 Увеличить |
19
Число.
Открытие законов чисел было сделано на почве первоначально уже господствовавшего
заблуждения, что существует множество одинаковых вещей (тогда как в
действительности нет ничего одинакового) и по меньшей мере что существуют вещи
(тогда как не существует никакой «вещи»). Допущение множественности всегда уже
предполагает, что существует нечто, что встречается неоднократно; но именно
здесь уже царит заблуждение, уже здесь мы измышляем сущности, единства, которых
нет на самом деле. – Наши ощущения пространства и времени ложны, ибо,
будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям. Во
всех научных выводах мы неизбежно всегда включаем в расчет некоторые ложные
величины; но так как эти величины по крайней мере постоянны, как, например,
наше ощущение времени и пространства, то результаты науки приобретают все же
совершенную строгость и точность в их взаимоотношении между собою; на них можно
опираться – до того последнего, конечного вывода, в котором ошибочные основные
допущения – упомянутые постоянные ложные величины – вступают в противоречие с
результатами, например в атомистической теории. Тут мы все еще чувствуем себя
вынужденными допустить «вещь» или материальный «субстрат», который движется, –
тогда как вся научная работа именно и преследовала задачу разложить все
вещеобразное (материальное) на движения: мы и здесь еще различаем в нашем
ощущении между движущим и движимым и не можем выйти из этого круга, ибо вера в
вещи издавна вросла в наше существо. – Если Кант говорит: «Разум не
черпает своих законов из природы, а предписывает их последней», то это совершенно
верно в отношении понятия природы, которое мы принуждены связывать с ней
(природа = мир как представление, т. е. как заблуждение), но которое есть
суммирование множества заблуждений разума. – К миру, который не есть наше
представление, совершенно неприменимы законы чисел: последние имеют значение
только для человеческого мира.
20
Несколько
ступеней назад. Одна, несомненно, весьма высокая ступень образования достигнута,
когда человек преодолевает суеверные и религиозные понятия и страхи и,
например, уже не верит больше в милых ангелочков и в первородный грех, а также
отвыкает говорить о спасении души. Достигнув этой ступени освобождения, он
должен еще с величайшим напряжением своей рассудительности преодолеть
метафизику. Но тогда необходимо обратное движение: он должен понять
историческую, а также и психологическую правомерность таких представлений, он
должен познать, что величайшая помощь человечеству исходила оттуда и что без
такого обратного движения можно было бы лишиться лучших результатов,
достигнутых человечеством доселе. – В отношении философской метафизики я
вижу теперь все больше людей, которые достигли отрицательной цели (именно что
всякая положительная метафизика есть заблуждение), но лишь немногих, которые
спустились несколькими ступенями ниже: ибо существенное заключается в том, чтобы
смотреть поверх последней ступени лестницы, а не успокаиваться на ней. Самые
просвещенные люди достигают лишь того, что освобождаются от метафизики и оглядываются
на нее с сознанием своего превосходства, тогда как и здесь, как на ипподроме,
необходимо свернуть с финишной черты.
21
Предположительная
победа скепсиса. Попробуем признать исходную точку скептицизма; допустим, что
не существует другого, метафизического мира и что все заимствованные из метафизики
объяснения единственного знакомого нам мира непригодны для нас; какими глазами
стали бы мы тогда смотреть на людей и вещи? Это можно представить себе, и это
полезно сделать, даже если вопрос, доказали ли Кант и Шопенгауэр научно
что-либо метафизическое, был бы отвергнут. Ибо с точки зрения исторической
вероятности весьма возможно, что некогда в этом отношении люди станут в общем и
целом скептиками; и вот, вопрос гласит: как сложится тогда человеческое
общество под влиянием такого настроения? Быть может, научное доказательство
какого-либо метафизического мира уже настолько трудно, что человечество не
может более отрешиться от недоверия к нему. А когда чувствуешь недоверие к
метафизике, то это в общем и целом приводит к таким же результатам, как если бы
она была прямо опровергнута и в нее нельзя было бы верить. Исторический вопрос
в отношении неметафизического настроения человечества остается в обоих случаях
одинаковым.
22
Неверие в
«monumentum aere perennius». Существенный
ущерб, который приносит с собой уничтожение метафизических воззрений, состоит в
том, что индивид слишком пристально всматривается в свою краткую жизнь и не
получает никаких более сильных импульсов, которые заставляли бы его работать
над длительными, предназначенными для столетий организациями; он хочет сам
срывать плоды с дерева, которое он сажает, и потому он не хочет более сажать те
деревья, которые требуют векового равномерного ухода и которые предназначены
бросать тень на долгие ряды поколений. Ибо метафизические воззрения дают веру,
что в них содержится последний, окончательный фундамент, на котором отныне
должна покоиться и созидаться вся будущность человечества: отдельная личность
содействует своему спасению, когда она, например, строит церковь или основывает
монастырь; это, как она думает, зачитывается и воздается ей в вечной жизни души,
это есть работа над вечным спасением души. – Может ли наука пробуждать
такую же веру в свои результаты? В действительности она нуждается в сомнении и
недоверии как в своих вернейших союзниках; тем не менее со временем сумма
неприкосновенных истин, т. е. истин, выдерживающих все бури скепсиса и все
разрушения (например, в диететике здоровья), может настолько увеличиться, что
ввиду их люди решатся создавать «вечные» произведения. Пока же контраст нашего
возбужденного эфемерного бытия по сравнению с медлительным спокойствием
метафизических эпох действует еще слишком сильно, ибо обе эпохи стоят еще очень
близко друг от друга; даже отдельный человек переживает теперь так много
внутренних и внешних эволюций, что не решается устроиться прочно и раз навсегда
хотя бы только в расчете на свою собственную жизнь. Вполне современный человек,
который, например, хочет построить себе дом, испытывает при этом чувство, как
будто он живьем намерен замуровать себя в мавзолей.
|
