89. Гусятница
Жила однажды старая королева; муж у неё умер много лет тому
назад, но была у неё красавица-дочь. Когда она выросла, её обручили с одним
королевичем из далёкой страны. Пришло время, когда они должны были быть
повенчаны и девушке надо было ехать в чужое королевство, и вот собрала тогда
старуха-мать много дорогой утвари и драгоценностей – всё, что входило в
приданое королевы, так как она всем сердцем любила свою дочь. Дала она ей и
камеристку, которая должна была ехать вместе с нею, чтобы передать невесту в
руки жениха; и дали им для путешествия двух коней, и звали коня королевны Фалада,
и умел тот конь говорить. Вот настал час расставанья, и пошла старая
мать-королева в свою опочивальню, взяла маленький нож, порезала себе пальцы, и
брызнула из них кровь; потом взяла она белый платочек, и упали на него три
капли крови; королева отдала этот платочек дочери и сказала:
– Милое моё дитятко, храни его крепко, он пригодится
тебе в дороге.
С грустью простились они друг с другом; сунула королевна
платочек за пазуху, села на коня и отправилась к своему жениху. Проехали они
час, и почувствовала королевна сильную жажду и говорит своей камеристке:
– Слезь с коня и набери мне воды из ручья в мой кубок,
что взяла ты в дорогу, мне очень хочется пить.
– Если вам хочется пить, – сказала
камеристка, – то слезьте сами с коня, наклонитесь к воде и напейтесь, я
вашей служанкой быть не хочу.
Королевну мучила жажда, и она сошла с коня, нагнулась к
ручью, напилась, но напиться из золотого кубка ей так и не пришлось. И она
сказала:
– Ах, господи!
И ответили ей три капли крови: «Если бы мать знала об этом,
у ней разорвалось бы сердце в груди».
Запечалилась королевна, но ничего не сказала и села опять на
коня. Так проехали они несколько миль, но день был жаркий, солнце сильно пекло,
и ей снова захотелось пить. А проезжали они мимо родника, и она крикнула снова
своей камеристке:
– Сойди с коня и дай мне попить из моего золотого
кубка. – Королевна все её злые слова уже позабыла. Но камеристка сказала
ещё высокомерней:
– Если хотите пить, то и пейте сами, а вашей служанкой
я быть не хочу.
И королевна сошла в великой жажде с коня, нагнулась над
родником, заплакала и сказала:
– Ах, господи!
И ответили опять капли крови: «Если бы мать знала об этом,
сердце б у ней разорвалось в груди».
Начала королевна пить и сильно нагнулась, и выпал у неё
из-за пазухи платок, на котором были три капли крови, и уплыл по воде, но в
горе она этого не заметила. А камеристка всё это видела и обрадовалась, что
получила власть над невестой: ведь если ей потерять эти три капли крови, то
станет она беспомощной и слабой. Только хотела королевна сесть опять на своего
коня, которого звали Фалада, но камеристка сказала:
– На Фаладе поеду я, а ты можешь ехать на моей кобыле.
И королевне пришлось подчиниться. Потом камеристка грубо ей
приказала, чтоб сняла она королевские одежды и надела бы на себя её простое
платье, и к тому же заставила её поклясться перед богом, что она не скажет об
этом при королевском дворе ни одному человеку, а если она не даст такой клятвы,
то будет тотчас убита. Но конь Фалада всё это видел и хорошо запомнил.
Села камеристка на коня Фаладу, а настоящая невеста на
простую лошадь, и поехали они дальше, и вот приехали, наконец, в королевский
замок. И была там великая радость по поводу их прибытия, выбежал к ним
навстречу королевич, снял камеристку с коня, думая, что это и будет его настоящая
жена. Повели её по лестнице, а настоящей королевне пришлось остаться внизу.
Посмотрел старый король в окно и увидел, что она стоит во дворе, заметил, какая
она стройная, нежная и какая красивая. Пошёл он тотчас в королевскую горницу и
спросил у невесты про девушку, что с ней вместе приехала и стоит теперь внизу
во дворе, кто она, мол, такая?
– Я взяла её с собой в дорогу, чтоб было мне с кем
ехать. Дайте девушке какую-нибудь работу, чтоб она не стояла без дела.
Но у короля работы для неё не нашлось, и, не зная, что
придумать, он сказал:
– Есть у меня тут мальчонка, он пасёт гусей, пускай она
ему помогает.
Мальчика звали Кюрдхен; и пришлось настоящей невесте
помогать ему пасти гусей.
Немного спустя говорит фальшивая невеста молодому королю:
– Мой любезный супруг, сделайте мне одно одолженье.
– Я выполню его с удовольствием, – ответил он ей.
– Велите позвать живодёра и отрубить голову коню, на
котором я сюда приехала, он по дороге меня рассердил.
А на самом-то деле она боялась, чтобы конь не рассказал, как
поступила она с королевной. Раз уж на то пошло, то должно оно было случиться, и
пришлось верному Фаладе погибнуть. Но слух об этом дошёл до настоящей
королевны, и она тайно пообещала живодёру уплатить золотой, если он окажет ей
небольшую услугу. Были в том городе большие чёрные ворота, через них она
проходила всегда утром и вечером со своими гусями.
– Прибейте, – сказала она, – над чёрными
воротами голову убитого Фалады, чтоб я видела её каждый раз.
И живодёр обещал ей это: он отрубил голову Фаладе и крепко
прибил её над чёрными воротами.
На заре, когда гнали они вместе с Кюрдхен через эти ворота
гусей, она, проходя, говорила:
Вот где висишь ты, конь мой Фалада!
И голова отвечала:
А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.
И она медленно выходила за город и гнала гусей на пастбище.
Придя на лужок, она садилась на землю и распускала свои
волосы, а были они, словно чистое золото. И Кюрдхен смотрел на них и радовался,
глядючи, как сверкали они, и захотелось ему вырвать у неё несколько волосков.
Но она сказала:
Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.
И поднялся вдруг такой сильный ветер, что сорвал у Кюрдхен
его шапочку, – полетела она по полю, и пришлось ему бежать за нею
вдогонку. Пока он вернулся назад, она тем временем волосы расчесала, заплела их
в косы, и он не мог вырвать у ней ни одного волоска. Рассердился Кюрдхен и
перестал с ней разговаривать; и они продолжали пасти гусей, пока не наступил
вечер, а потом пошли домой.
На другое утро, когда они гнали гусей через чёрные ворота,
девушка сказала:
Вот где висишь ты, конь мой Фалада!
И ответил Фалада:
А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.
Села она опять на лужок и начала расчёсывать волосы.
Подбежал Кюрдхен и хотел схватить её за волосы, но она быстро промолвила:
Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.
И подул ветер, сдул у него с головы шапочку, и пришлось
Кюрдхен бежать за нею вдогонку, и когда он вернулся, девушка давно уже привела
волосы в порядок, и он не мог вырвать у ней ни одного волоса. И пасли они гусей
до самого вечера.
А вечером, когда воротились они домой, пришёл Кюрдхен к
старому королю и говорит:
– С этой девушкой я пасти гусей больше не стану.
– Почему? – спросил старый король.
– Да она мне весь день докучает.
Приказал старый король рассказать, что же она ему такое
делает.
И сказал Кюрдхен:
– Утром, когда проходим мы со стадом через чёрные
ворота, – а висит там на стене лошадиная голова, – девушка говорит:
Вот где висишь ты, конь мой Фалада!
а голова отвечает:
А ты, королевна, ходишь за стадом.
Если б об этом матушка знала,
Сердце б у ней разорвалось.
И стал Кюрдхен рассказывать дальше, что происходит на
гусином лугу и как приходится ему бегать вдогонку за шапочкой.
Старый король велел ему и впредь пасти гусей, а сам, только
наступило утро, сел за чёрными воротами и услыхал, как говорила она с головою
Фалады; потом он пошёл вслед за нею на пастбище и спрятался на лугу за кустом.
И увидел он вскоре своими собственными глазами, как гусятница и пастушок
пригнали гусей, и как села она потом и начала расплетать волосы, и как засияли
они от блеска.
И опять сказала она:
Подуй, ветер-ветерок,
Сдуй у Кюрдхен колпачок,
Пусть бежит за ним вдогонку;
А я косы заплету,
Их в порядок приведу.
И поднялся вихрь и сорвал с Кюрдхен шапочку, и пришлось ему
бежать далеко-далеко за нею вдогонку, а пастушка тем временем медленно
причесала и заплела волосы, и старый король всё это видел. Потом он незаметно
вернулся назад, и когда вечером гусятница возвращалась домой, король отозвал её
в сторону и спросил, зачем она всё это делает.
– Я сказать вам об этом не смею, да и не могу ни одному
человеку пожаловаться на своё горе, – я поклялась в том перед богом, а не
то мне придётся погибнуть.
Он стал её допытывать и не давал ей покоя, но ничего
добиться от неё не мог. И сказал король:
– Если ты мне ничего не хочешь сказать, так пожалуйся
тогда на своё горе железной печке, – и ушёл.
Тогда она забралась в железную печку, начала плакать и
причитать, и всё, что было у ней на сердце, высказала, и говорит:
– Живу я, всеми покинутая, а я-то ведь королевна;
коварная камеристка принудила меня силой снять с себя королевские одежды и
заняла у жениха моё место, и должна я исполнять чёрную работу и пасти гусей.
Если бы знала об этом моя матушка, сердце б у ней разорвалось!
А старый король стоял за печкой и слышал всё, что она говорила.
Вышел он потом и велел ей вылезть из печки. Надели на неё королевские одежды; и
казалось прямо чудом, какая была она прекрасная. Позвал старый король своего
сына и объявил ему, что невеста у него фальшивая, а на самом деле она всего
лишь камеристка, а настоящая стоит перед ним – это была бывшая гусятница.
Сильно обрадовался молодой король, увидав её красоту и
доброту, и было устроено большое пиршество и созвали на него всех людей и
добрых друзей. И сидел на первом месте жених, а рядом с ним королевна, а с
другой стороны камеристка, но была камеристка ослеплена и не узнала её в пышном
наряде. Вот поели они, попили, стало им весело, и задал тогда старый король
камеристке загадку: чего заслуживает та, которая так, мол, и так обманула
своего хозяина, – и он рассказал ей всё, как было, по порядку, и спросил:
– Какого приговора она достойна?
И сказала фальшивая невеста:
– Она достойна одного, чтоб раздели её догола и бросили
в бочку, утыканную острыми гвоздями; и надо запрячь в ту бочку двух белых
лошадей, и пусть тащат они её по всем улицам.
– Так ты же и есть та самая, – сказал старый
король, – которая произнесла себе приговор, так и до́лжно с тобой
поступить.
И вот, когда исполнили приговор, женился молодой король на
своей настоящей невесте, и стали они оба править своим королевством в мире и в
счастье.
|