 Увеличить |
314
Новые домашние животные.
Я хочу иметь возле себя моего льва и моего орла, чтобы
всегда и меть знаки и знамения того, насколько велика или насколько мала моя
сила. Должен ли я сегодня смотреть на них сверху вниз и страшиться их? И
настанет ли час, когда они посмотрят на меня снизу вверх, полные страха?
315
О смертном часе.
Бури — моя опасность: будут ли у меня своя буря, от которой
я погибну, как погиб Оливер Кромвель от своей бури? Или я погасну. Как свеча,
которую задувает не ветер, но которая сама устает от себя и пресыщается
собою, — выгоревшая свеча? Или, наконец: задую ли я сам себя, чтобы не
выгореть?
316
Люди с пророческим даром.
Вам и в голову не приходит, что люди, обладающие пророческим
даром, являются большими страдальцами: вы думаете лишь, что им дан некий
необычный “дар”. И сами были бы не прочь обладать таковым, — но я,
пожалуй, выражусь путем сравнения. Как, должно быть, сильно страдают животные
от воздушного и облачного электричества! Мы видим, что некоторые из них
обладают способностью предвещать погоду, например обезьяны (что вполне можно
еще наблюдать даже в Европе, и не только в звериницах: именно, на Гибралтаре).
Но нам и в голову не приходит, что пророчествуют в них — их боли! Когда
сильный заряд положительного электричества под воздействием надвигающейся,
остающейся еще долгое время скрытой тучи превращается в отрицательный заряд,
предвещая перемену погоды, эти животные ведут себя так, словно приближается
враг, и изготавливаются к обороне или к бегству; в большинстве случаев они
прячутся — плохая погода для них не погода вовсе, а враг, близость которого они
уже чуют.
317
Взгляд назад.
Мы редко сознаем действительный пафос каждого периода жизни,
покуда находимся в нем самом; нам кажется всегда, что это — единственное
возможное для нас теперь и разумное состояние и, стало быть, этос, а не
пафос, — говоря и различая вместе с греками. Несколько музыкальных тонов
воскресили сегодня в моей памяти зиму, дом и крайне отшельническую жизнь, и в
то же время душевное состояние, в котором я тогда пребывал: мне казалось, я
способен жить так вечно. Но теперь я понимаю, что это было только пафосом и
страстью, чем-то схожим с этой скорбно-мужественной и утешительной
музыкой, — такое нельзя переживать годами, а тем более вечно: можно было
бы стать тогда слишком “неземным” для этой планеты.
318
Мудрость в боли.
В боли столько же мудрости, сколько и в удовольствии:
подобно последнему, она принадлежит к родоохранительным силам первого ранга. Не
будь она такой, она давно исчезла бы; то, что от нее страдают, вовсе не
является аргументом против нее: такова ее сущность, Мне чудится в боли команда
капитана корабля: “Убрать паруса!” Управлять парусами на тысячу ладов — этому
должен был выучиться отважный мореходец, “человек”, иначе с ним было бы слишком
быстро покончено, и океан вскоре поглотил бы его. Мы должны уметь жить и с
убавленной энергией: стоит только боли подать свой аварийный сигнал, как
наступает время убавить энергию — приближается какая-то большая опасность,
какая-то буря, и мы поступим умно, если “вспучимся” как можно меньше. —
Правда, есть люди, которые при наступлении большой боли слышат как раз
противоположную команду и никогда не высовываются более гордо, воинственнее и
счастливее, чем при надвигающейся буре; и да, само страдание дарует им
величайшие их мгновения! Это — героические люди, великие бичи
человечества: те немногие или редкие, которые нуждаются в такой же апологии,
как и боль вообще, — и истинно! не следует им в ней отказывать! Это —
родоохранительные, родопокровительственные силы первого ранга, и уже хотя бы
тем только, что они противятся уюту и не скрывают своего отвращения к этого
рода счастью.
319
В качестве толкователей нашей жизни.
Всем основателям религий и им подобным остался чужд один род
честности: они никогда не делали из своих переживаний предмета познания. “Что я
собственно пережил? Что происходило тогда во мне и вокруг меня? Был ли мой
разум достаточно просветлен? Сопротивлялась ли моя воля всяческим обманам
чувств и храбро ли она защищалась от всего фантастического?” — так не спрашивал
никто из них, так и сейчас еще не спрашивают все славные благочестивцы: они,
скорее, жаждут вещей, свидетельствующих против разума, и не слишком
утруждают себя утолением этой жажды — таким путем переживают они “чудеса” и
“возрождения” и внемлют голосам ангелочков! Но мы, другие, жаждущие разума,
хотим смотреть в глаза нашим переживаниям столь же строго, как на научный опыт,
час за часом, день за днем! Мы сами хотим быть собственными экспериментами и
подопытными животными!
|
