XXVII
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы
большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к
этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто
из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом
государя, шли прения.
Дворяне и в большой и в малой зале группировались лагерями,
и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении
чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась, уходили даже в дальний
коридор, было видно, что каждая сторона имела тайны от другой. По наружному
виду дворяне резко разделялись на два сорта: на старых и новых. Старые были
большею частью или в дворянских старых застегнутых мундирах, со шпагами и
шляпами, или в своих особенных, флотских, кавалерийских, пехотных, выслуженных
мундирах. Мундиры старых дворян были сшиты по-старинному, с буфочками на
плечах; они были очевидно малы, коротки в талиях и узки, как будто носители их
выросли из них. Молодые же были в дворянских расстегнутых мундирах с низкими
талиями и широких в плечах, с белыми жилетами, или в мундирах с черными
воротниками и лаврами, шитьем министерства юстиции. К молодым же принадлежали
придворные мундиры, кое-где украшавшие толпу.
Но деление на молодых и старых не совпадало с делением
партий. Некоторые из молодых, по наблюдениям Левина, принадлежали к старой
партии, и некоторые, напротив, самые старые дворяне шептались со Свияжским и,
очевидно, были горячими сторонниками новой партии.
Левин стоял в маленькой зале, где курили и закусывали, подле
группы своих, прислушиваясь к тому, что говорили, и тщетно напрягая свои
умственные силы, чтобы понять, что говорилось. Сергей Иванович был центром,
около которого группировались другие. Он теперь слушал Свияжского и Хлюстова,
предводителя другого уезда, принадлежащего к их партии. Хлюстов не соглашался
идти со своим уездом просить Снеткова баллотироваться, а Свияжский уговаривал
его сделать это, и Сергей Иванович одобрял этот план. Левин не понимал, зачем
было враждебной партии просить баллотироваться того предводителя, которого они
хотели забаллотировать.
Степан Аркадьич, только что закусивший и выпивший, обтирая
душистым батистовым с каемками платком рот, подошел к ним в своем камергерском
мундире.
– Занимаем позицию, – сказал он, расправляя обе
бакенбарды, – Сергей Иваныч!
И, прислушавшись к разговору, он подтвердил мнение
Свияжского.
– Довольно одного уезда, а Свияжский уже, очевидно,
оппозиция, – сказал он всем, кроме Левина, понятные слова.
– Что, Костя, и ты вошел, кажется, во вкус? –
прибавил он, обращаясь к Левину, и взял его под руку. Левин и рад был бы войти
во вкус, но не мог понять, в чем дело, и, отойдя несколько шагов от говоривших,
выразил Степану Аркадьичу свое недоумение, зачем было просить губернского
предводителя.
– O sancta simplicitas![217] – сказал Степан Аркадьич и кратко и ясно
растолковал Левину, в чем дело.
Если бы, как в прошлые выборы, все уезды просили губернского
предводителя, то его выбрали бы всеми белыми. Этого не нужно было. Теперь же
восемь уездов согласны просить; если же два откажутся просить, то Снетков может
отказаться от баллотировки. И тогда старая партия может выбрать другого из
своих, так как расчет весь будет потерян. Но если только один уезд Свияжского
не будет просить, Снетков будет баллотироваться. Его даже выберут и нарочно
переложат ему, так что противная партия собьется со счета, и, когда выставят
кандидата из наших, они же ему переложат.
Левин понял, но не совсем, и хотел еще сделать несколько
вопросов, когда вдруг все заговорили, зашумели и двинулись в большую залу.
– Что такое? что? кого? – Доверенность? кому?
что? – Опровергают? – Не доверенность. – Флерова не допускают.
Что же, что под судом? – Этак никого не допустят. Это подло. –
Закон! – слышал Левин с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися
куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился в большую залу и, теснимый
дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили
губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
|