 Увеличить |
Глава
X
Продолжение
«Я
девять лет не видал своей маменьки и не знал, жива ли она, или кости ее лежат
уже в сырой земле. Я пошел в свое отечество. Когда я пришел в город, я
спрашивал, где живет Густав Мауер, который был арендатором у графа Зомерблат? И
мне сказали: «Граф Зомерблат умер, и Густав Мауер живет теперь в большой улице
и держит лавку ликер». Я надел свой новый жилет, хороший сюртук –
подарок фабриканта, хорошенько причесал волосы и пошел в ликерную лавку моего
папеньки. Сестра Mariechen сидела в лавочке и спросила, что мне нужно? Я
сказал: «Можно выпить рюмочку ликер?» – и она сказала: «Vater! Молодой человек
просит рюмочку ликер». И папенька сказал: «Подай молодому человеку рюмочку
ликер». Я сел подле столика, пил свою рюмочку ликер, курил трубочку и смотрел
на папеньку, Mariechen и Johann, который тоже вошел в лавку. Между разговором
папенька сказал мне: «Вы, верно, знаете, молодой человек, где стоит теперь наше
арме ». Я сказал: «Я сам иду из арме, и она стоит подле
Wien». – «Наш сын, – сказал папенька, – был Soldat, и вот девять
лет он не писал нам, и мы не знаем, жив он или умер. Моя жена всегда плачет об
нем…» Я курил свою трубочку и сказал: «Как звали вашего сына и где он служил?
может быть, я знаю его…» – «Его звали Карл Мауер, и он служил в австрийских
егерях», – сказал мой папенька. «Он высокий ростом и красивый мужчина, как
вы», – сказала сестра Mariechen. Я сказал: «Я знаю вашего Karl». –
«Amalia! – sagte auf einmal mein Vater[57],–
подите сюда, здесь есть молодой человек, он знает нашего Karl». И моё милы маменька
выходит из задня дверью. Я сейчас узнал его. «Вы знаете наша Karl», – он
сказал, посмотрил на мене и, весь бледны, за…дро…жал!.. «Да, я видел
его», – я сказал и не смел поднять глаза на нее; сердце у меня пригнуть
хотело. «Karl мой жив! – сказала маменька. – Слава богу! Где он, мой
милый Karl? Я бы умерла спокойно, ежели бы еще раз посмотреть на него, на моего
любимого сына; но бог не хочет этого», – и он заплакал… Я не мог
терпейть… «Маменька! – я сказал, – я ваш Карл!» И он упал мне
на рука…»
Карл
Иваныч закрыл глаза, и губы его задрожали.
«Mutter! –
sagte ich, – ich bin Ihr Sohn, ich bin Ihr Karl! und sie stürzte mir in
die Arme»[58],
– повторил он, успокоившись немного и утирая крупные слезы, катившиеся по его
щекам.
«Но
богу не угодно было, чтобы я кончил дни на своей родине. Мне суждено было несчастие!
das Unglück verfolgte mich überall!..[59]
Я жил на своей родине только три месяца. В одно воскресенье я был в кофеином
доме, купил кружку пива, курил свою трубочку и разговаривал с своими знакомыми
про Politik, про император Франц, про Napoleon, про войну, и каждый говорил
свое мнение. Подле нас сидел незнакомый господин в сером Überrock[60], пил кофе,
курил трубочку и ничего не говорил с нами. Er rauchte sein Pfeifchen und
schwieg still. Когда Nachtwächter[61]
прокричал десять часов, я взял свою шляпу, заплатил деньги и пошел домой. В
половине ночи кто-то застучал в двери. Я проснулся и сказал: «Кто там?» –
«Macht auf!»[62]
Я сказал: «Скажите, кто там, и я отворю». Ich sagte: «Sagt wer ihr seid, und
ich werde aufmachen». – «Macht auf im Namen des Gesetzes!»[63] – сказал за дверью. И я
отворил. Два Soldat с ружьями стояли за дверью, и в комнату вошел незнакомый
человек в сером Überrock, который сидел подле нас в кофейном доме. Он был
шпион! Es war ein Spion!.. «Пойдемте со мной!» – сказал шпион. «Хорошо», –
я сказал… Я надел сапоги und Pantalon, надевал подтяжки и ходил по комнате. В
сердце у меня кипело; я сказал: «Он подлец!» Когда я подошел к стенке, где висела
моя шпага, я вдруг схватил ее и сказал: «Ты шпион; зашишайся! Du bist
ein Spion, vertheidige dich!» Ich gab ein Hieb[64]
направо, ein Hieb налево и один на галава. Шпион упал! Я схватил чемодан
и деньги и прыгнул за окошко. Ich
nahm meinen Mantelsack und Beutel und sprang zum Fenster hinaus. Ich kam nach Ems;[65]там я познакомился с енерал
Сазин. Он полюбил меня, достал у посланника паспорт и взял меня с собой в
Россию учить детей. Когда енерал Сазин умер, ваша маменька позвала меня
к себе. Она сказала: «Карл Иваныч! отдаю вам своих детей, любите их, и я
никогда не оставлю вас, я успокою вашу старость». Теперь ее не стало, и все
забыто. За свою двадцатилетнюю службу я должен теперь, на старости лет, идти на
улицу искать свой черствый кусок хлеба… Бог сей видит и сей знает, и на сей
его святое воля, тольк вас жалько мне, детьи!» – заключил Карл Иваныч,
притягивая меня к себе за руку и целуя в голову.
|
