.
Встретила Катерлизхен на улице воров, они воровать
собирались. Подходит она к ним и говорит:
– Я вам помогу воровать.
Воры подумали: она, должно быть, здешние места знает, –
и согласились. Катерлизхен подходила к домам и кричала:
– Люди добрые, есть ли у вас что? А то мы красть
собираемся.
Подумали воры: «Так дело не пойдёт», – и решили от
Катерлизхен избавиться. Вот и говорят они ей:
– На краю деревни растёт у пастора в огороде репа,
ступай туда и нарви нам её.
Пошла Катерлизхен на огород и начала рвать репу, села, и
лень ей было подняться. А на ту пору шёл мимо прохожий, посмотрел он,
остановился и подумал, что это сам чёрт, должно быть, тащит репу. Побежал он в
деревню к пастору и говорит:
– Господин пастор, а в вашем огороде чёрт репу тащит.
– Ах, господи, – ответил пастор, – нога-то у
меня хромая, не могу я пойти на огород и чёрта прогнать.
Прохожий предложил:
– А я вам вместо костыля буду, – и он повёл
пастора на огород.
Приходят они на огород, а Катерлизхен в это время
поднимается и встаёт во весь рост.
– Ох, да ведь это же чёрт! – закричал пастор, и
как бросились они оба бежать! Ну, тут пастор со страху и хромать перестал, и
бежал он со своей хромой ногой куда проворней, чем тот, кто привёл его на
огород на своих здоровых ногах.
|