146
Немецкие надежды.
Не будем все-таки забывать, что названия народов суть по
обыкновению оскорбительные клички. Татары, например, по своему имени —
“собаки”: так окрестили их китайцы. “Немцы” (die “Deuttschen”): первоначально
это означало “язычники (die “Heiden”); так готы, после обращения, называли
большую массу своих некрещенных соплеменников, руководствуясь своим переводом
Септуагинты, где язычники обозначены словом, которое по-гречески означает
“народы”: пусть справятся у Ульфилы. — Можно было бы все еще допустить,
что немцы задним числом сделают себе из своей оскорбительной клички почетное имя,
став первым нехристианским народом Европы: к чему, по Шопенгауэру,
ставившему это им в честь, они в высшей степени расположены. Тогда завершилось
бы дело Лютера, который научил их быть неримскими и говорить: “Здесь я
стою! Я не могу иначе!”
147
Вопрос и ответ.
Что прежде всего перенимают нынче дикари у европейцев? Водку
и христианство, европейские наркотики. — А от чего они скорее
всего погибнут? — От европейских наркотиков.
148
Где возникают Реформации.
Ко времени великой порчи церкви церковь в Германии была
менее всего испорчена: поэтому возникла здесь Реформации, как знак
того, что уже и зачатки порчи ощущались невыносимыми. Относительно говоря,
никогда не было более христианского народа, чем немцы времен Лютера: их
христианская культура была вот-вот готова распуститься во стократное
великолепие цветения — недоставало только одной ночи, но ночь принесла бурю,
положившую всему конец.
149
Неудача Реформаций.
За высокую культуру греков даже в достаточно ранние времена
говорит то обстоятельство, что неоднократные попытки основать новые греческие
религии потерпели крах; это свидетельствует о том, что уже тогда в Греции было
множество разнородных индивидуумов, разнородным нуждам которых не отвечал
один-единственный рецепт веры и надежды. Пифагор и Платон, возможно, и
Эмпедокл, и уже гораздо раньше орфические мечтатели пытались основать новые
религии, а первые двое из названных обладали такими доподлинными душами и
талантами основателей религии, что неудача их не перестает удивлять: они не пошли
дальше сект. Всякий раз, когда не удается всенародная Реформация и поднимают
головы только секты, есть основания заключать, что народ весьма разнороден в
себе и начинает освобождаться от грубых стадных инстинктов и нравственности
нравов: речь идет о том многозначительном шатком положении, которое обыкновенно
поносят как упадок нравов и коррупцию, тогда как на деле оно возвещает
созревание яйца и близость вылупления. Что Лютеру на Севере удалась Реформация,
свидетельствует о том, что Север отстал от Юга Европы и жил еще достаточно
однородными и однотонными потребностями; и вообще не было бы никакой
христианизации Европы, если бы культура древнего южного мира не оказалась
постепенно низведенной до уровня варварства вследствие чрезмерной примеси
германской варварской крови и не потеряла своего культурного перевеса. Чем шире
и безусловнее воздействие, производимое отдельным человеком или мыслью
отдельного человека, тем однороднее и низменнее должны быть масса, на которую
оказывают воздействие; между тием как противоположные устремления
свидетельствуют о наличии внутренних противоположных потребностей, которые
силятся сами удовлетворить себя и одержатиь верх. Напротив, всегда есть
основания заключать о действительно высокой культуре там, где могущественные и
властолюбивые натуры добиваются лишь незначительного и сектанского воздействия:
это относится и к отдельным искусствам и сферам познания. Где властвуют, там
есть массы; где есть массы, там есть потребность в рабстве. Где есть рабство,
там лишь немногие остаются индивидуумами, и против них оборачиваются стадные
инстинкты и совесть.
150
К критике святых
Неужели, для того чтобы обладать добродетелью, нужно стяжать
ее именно в самом жестоком ее виде, как этого хотели и в этом нуждались
христианские святые? Жизнь была им сносной только при мысли о том, что от
одного вида их добродетели каждого очевидца охватывает самопрезрение. Но
добродетель с таким воздействием я называю жестокой.
|
