ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В то время, когда Павел Федорович Фермор сидел у тетки, к
ней завернули проездом с бывшего в тот день в Красном Селе развода три уланские
офицера, из которых один, Карл Пиллар фон Пильхау, начал с сожалением
рассказывать, что развод не удался.
— Кто же в этом виноват? — спросила хозяйка.
— Никто не виноват, но государь приехал огорченный и
оттого благодарил мало.
— Что же такое опечалило государя перед разводом?
Пиллар пожал плечами и сказал:
— Государю совсем не вовремя, перед самым его отъездом
на развод, подали печальное известие.
— О чем?
— О неприятном происшествии с одним инженером,
подпоручиком Фермором. Государь принимал в нем участие, и погибель его страшно
его величество огорчила.
Хозяйка только в эту минуту заметила свою оплошность: она
думала, что приехавшие кавалеристы знакомы с Павлом Федоровичем Фермором, и
потому их не познакомила.
Теперь она поспешила это сделать, но не могла уже поправить
этим ужасного впечатления, произведенного словами Пиллара на Павла Фермора.
Павел Федорович, однако, совладал с собою и сказал, что он в
силах все выслушать и просит одной милости — сказать сейчас как можно скорее, в
чем заключается печальное известие о его брате.
— Я должен скорее это знать, чтобы спешить, что можно
поправить.
— Увы, — отвечал Пиллар, — дело кончено, и
никакая поправка невозможна. Если вы тверды, как должен быть тверд в несчастии
уважающий себя мужчина, то я вам скажу, что брат наш погиб невозвратно.
— Как, где и каким образом?
— Он бросился с корабля в море и утонул. Это случилось
близ острова Борнгольма.
Тогда помянулась Гиппократова апофегма, начертанная на стене
за седьмою верстой:
«Quod medicamenta non sanat — mors sanat».
Утраченное доверие к людям уврачевала смерть…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Но краткое известие о том, что «Николай Фермор бросился в
море и утонул», достаточное для начальства, не удовлетворяло родных и друзей
погибшего. Им хотелось знать: как могло случиться это трагическое происшествие
при той тщательной бережи и при той нежной предусмотрительности, с которыми
больной был отправлен.
Об этом существовали две версии.
Г-н Степанов, принявший на свое попечение Николая Фермора,
по возвращении из-за границы рассказывал происшествие Павлу Федоровичу Фермору
следующим образом. Несчастие случилось вскоре после обеда. Погода была
прекрасная, и все пассажиры после стола вышли на палубу, чтобы пить кофе. Из
всей знати остались внизу только два-три человека, которые не пили
послеобеденного кофе и предпочитали послеобеденный сон. Николай Фермор был в
числе вышедших на палубу. Он был в спокойном расположении и за столом хорошо
кушал.
На палубе пассажиры разместились с чашками кофе по группам,
и все вели оживленные разговоры. Николай Фермор пил свой кофе, сидя в
сообществе нескольких человек, и когда его чашка была уже им допита, он
поставил ее на рубку, а сам встал с места и отошел к борту, и затем сию же
минуту наступил ногою на перекладину и, перекинувшись через перила, бросился в
воду на глазах всех пассажиров…
Всех объял неописанный ужас, и поднялось страшное смятение,
в котором ничего нельзя было разобрать.
Пока в этой суматохе отыскали и вызвали наверх капитана,
пока успели остановить пароход и спустить шлюпку, Николай Фермор вынырнул и
стал гресть руками, держась на волнах; но когда шлюпка стала к нему
приближаться, он ослабел или не захотел быть спасенным и пошел ко дну.
Спасти его было уже невозможно, и пароход, при неописанном
ужасе пассажиров, продолжал дальше свое плавание к Штетину.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Другая версия, которую мне привелось слышать от
контрадмирала А. В. Фрейганга, человека замечательной искренности и справедливости,
совсем не сходна с тою, которая приведена выше, и представляет дело в ином
виде.
По второй версии, Николай Фермор погиб еще проще и
незатейнее. Общество за столом действительно все было очень оживленно, и все
были заняты вновь образовавшимися на пароходе знакомствами. Николай Фермор
ничего не пил и был спокоен, но какого сорта было его спокойствие, это мог
знать только он сам.
Когда обед был кончен, Фермор вышел из столовой раньше всех
прочих, и после того его уже никто не видал. Налитая для него чашка кофе
действительно осталась на рубке, но кофе в ней был цел, и потому нельзя с
утвердительностью сказать, кто ее там поставил, Фермор или разносивший кофе
кельнер. Хватились же Фермора не сразу, а случайно, когда тайный советник Бек,
посоветовавшись с Морфеем, вышел из каюты на палубу и, освежительно зевнув,
спросил:
— А где же этот ваш… как его… что едет по приказанию
государя?
Тогда стали оглядываться по всем сторонам и заметили, что
Фермора нет. Но при этом сразу никто не предполагал, что он погиб в волнах, а
думали, что он запропастился где-нибудь на пароходе, и потому суетились,
бегали, искали его по всем местам, где можно и даже где нельзя человеку
спрятаться… Но все поиски оказались тщетны, — и только тогда, когда были
осмотрены все закоулки и все мышиные норочки, — тогда впервые у капитана
явилось ужасное предположение, что Фермора нет на пароходе.
— Где же он делся? Вокруг вода и небо и ничего больше.
Кто-то, отличавшийся логическим настроением ума, все обнял
мыслью и сказал:
— Если он не взят за правдолюбие живой на небо, то он,
очевидно, утонул в бездне моря.
К стыду человечества, эта циническая шутка для многих
облегчила тяжесть впечатления. Ужас был, но небольшой, и то он чувствовался
более к ночи, когда дамам стало представляться, будто из волн «поднимается
голова».
Чтобы избавиться от этого привидения, все поспешили скорее
сойти в освещенные каюты, а на другое утро тайный советник уже советовал видеть
во вчерашнем событии указание — «как наша молодежь относится к жизни и как она
мало способна ценить милости».
Согласить эти две версии так, чтобы сделать из них
какой-нибудь общий вывод, конечно, невозможно, но я не знаю, которой из них
следует дать предпочтение перед другою в рассуждении справедливости. Летом 1887
года с парохода рижского общества, носящего то же самое имя, каким назывался
пароход, с которого пропал Николай Фермор, одна молодая дама бросилась в море и
утонула так, что этого никто не заметил. Известно и несколько других точно
таких же случаев. Следовательно, нет ничего невозможного, что Николай Фермор,
при большом оживлении пассажиров, занятых новыми интересными знакомствами,
очень легко мог укрыть свое намерение и покончил со своею безотрадною жизнью
так, как сообщает вторая версия этого рассказа.
|
