 Увеличить |
Глава
XI
Экзамен математики
На
следующих экзаменах, кроме Грапа, которого я считал недостойным своего
знакомства, и Ивина, который почему-то дичился меня, я уже имел много новых
знакомых. Некоторые уже здоровались со мной. Иконин даже обрадовался, увидав
меня, и сообщил мне, что он будет переэкзаменовываться из истории, что
профессор истории зол на него еще с прошлогоднего экзамена, на котором он будто
бы тоже сбил его. Семенов, который поступал в один факультет со мной, в
математический, до конца экзаменов все-таки дичился всех, сидел молча один,
облокотясь на руки и засунув пальцы в свои седые волосы, и экзаменовался
отлично. Он был вторым; первым же был гимназист первой гимназии. Это был
высокий худощавый брюнет, весьма бледный, с подвязанной черным галстуком щекой
и покрытым прыщами лбом. Руки у нею были худые, красные, с чрезвычайно длинными
пальцами, и ногти обкусаны так, что концы пальцев его казались перевязаны
ниточками. Все это мне казалось прекрасным и таким, каким должно было быть у
первого гимназиста. Он говорил со всеми так же, как и все, даже и я с ним
познакомился, но все-таки, как мне казалось, в его походке, движениях губ и
черных глазах было заметно что-то необыкновенное, магнетическое.
На
экзамен математики я пришел раньше обыкновенного. Я знал предмет порядочно, но
было два вопроса из алгебры, которые я как-то утаил от учителя и которые мне
были совершенно неизвестны. Это были, как теперь помню: теории сочетаний и
бином Ньютона. Я сел на заднюю лавку и просматривал два незнакомые вопроса; но
непривычка заниматься в шумной комнате и недостаточность времени, которую я
предчувствовал, мешали мне вникнуть в то, что я читал.
– Вот
он, поди сюда, Нехлюдов, – послышатся за мной знакомый голос Володи.
Я
обернулся и увидал брата и Дмитрия, которые в расстегнутых сюртуках, размахивая
руками, проходили ко мне между лавок. Сейчас видны были студенты второго курса,
которые в университете как дома. Один вид их расстегнутых сюртуков выражал
презрение к нашему брату поступающему и нашему брату поступающему внушал
зависть и уважение. Мне было весьма лестно думать, что все окружающие могли
видеть, что я знаком с двумя студентами второго курса, и я поскорее встал им
навстречу.
Володя
даже не мог удержаться, чтоб не выразить чувства своего превосходства.
– Эх
ты, горемычный! – сказал он. – Что, не экзаменовался еще?
– Нет.
– Что
ты читаешь? Разве не приготовил?
– Да,
два вопроса не совсем. Тут не понимаю.
– Что?
Вот это? – сказал Володя и начал мне объяснять бином Ньютона, но так скоро
и неясно, что, в моих глазах прочтя недоверие к своему знанию, он взглянул на
Дмитрия и, в его глазах, должно быть, прочтя то же, покраснел, но все-таки
продолжал говорить что-то, чего я не понимал.
– Нет,
постой, Володя, дай я с ним пройду, коли успеем, – сказал Дмитрий,
взглянув на профессорский угол, и подсел ко мне.
Я
сейчас заметил, что друг мой был в том самодовольно-кротком расположении духа,
которое всегда на него находило, когда он бывал доволен собой, и которое я
особенно любил в нем. Так как математику он знал хорошо и говорил ясно, он так
славно прошел со мной вопрос, что до сих пор я его помню. Но едва он кончил,
как St.-Jérôme громким шепотом проговорил: «A vous, Nicolas!»[87] – и я вслед за Икониным
вышел из-за лавки, не успев пройти другого незнакомого вопроса. Я подошел к
столу, у которого сидело два профессора и стоял гимназист перед черной доской.
Гимназист бойко выводил какую то формулу, со стуком ломая мел о доску, и все
писал, несмотря на то, что профессор уже сказал ему: «Довольно», – и велел
нам взять билеты. «Ну что, ежели достанется теория сочетаний!» – подумал я,
доставая дрожащими пальцами билет из мягкой кипы нарезанных бумажек. Иконин с
тем же смелым жестом, как и в прошедший экзамен, раскачнувшись всем боком, не
выбирая, взял верхний билет, взглянул на него и сердито нахмурился.
– Все
этакие черти попадаются! – пробормотал он.
Я
посмотрел на свой.
О
ужас! эта была теория сочетаний!..
– А
у вас какой? – спросил Иконин.
Я
показал ему.
– Этот
я знаю, – сказал он.
– Хотите
меняться?
– Нет,
все равно, я чувствую, что не в духе, – едва успел прошептать Иконин, как
профессор уж подозвал нас к доске.
«Ну,
все пропало! – подумал я. – Вместо блестящего экзамена, который я
думал сделать, я навеки покроюсь срамом, хуже Иконина». Но вдруг Иконин, в
глазах профессора, поворотился ко мне, вырвал у меня из рук мой билет и отдал
мне свой. Я взглянул на билет. Это был бином Ньютона.
Профессор
был не старый человек, с приятным, умным выражением, которое особенно давала
ему чрезвычайно выпуклая нижняя часть лба.
– Что
это, вы билетами меняетесь, господа? – сказал он.
– Нет,
это он так, давал мне свой посмотреть, господин профессор, – нашелся
Иконин, и опять слово господин профессор было последнее слово, которое
он произнес на этом месте; и опять, проходя назад мимо меня, он взглянул на
профессоров, на меня, улыбнулся и пожал плечами, с выражением, говорившим:
«Ничего, брат!» (Я после узнал, что Иконин уже третий год являлся на вступительный
экзамен.)
Я
отвечал отлично на вопрос, который только что прошел, – профессор даже
сказал мне, что лучше, чем можно требовать, и поставил – пять.
|
