IV
Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с
братом, было следующее: в прошлом году, приехав однажды на покос и
рассердившись на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения – взял у
мужика косу и стал косить.
Работа эта так понравилась ему, что он несколько раз
принимался косить; выкосил весь луг пред домом и нынешний год с самой весны
составил себе план – косить с мужиками целые дни. Со времени приезда брата он
был в раздумье: косить или нет? Ему совестно было оставлять брата одного по
целым дням, и он боялся, чтобы брат не посмеялся над ним за это. Но, пройдясь
по лугу, вспомнив впечатления косьбы, он уже почти решил, что будет косить.
После же раздражительного разговора с братом он опять вспомнил это намерение.
«Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно
портится», – подумал он и решился косить, как ни неловко это будет ему
перед братом и народом.
С вечера Константин Левин пошел в контору, сделал
распоряжение о работах и послал по деревням вызывать на завтра косцов, с тем
чтобы косить Калиновый луг, самый большой и лучший.
– Да мою косу пошлите, пожалуйста, к Титу, чтоб он
отбил и вынес завтра; я, может быть, буду сам косить тоже, – сказал он,
стараясь не конфузиться.
Приказчик улыбнулся и сказал:
– Слушаю-с.
Вечером за чаем Левин сказал и брату.
– Кажется, погода установилась, – сказал
он. – Завтра я начинаю косить.
– Я очень люблю эту работу, – сказал Сергей
Иванович.
– Я ужасно люблю. Я сам косил иногда с мужиками и
завтра хочу целый день косить.
Сергей Иванович поднял голову и с любопытством посмотрел на
брата.
– То есть как? Наравне с мужиками, целый день?
– Да, это очень приятно, – сказал Левин.
– Это прекрасно, как физическое упражнение, только едва
ли можешь это выдержать, – без всякой насмешки сказал Сергей Иванович.
– Я пробовал. Сначала тяжело, потом втягиваешься. Я
думаю, что не отстану…
– Вот как! Но скажи, как мужики смотрят на это? Должно
быть, посмеиваются, что чудит барин.
– Нет, не думаю; но это такая вместе и веселая и
трудная работа, что некогда думать.
– Ну, а как же ты обедать с ними будешь? Туда лафиту
тебе прислать и индюшку жареную уж неловко.
– Нет, я только в одно время с их отдыхом приеду домой.
На другое утро Константин Левин встал раньше обыкновенного,
но хозяйственные распоряжения задержали его, и когда он приехал на покос, косцы
шли уже по второму ряду.
Еще с горы открылась ему под горою тенистая, уже скошенная
часть луга, с сереющими рядами и черными кучками кафтанов, снятых косцами на
том месте, откуда они зашли первый ряд.
По мере того как он подъезжал, ему открывались шедшие друг
за другом растянутою вереницей и различно махавшие косами мужики, кто в
кафтанах, кто в одних рубахах. Он насчитал их сорок два человека.
Они медленно двигались по неровному низу луга, где была
старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень
длинной белой рубахе, согнувшись махавший косой; тут был молодой малый Васька,
бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по
косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь, шел
передом, как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.
Левин слез с лошади и, привязав ее у дороги, сошелся с
Титом, который, достав из куста вторую косу, подал ее.
– Готова, барин; бреет, сама косит, – сказал Тит,
с улыбкой снимая шапку и подавая ему косу.
Левин взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды,
потные и веселые косцы выходили один за другим на дорогу и, посмеиваясь,
здоровались с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до
тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым
лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
– Смотри, барин, взялся за гуж, не отставать! –
сказал он, и Левин услыхал сдержанный смех между косцами.
– Постараюсь не отстать, – сказал он, становясь за
Титом и выжидая времени начинать.
– Мотри, – повторил старик.
Тит освободил место, и Левин пошел за ним. Трава была
низкая, придорожная, и Левин, давно не косивший и смущенный обращенными на себя
взглядами, в первые минуты косил дурно, хотя и махал сильно. Сзади его
послышались голоса:
– Насажена неладно, рукоятка высока, вишь, ему
сгибаться как, – сказал один.
– Пяткой больше налягай, – сказал другой.
– Ничего, ладно, настрыкается, – продолжал
старик. – Вишь, пошел… Широк ряд берешь, умаешься… Хозяин, нельзя, для
себя старается! А вишь, подрядье-то! За это нашего брата по горбу, бывало.
Трава пошла мягче, и Левин, слушая, но не отвечая и стараясь
косить как можно лучше, шел за Титом. Они прошли шагов сто. Тит все шел, не
останавливаясь, не выказывая ни малейшей усталости; но Левину уже страшно
становилось, что он не выдержит: так он устал.
Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился
просить Тита остановиться. Но в это самое время Тит сам остановился и,
нагнувшись, взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув,
оглянулся. Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же,
не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит наточил свою косу и косу
Левина, и они пошли дальше.
На втором приеме было то же. Тит шел мах за махом, не
останавливаясь и не уставая. Левин шел за ним, стараясь не отставать, и ему
становилось все труднее и труднее: наступала минута, когда, он чувствовал, у
него не остается более сил, но в это самое время Тит останавливался и точил.
Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался
особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден и Тит, вскинув на плечо
косу, медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по
прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу, – несмотря на то,
что пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была мокра, как
вымоченная в воде, – ему было очень хорошо. В особенности радовало его то,
что он знал теперь, что выдержит.
Его удовольствие отравилось только тем, что ряд его был
нехорош. «Буду меньше махать рукой, больше всем туловищем», – думал он,
сравнивая как по нитке обрезанный ряд Тита со своим раскиданным и неровно
лежащим рядом.
Первый ряд, как заметил Левин, Тит шел особенно быстро, вероятно
желая попытать барина, и ряд попался длинен. Следующие ряды были уже легче, но
Левин все-таки должен был напрягать все свои силы, чтобы не отставать от
мужиков.
Он ничего не думал, ничего не желал, кроме того, чтобы не
отстать от мужиков и как можно лучше сработать. Он слышал только лязг кос и
видел пред собой удалявшуюся прямую фигуру Тита, выгнутый полукруг прокоса,
медленно и волнисто склоняющиеся травы и головки цветов около лезвия своей косы
и впереди себя конец ряда, у которого наступит отдых.
Не понимая, что это и откуда, в середине работы он вдруг
испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам. Он взглянул на
небо во время натачиванья косы. Набежала низкая, тяжелая туча, и шел крупный
дождь. Одни мужики пошли к кафтанам и надели их; другие, точно так же как
Левин, только радостно пожимали плечами под приятным освежением.
Прошли еще и еще ряд. Проходили длинные, короткие, с
хорошею, с дурною травой ряды. Левин потерял всякое сознание времени и
решительно не знал, поздно или рано теперь. В его работе стала происходить
теперь перемена, доставлявшая ему огромное наслаждение. В середине его работы
на него находили минуты, во время которых он забывал то, что делал, ему
становилось легко, и в эти же самые минуты ряд его выходил почти так же ровен и
хорош, как и у Тита. Но только что он вспоминал о том, что он делает, и начинал
стараться сделать лучше, тотчас же он испытывал всю тяжесть труда и ряд выходил
дурен.
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит
остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на
солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» – подумал Левин, не
догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех часов и им
пора завтракать.
– Завтракать, барин, – сказал старик.
– Разве пора? Ну, завтракать.
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими к кафтанам за
хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства
пошел к лошади. Тут только он понял, что не угадал погоду и дождь мочил его сено.
– Испортит сено, – сказал он.
– Ничего, барин, в дождь коси, в погоду греби! –
сказал старик.
Левин отвязал лошадь и поехал домой пить кофе.
Сергей Иванович только что встал. Напившись кофею, Левин
уехал опять на покос, прежде чем Сергей Иванович успел одеться и выйти в
столовую.
|