 Увеличить |
Глава
XV
Меня поздравляют
Дубков
и Володя знали у Яра всех людей по имени, и от швейцара до хозяина все оказывали
им большое уважение. Нам тотчас отвели особенную комнату и подали какой-то
удивительный обед, выбранный Дубковым по французской карте. Бутылка
замороженного шампанского, на которую я старался смотреть как можно
равнодушнее, уже была приготовлена. Обед прошел очень приятно и весело,
несмотря на то, что Дубков, по своему обыкновению, рассказывал самые странные,
будто бы истинные случаи – между прочим, как его бабушка убила из мушкетона
трех напавших на нее разбойников (причем я покраснел и, потупив глаза,
отвернулся от него), – и несмотря на то, что Володя, видимо, робел всякий
раз, как я начинал говорить что-нибудь (что было совершенно напрасно, потому
что я не сказал, сколько помню, ничего особенно постыдного). Когда подали
шампанское, все поздравили меня, и я выпил через руку «на ты» с Дубковым и
Дмитрием и поцеловался с ними. Так как я не знал, кому принадлежит поданная
бутылка шампанского (она была общая, как после мне объяснили), и я хотел
угостить приятелей на свои деньги, которые я беспрестанно ощупывал в кармане, я
достал потихоньку десятирублевую бумажку и, подозвав к себе человека, дал ему
деньги и шепотом, но так, что все слышали, потому что молча смотрели на меня,
сказал ему, чтоб он принес, пожалуйста, уже еще полбутылочку шампанского.
Володя так покраснел, так стал подергиваться и испуганно глядеть на меня и на
всех, что я почувствовал, как я ошибся, но полбутылочку принесли, и мы ее
выпили с большим удовольствием. Продолжало казаться очень весело. Дубков врал
без умолку, и Володя тоже рассказывал такие смешные штуки и так хорошо, что я
никак не ожидал от него, и мы много смеялись. Характер их смешного, то есть
Володи и Дубкова, состоял в подражании и усилении известного анекдота: «Что, вы
были за границей?» – будто бы говорит один. «Нет, я не был, – отвечает другой, –
но брат играет на скрипке». Они в этом роде комизма бессмыслия дошли до такого
совершенства, что уже самый анекдот рассказывали так, что «брат мой тоже
никогда не играл на скрипке». На каждый вопрос они отвечали друг другу в том же
роде, а иногда и без вопроса старались только соединить две самые несообразные
вещи, говорили эту бессмыслицу с серьезным лицом, – и выходило очень
смешно. Я начинал понимать, в чем было дело, и хотел тоже рассказать смешное,
но все робко смотрели или старались не смотреть на меня в то время, как я говорил,
и анекдот мой не вышел. Дубков сказал: «Заврался, брат, дипломат», – но
мне было так приятно от выпитого шампанского и общества больших, что это
замечание только чуть-чуть оцарапало меня. Один Дмитрий, несмотря на то, что
пил ровно с нами, продолжал быть в своем строгом, серьезном расположении духа,
которое несколько сдерживало общее веселье.
– Ну,
послушайте, господа, – сказал Дубков, – после обеда ведь надо
дипломата в руки забрать. Не поехать ли нам к тетке, там уж мы с ним
распорядимся.
– Нехлюдов
ведь не поедет, – сказал Володя.
– Несносный
смиренник! ты, несносный смиренник! – сказал Дубков, обращаясь к
нему. – Поедем с нами, увидишь, что отличная дама тетушка.
– Не
только не поеду, но и его с вами не пущу, – отвечал Дмитрий, краснея.
– Кого?
дипломата? Ведь ты хочешь, дипломат? Смотри, он даже весь просиял, как только заговорили
об тетушке.
– Не
то что не пущу, – продолжал Дмитрий, вставая с места и начиная ходить по
комнате, не глядя на меня, – а не советую ему и не желаю, чтоб он ехал. Он
не ребенок теперь, и ежели хочет, то может один, без вас, ехать. А тебе это
должно быть стыдно, Дубков; что ты делаешь нехорошо, так хочешь, чтоб и другие
то же делали.
– Что
ж тут дурного, – сказал Дубков, подмигивая Володе, – что я вас всех
приглашаю к тетушке на чашку чаю? Ну, а ежели тебе неприятно, что мы едем, так
изволь: мы поедем с Володей. Володя, поедешь?
– Гм,
гм! – утвердительно сказал Володя, – съездим туда, а потом вернемся
ко мне и будем продолжать пикет.
– Что,
ты хочешь ехать с ними или нет? – сказал Дмитрий, подходя ко мне.
– Нет, –
отвечал я, подвигаясь на диване, чтоб дать ему место подле себя, на которое он
сел, – я и просто не хочу, а если ты не советуешь, то я ни за что не
поеду.
– Нет, –
прибавил я потом, – я неправду говорю, что мне не хочется с ними ехать; но
я рад, что не поеду.
– И
отлично, – сказал он, – живи по-своему и не пляши ни по чьей дудке,
это лучше всего.
Этот
маленький спор не только не расстроил нашего удовольствия, но еще увеличил его.
Дмитрий вдруг пришел в мое любимое, кроткое расположение духа. Такое влияние
имело на него, как я после не раз замечал, сознание хорошего поступка. Он
теперь был доволен собой за то, что отстоял меня. Он чрезвычайно развеселился,
потребовал еще бутылку шампанского (что было против его правил), зазвал в нашу
комнату какого-то незнакомого господина и стал поить его, пел Gaudeamus
igitur*, просил, чтоб все вторили ему, и предлагал ехать в Сокольники кататься,
на что Дубков заметил, что это слишком чувствительно.
– Давайте
нынче веселиться, – говорил Дмитрий, улыбаясь, – в честь его
вступления я в первый раз напьюсь пьян, уж так и быть. – Эта веселость
как-то странно шла к Дмитрию. Он был похож на гувернера или доброго отца,
который доволен своими детьми, разгулялся и хочет их потешить и вместе
доказать, что можно честно и прилично веселиться; но, несмотря на это, на меня
и на других, кажется, эта неожиданная веселость действовала заразительно, тем
более что на каждого из нас пришлось уже почти по полбутылке шампанского.
В
таком-то приятном настроении духа я вышел в большую комнату с тем, чтоб
закурить папироску, которую мне дал Дубков.
Когда
я встал с места, я заметил, что голова у меня немного кружилась, и ноги шли, и
руки были в естественном положении только тогда, когда я об них пристально
думал. В противном же случае ноги забирали по сторонам, а руки выделывали
какие-то жесты. Я устремил на эти члены все внимание, велел рукам подняться,
застегнуть сюртук и пригладить волосы (причем они как-то ужасно высоко
подбросили локти), а ногам велел идти в дверь, что они исполнили, но ступали
как-то очень твердо или слишком нежно, особенно левая нога все становилась на
цыпочку. Какой-то голос прокричал мне: «Куда ты идешь? принесут свечку». Я
догадался, что этот голос принадлежал Володе, и мне доставила удовольствие
мысль, что я таки догадался, но в ответ ему я только слегка улыбнулся и пошел
дальше.
|
