ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Под сурдинкою подвиг рядового Постникова расползся по разным
кружкам столицы, которая в то время печатной безголосицы жила в атмосфере
бесконечных сплетен. В устных передачах имя настоящего героя — солдата
Постникова утратилось, но зато сама эпопея раздулась и приняла очень
интересный, романтический характер.
Говорили, будто ко дворцу со стороны Петропавловской
крепости плыл какой-то необыкновенный пловец, в которого один из стоявших у
дворца часовых выстрелил и пловца ранил, а проходивший инвалидный офицер
бросился в воду и спас его, за что и получили: один — должную награду, а другой
— заслуженное наказание. Нелепый слух этот дошел и до подворья, где в ту пору
жил осторожный и неравнодушный к «светским событиям» владыко, благосклонно
благоволивший к набожному московскому семейству Свиньиных.
Проницательному владыке казалось неясным сказание о
выстреле. Что же это за ночной пловец? Если он был беглый узник, то за что же
наказан часовой, который исполнил свой долг, выстрелив в него, когда тот плыл
через Неву из крепости? Если же это не узник, а иной загадочный человек,
которого надо было спасать из волн Невы, то почему о нем мог знать часовой? И
тогда опять не может быть, чтоб это было так, как о том в мире суесловят. В
мире многое берут крайне легкомысленно и «суесловят», но живущие в обителях и
на подворьях ко всему относятся гораздо серьезнее и знают о светских делах
самое настоящее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Однажды, когда Свиньин случился у владыки, чтобы принять от
него благословение, высокочтимый хозяин заговорил с ним «кстати о выстреле».
Свиньин рассказал всю правду, в которой, как мы знаем, не было ничего похожего
на то, о чем повествовали «кстати о выстреле».
Владыко выслушал настоящий рассказ в молчании, слегка шевеля
своими беленькими четками и не сводя своих глаз с рассказчика. Когда же Свиньин
кончил, владыко тихо журчащею речью произнес:
— Почему надлежит заключить, что в сем деле не все и не
везде излагалось согласно с полною истиной?
Свиньин замялся и потом отвечал с уклоном, что докладывал не
он, а генерал Кокошкин.
Владыко в молчании перепустил несколько раз четки сквозь
свои восковые персты и потом молвил:
— Должно различать, что есть ложь и что неполная
истина.
Опять четки, опять молчание и, наконец, тихоструйная речь:
— Неполная истина не есть ложь. Но о сем наименьше.
— Это действительно так, — заговорил поощренный
Свиньин. — Меня, конечно, больше всего смущает, что я должен был подвергнуть
наказанию этого солдата, который хотя нарушил свой долг…
Четки и тихоструйный перебив:
— Долг службы никогда не должен быть нарушен.
— Да, но это им было сделано по великодушию, по
состраданию, и притом с такой борьбой и с опасностью: он понимал, что, спасая
жизнь другому человеку, он губит самого себя… Это высокое, святое чувство!
— Святое известно богу, наказание же на теле
простолюдину не бывает губительно и не противоречит ни обычаю народов, ни духу
Писания. Лозу гораздо легче перенесть на грубом теле, чем тонкое страдание в
духе. В сем справедливость от вас нимало не пострадала.
— Но он лишен и награды за спасение погибавших.
— Спасение погибающих не есть заслуга, но паче долг.
Кто мог спасти и не спас — подлежит каре законов, а кто спас, тот исполнил свой
долг.
Пауза, четки и тихоструй:
— Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может
быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком. Но что во всем сем наибольшее
— это то, чтобы хранить о всем деле сем осторожность и отнюдь нигде не
упоминать о том, кому по какому-нибудь случаю о сем было сказывано.
Очевидно, и владыко был доволен.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если бы я имел дерзновение счастливых избранников неба,
которым, по великой их вере, дано проницать тайны божия смотрения, то я, может
быть, дерзнул бы дозволить себе предположение, что, вероятно, и сам бог был
доволен поведением созданной им смирной души Постникова. Но вера моя мала; она
не дает уму моему силы зреть столь высокого: я держусь земного и перстного. Я
думаю о тех смертных, которые любят добро просто для самого добра и не ожидают
никаких наград за него где бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мне
кажется, должны быть вполне довольны святым порывом любви и не менее святым
терпением смиренного героя моего точного и безыскусственного рассказа.
Впервые опубликовано — «Русская мысль», 1887.
|
