Глава VI
Приготовления к охоте
Во время
пирожного был позван Яков и отданы приказания насчет линейки*, собак и верховых
лошадей – всё с величайшею подробностию, называя каждую лошадь по имени. Володина
лошадь хромала; папа велел оседлать для него охотничью. Это слово: «охотничья
лошадь» – как-то странно звучало в ушах maman: ей казалось, что охотничья
лошадь должна быть что-то вроде бешеного зверя и что она непременно понесет и
убьет Володю. Несмотря на увещания папа и Володи, который с удивительным
молодечеством говорил, что это ничего и что он очень любит, когда лошадь несет,
бедняжка maman продолжала твердить, что она все гулянье будет мучиться.
Обед
кончился; большие пошли в кабинет пить кофе, а мы побежали в сад шаркать ногами
по дорожкам, покрытым упадшими желтыми листьями, и разговаривать. Начались
разговоры о том, что Володя поедет на охотничьей лошади, о том, как стыдно, что
Любочка тише бегает, чем Катенька, о том, что интересно было бы посмотреть
вериги Гриши, и т. д.; о том же, что мы расстаемся, ни слова не было
сказано. Разговор наш был прерван стуком подъезжавшей линейки, на которой у
каждой рессоры сидело по дворовому мальчику. За линейкой ехали охотники с собаками,
за охотниками – кучер Игнат на назначенной Володе лошади и вел в поводу моего
старинного клепера*. Сначала мы все бросились к забору, от которого видны были
все эти интересные вещи, а потом с визгом и топотом побежали на верх одеваться,
и одеваться так, чтобы как можно более походить на охотников. Одно из главных к
тому средств было всучивание панталон в сапоги. Нимало не медля, мы принялись
за это дело, торопясь скорее кончить его и бежать на крыльцо, наслаждаться
видом собак, лошадей и разговором с охотниками.
День был
жаркий. Белые, причудливых форм тучки с утра показались на горизонте; потом все
ближе и ближе стал сгонять их маленький ветерок, так что изредка они закрывали
солнце. Сколько ни ходили и ни чернели тучи, видно, не суждено им было
собраться в грозу и в последний раз помешать нашему удовольствию. К вечеру они
опять стали расходиться: одни побледнели, подлиннели и бежали на горизонт;
другие, над самой головой, превратились в белую прозрачную чешую; одна только
черная большая туча остановилась на востоке. Карл Иваныч всегда знал, куда
какая туча пойдет; он объявил, что эта туча пойдет к Масловке, что дождя не
будет и погода будет превосходная.
Фока,
несмотря на свои преклонные лета, сбежал с лестницы очень ловко и скоро,
крикнул: «Подавай!» – и, раздвинув ноги, твердо стал посредине подъезда, между
тем местом, куда должен был подкатить линейку кучер, и порогом, в позиции
человека, которому не нужно напоминать о его обязанности. Барыни сошли и после
небольшого прения о том, кому на какой стороне сидеть и за кого держаться
(хотя, мне кажется, совсем не нужно было держаться), уселись, раскрыли зонтики
и поехали. Когда линейка тронулась, maman, указывая на «охотничью лошадь»,
спросила дрожащим голосом у кучера:
– Эта
для Владимира Петровича лошадь?
И когда
кучер отвечал утвердительно, она махнула рукой и отвернулась. Я был в сильном
нетерпении: взлез на свою лошадку, смотрел ей между ушей и делал по двору
разные эволюции.
– Собак
не извольте раздавить, – сказал мне какой-то охотник.
– Будь
покоен: мне не в первый раз, – отвечал я гордо.
Володя
сел на «охотничью лошадь», несмотря на твердость своего характера, не без некоторого
содрогания, и, оглаживая ее, несколько раз спросил:
– Смирна
ли она?
На
лошади же он был очень хорош – точно большой. Обтянутые ляжки его лежали на
седле так хорошо, что мне было завидно, – особенно потому, что, сколько я
мог судить по тени, я далеко не имел такого прекрасного вида.
Вот
послышались шаги папа на лестнице; выжлятник* подогнал отрыскавших гончих*;
охотники с борзыми подозвали своих и стали садиться. Стремянный подвел лошадь к
крыльцу; собаки своры папа, которые прежде лежали в разных живописных позах
около нее, бросились к нему. Вслед за ним, в бисерном ошейнике, побрякивая
железкой весело выбежала Милка. Она, выходя, всегда здоровалась с псарными
собаками: с одними поиграет, с другими понюхается и порычит, а у некоторых
поищет блох.
Папа сел
на лошадь, и мы поехали.
|
