 Увеличить |
Глава
XX
Володя
Да,
чем дальше подвигаюсь я в описании этой поры моей жизни, тем тяжелее и труднее
становится оно для меня. Редко, редко между воспоминаниями за это время нахожу
я минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало
моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и
достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство
дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой,
исполненной прелести и поэзии, поре юности.
Не
стану час за часом следить за своими воспоминаниями, но брошу быстрый взгляд на
главнейшие из них с того времени, до которого я довел свое повествование, и до
сближения моего с необыкновенным человеком, имевшим решительное и благотворное
влияние на мой характер и направление.
Володя
на днях поступает в университет, учители уже ходят к нему отдельно, и я с завистью
и невольным уважением слушаю, как он, бойко постукивая мелом о черную доску,
толкует о функциях, синусах, координатах и т. п., которые кажутся мне
выражениями недосягаемой премудрости. Но вот в одно воскресенье, после обеда, в
комнате бабушки собираются все учители, два профессора и в присутствии папа и
некоторых гостей делают репетицию университетского экзамена, в котором Володя,
к великой радости бабушки, выказывает необыкновенные познания. Мне тоже делают
вопросы из некоторых предметов, но я оказываюсь весьма плох, и профессора,
видимо, стараются перед бабушкой скрыть мое незнание, что еще более конфузит
меня. Впрочем, на меня мало и обращают внимания: мне только пятнадцать лет,
следовательно, остается еще год до экзамена. Володя только к обеду сходит вниз,
а целые дни и даже вечера проводит на верху за занятиями, не по принуждению, а
по собственному желанию. Он чрезвычайно самолюбив и не хочет выдержать экзамен
посредственно, а отлично.
Но
вот наступил день первого экзамена. Володя надевает синий фрак с бронзовыми пуговицами,
золотые часы и лакированные сапоги; к крыльцу подают фаэтон папа, Николай откидывает
фартук, и Володя с St.-Jérôme’ом едут в университет. Девочки, в особенности
Катенька, с радостными, восторженными лицами смотрят в окно на стройную фигуру
садящегося в экипаж Володи, папа говорит: «Дай бог, дай бог», – а бабушка,
тоже притащившаяся к окну, со слезами на глазах, крестит Володю до тех пор,
пока фаэтон не скрывается за углом переулка, и шепчет что-то.
Володя
возвращается. Все с нетерпением спрашивают его: «Что? хорошо? сколько?», но уже
по веселому лицу его видно, что хорошо. Володя получил пять. На другой день с
теми же желаниями успеха и страхом провожают его, и встречают с тем же
нетерпением и радостию. Так проходит девять дней. На десятый день предстоит
последний, самый трудный экзамен – закона божьего, все стоят у окна и еще с
большим нетерпением ожидают его. Уже два часа, а Володи нет.
– Боже
мой! Батюшки!!! они!! они!! – кричит Любочка, прильнув к стеклу.
И
действительно, в фаэтоне рядом с St.-Jérôme’ом сидит Володя, но уже не в синем
фраке и серой фуражке, а в студенческом мундире с шитым голубым воротником, в
треугольной шляпе и с позолоченной шпагой на боку.
– Что,
ежели бы ты была жива! – вскрикивает бабушка, увидав Володю в мундире, и
падает в обморок.
Володя
с сияющим лицом вбегает в переднюю, целует и обнимает меня, Любочку, Мими и Катеньку,
которая при этом краснеет до самых ушей. Володя не помнит себя от радости. И
как он хорош в этом мундире! Как идет голубой воротник к его чуть пробивающимся
черным усикам! Какая у него тонкая длинная талия и благородная походка! В этот
достопамятный день все обедают в комнате бабушки, на всех лицах сияет радость,
и за обедов, во время пирожного, дворецкий, с прилично-величавой и вместе
веселой физиономией, приносит завернутую в салфетку бутылку шампанского.
Бабушка в первый раз после кончины maman пьет шампанское, выпивает целый бокал,
поздравляя Володю, и снова плачет от радости, глядя на него. Володя уже один в
собственном экипаже выезжает со двора, принимает к себе своих знакомых,
курит табак, ездит на балы, и даже я сам видел, как раз он в своей комнате
выпил две бутылки шампанского с своими знакомыми и как они при каждом бокале
называли здоровье каких-то таинственных особ и спорили о том, кому достанется
le fond de la bouteille[79].
Он обедает, однако, регулярно дома и после обеда по-прежнему усаживается в
диванной и о чем-то вечно таинственно беседует с Катенькой; но сколько я могу
слышать – как не принимающий участия в их разговорах, – они толкуют только
о героях и героинях прочитанных романов, о ревности, о любви; и я никак не могу
понять, что они могут находить занимательного в таких разговорах и почему они
так тонко улыбаются и горячо спорят.
Вообще
я замечаю, что между Катенькой и Володей, кроме понятной дружбы между товарищами
детства, существуют какие-то странные отношения, отдаляющие их от нас и
таинственно связывающие их между собой.
|
