 Увеличить |
ОТДЕЛ ВТОРОЙ: К ИСТОРИИ
МОРАЛЬНЫХ ЧУВСТВ
35
Преимущества
психологического наблюдения. Что размышление о человеческом, слишком
человеческом – или, как гласит более ученое выражение, психологическое
наблюдение – принадлежит к средствам, с помощью которых можно облегчить себе
бремя жизни; что упражнение в этом искусстве дарует присутствие духа в трудных
положениях и развлечения в скучной среде, – более того, что в самых
тернистых и безотрадных полосах своей собственной жизни можно находить поучения
и чувствовать себя при этом немного лучше – в это когда-то верили, это знали –
в прежние века. Почему это забыло наше столетие, где по крайней мере в Германии
и даже во всей Европе многие признаки свидетельствуют о бедности
психологического наблюдения? Это обнаруживается не в романах, повестях и
философских размышлениях, ибо они создаются исключительными людьми; более ясно
это в оценке общественных событий и людей; но прежде всего искусство
психологического анализа и синтеза отсутствует во всех слоях общества, где
много говорят о людях, но совсем не говорят о человеке. Почему же самый богатый
и невинный материал для беседы остается неиспользованным? Почему даже не читают
больше великих мастеров психологической сентенции? – Ибо, говоря без
всякого преувеличения, редко можно найти в Европе образованного человека,
который читал бы Ларошфуко и близких ему по духу и искусству; и еще реже можно
встретить человека, который знал бы их и не поносил. Но, вероятно, даже и такой
необычный читатель получает от них гораздо меньше удовольствия, чем сколько
должна была давать ему форма этих художников; ибо даже самый тонкий ум не в
состоянии достойно оценить искусство шлифования сентенций, если он сам не
воспитан для него и не соперничал в нем. Без такого практического опыта эту
лепку и отделку считают более легкой, чем она есть на самом деле: меткость и
прелесть изречений не чувствуют достаточно отчетливо. Поэтому нынешние читатели
сентенций получают от них сравнительно незначительное удовольствие, почти
ничтожную сладость, так что с ними дело обстоит так же, как со средними людьми,
рассматривающими камеи: они хвалят там, где не могут любить, и охотно готовы
восхищаться, но еще охотнее убегают прочь.
36
Возражение.
Или, может быть, суждению, что психологическое наблюдение принадлежит к
усладительным, целебным и облегчающим средствам бытия, можно противопоставить
обратное соображение? Может быть, люди достаточно убедились в неприятных
последствиях этого искусства и теперь сознательно отклоняют от него взоры тех,
кто хотят воспитывать себя? В самом деле, известная слепая вера в благость
человеческой природы, врожденное отвращение к анализу человеческих действий,
своего рода стыдливость перед обнаженностью души, быть может, действительно
более желательны для общего блага человека, чем это полезное в отдельных
случаях свойство психологической дальнозоркости; и, быть может, вера в добро, в
добродетельных людей и добродетельные поступки, в обилие безличной
благожелательности в мире сделала людей лучшими, поскольку она сделала их менее
недоверчивыми. Когда с восторгом подражают героям Плутарха и испытывают
отвращение к тому, чтобы подозрительно доискиваться истинных мотивов их
поступков, то это идет на пользу, правда, не истине, но благополучию человеческого
общества: психологическое заблуждение и вообще смутность в этой области
помогают прогрессу человечности, тогда как познание истины, быть может,
движется вперед благодаря возбудительной силе гипотезы, которую Ларошфуко поставил
во главе
первого издания
своих «Sentences et maximes
morales»: «Ce que le monde nomme vertu n'est d'ordinaire qu'un fantome forme
par nos passions a qui on donne un nom honnete pour faire impunement ce qu'on
veut». Ларошфуко и
другие французские мастера по части испытывания души (к которым недавно присоединился
и немец, автор «Psychologische Beobachtungen») походят на метко целящихся
стрелков, которые всегда попадают в черную точку – но в черную точку
человеческой природы. Их умелость возбуждает изумление, но под конец зритель,
руководствующийся не духом науки, а духом человеколюбия, быть может, проклянёт
искусство, которое, по-видимому, внедряет в души людей чувства умаления и
подозрительности.
37
Тем не
менее. Но как бы ни обстояло дело с балансом актива и пассива, в современном состоянии
определенной специальной науки стало необходимым пробуждение морального наблюдения,
и человечество не может избегнуть жестокого зрелища психологической
прозекторской с ее скальпелями и щипцами. Ибо здесь повелевает та наука,
которая спрашивает о происхождении и истории так называемых моральных чувств и
которая в своем дальнейшем развитии должна поставить и разрешить сложные
социологические проблемы, – прежняя философия совсем не знала последних и
под самыми жалкими предлогами постоянно избегала исследования происхождения и
истории моральных чувств. Каковы были последствия этого – можно теперь обозреть
весьма отчетливо, после того как на многих примерах было показано, что
заблуждения величайших философов обыкновенно имеют своей исходной точкой
неверное объяснение определенных человеческих поступков и чувств – на основе,
например, ошибочного анализа так называемых неэгоистических поступков строится
ложная этика, в угоду последней, в свою очередь, берутся в помощь религия и
мифологические чудища, и, наконец, тени этих темных духов омрачают и физику, и
все миросозерцание. Но если установлено, что поверхностность психологического
наблюдения ставила и вновь постоянно ставит человеческим суждениям и заключениям
опаснейшие сети, то теперь необходима та выдержка в работе, которая не устает
собирать камень за камнем и камешек за камешком, – необходимо воздержанное
мужество, чтобы не стыдиться такой скромной работы и бороться со всяким
пренебрежением к последней. Несомненно, что бесчисленные отдельные замечания о
человеческом и слишком человеческом были впервые открыты и высказаны в кругах
общества, которые привыкли приносить всякого рода жертвы не научному познанию,
а остроумию и желанию нравиться; и благоухание этой старой родины
моралистической сентенции – весьма соблазнительное благоухание – почти
неразрывно связалось со всем этим родом подобной литературы; так что в свою
очередь ученый человек непроизвольно обнаруживает некоторое недоверие к этому
роду и к его серьезности. Но достаточно только указать на его плоды: ибо уже
теперь начинает обнаруживаться, какие серьезнейшие плоды вырастают на почве
психологического наблюдения. Каково основное положение, до которого доходит с
помощью своего режущего и рассекающего анализа один из смелейших и холоднейших
мыслителей, автор книги «О происхождении моральных чувств»? «Моральный человек, –
говорит он, – стоит не ближе к интеллигибельному (метафизическому) миру,
чем физический человек». Это положение, ставшее твердым и острым под ударами
молота исторического познания, когда-нибудь, в каком-либо отдаленном будущем,
послужит, может быть, топором, который подсечет корень «метафизической потребности»
людей, – больше ли за здравие, чем за упокой всеобщего блага, – кто
бы мог ответить на это? – но во всяком случае как положение, чреватое
самыми значительными последствиями, одновременно и страшное, и плодотворное, и
смотрящее на мир тем двойным ликом, который присущ всем великим познаниям.
|
